Вишневое время (гет)

Цвета — это букет разнообразных тонов. В жизни Рюгуджи имел место быть красный. Умытые кровью руки ради чести его господина — Манджиро Сано. Иногда самурая посещали грешные мысли: зачем его господину защита, если он — заслуженный мастер боевых искусств? Он сам убьет каждого, кто посягнет на нечто, принадлежащее ему. И одно из таких «нечто» явилось в дом с первым цветением сакуры. Она была соткана из грациозности; длинные рукава ее кимоно, закрывающие белоснежные руки, пленили его. С тех пор, как ее дыхание подарило новую жизнь этому месту, Кен не знал покоя. Ему довелось обмолвиться с ней словом лишь однажды, но он запомнил этот миг на век.

— Меня печалит, что цветение сакуры столь скоротечно, — она наклонилась и подняла с земли несколько лепестков, смущенно пожала плечами и просияла, улыбаясь ему, — вам не кажется, что все красивое быстро умирает?

Кен, право, не представлял, что ответить на философские размышления госпожи о прекрасном. Он прочистил горло и помолился, чтобы его голос не звучал грозно, словно он разговаривал с варваром:

— По моему скромному мнению, госпожа, в скоротечности красоты есть свое очарование. Это позволяет нам ценить ее. Вечная красота обесценивается.

— Вы правы, — она чуть подержала отжившие свое время лепестки и с порывом ветра бросила их в пруд. — Так уж устроен человек: он не способен ценить что-то, что в изобилии. Поэтому ограничения держат нас в узде.

— Прошу прощения, госпожа, не сочтите за грубость.

— Я вас слушаю.

— Семейство Тачибана пригласило вас полюбоваться цветением сакуры. Насколько мне известно, у них самый пышный сад в наших краях. Почему вы не поехали вместе с братом?

Эма подошла к нему чуть ближе и, положив руку на свой живот, вкрадчиво прошептала:

— Право, я так рада, что вы задали этот вопрос. Мне хотелось с кем-то поделиться этой странностью. Я каждый год жду цветения сакуры и хотела принять приглашение Хинаты-кун, но, увы, у меня было дурное предчувствие. Словно что-то может случиться с моим дитя. Я и Манджиро уговаривала не ехать, но вы же знаете, какой он упрямец… Как решил для себя что-то — так его не переубедить.

— Не беспокойтесь, госпожа, — нежность этой молодой женщины тронула самурая: ему захотелось утешить ее, но он не смел коснуться и волос, — я здесь, чтобы защитить вас по приказу господина. Уверяю, с ним ничего не случится. По силе он превосходит любого война.

— Я знаю это, — в ее мягкой улыбке спряталась грусть, — просто я не хочу, чтобы он убивал. Однажды на нас напали в пути — я так перепугалась, думала, умру. Но брат… в момент, когда он отрубил голову одному из разбойников, он показался мне страшнее дикого вепря. Такая жажда крови. Ах, что за вздор я несу? Но вы верите мне, правда же, верите?

— Верю, — без колебаний.

Кен бы ни за что не соврал госпоже; чистая и невинная, она уверенно и легко ступала по тропе, словно ангел снизошедший. Наклоном головы указывала ему путь. Он нервно сглотнул, пораженный силой чувств, толкающихся в его груди. Они были необъемлемыми, но не обременяли — то приятная тяжесть. Интуиции госпожи не врала: Манджиро вернулся с кровоточащей несерьезной раной на боку. Оказывается, это был заговор против семейства Сано — давние враги господина Шиничиро, которые не могли успокоиться даже после его смерти. Вместе с Манджиро приехал и муж госпожи. Он намеренно не сообщил о своем прибытии — хотел порадовать жену, но в итоге вылил это в необоснованную агрессию. Благо, ему хватило ума не кричать на нее. Он высказал претензию Кену, стоило им остаться наедине.

— Я видел, как ты смотрел на мою жену. Ты хочешь ее, неотесанный идиот? Хочешь? Я знаю суть таких, как ты.

— Ваша жена прекрасная женщина. Лишь слепец может это не заметить. Но я следую за ней как за госпожой и смею желать лишь обеспечить ей и вашему ребенку безопасность.

Господин злобно зыркнул из-под нахмуренных бровей и, кажется, открыл рот, чтобы выпалить еще одно жалкое обвинение, но на пороге фусумы оказался Манджиро, прервавший конфликт.

— Не время спорить. У нас на носу вопрос, не терпящий отлагательств.

Равнодушным пожатием плеч самурай отметил, что муж госпожи не был достоин ее. Истеричный, мнительный и нетерпеливый нрав его щекотал наконечники нервов. Когда Манджиро и круг его доверенных лиц, в число которых входил Рюгуджи, принялся обсуждать политическую обстановку в стране и влияние семьи Сано, муж госпожи изо всех сил пытался сгладить углы, но делал это неумело и в итоге потерпел поражение.

— Что думаешь, Кен-чин? — после собрания спросил Манджиро. — Лишь твоему мнению я могу довериться всецело. Каждый третий из людей, бывших на собрании, преследует свои интересы. Я уверен — каждый из них знает больше, чем показывает.

— Больше прочих меня насторожил господин Цусима. Уж больно отчаянно он пытался замять конфликт.

— Ты прав, — Манджиро резко поправил пояс-оби и, сжав губы в тонкую полоску, вихрем умчался прочь — Кен догадывался, что для расправы над подозреваемым.

Выпытать сведения у трусливого человека — дважды стукнуть о пальцы. Он сначала противился и заверял, что ему ничего не известно, но бегающие глаза говорили не в его пользу. Оказывается, его вынудили предоставить необходимые сведения и молчать о планируемом через полгода налете. К тому времени Эма уже должна родить.

— Чтобы ни случилось, — пригубив рисовую водку, одним вечером прервал тишину Манджиро, — я хочу, чтобы ты охранял мою сестру. Лишь тебе я могу доверить ее.

Кен не был уверен, но какое-то неуловимое светлое чувство, вроде лучика восходящего солнца, коснулось его существа. Разговоры с госпожой перестали быть редкостью. Цвет его будней окрасился желтым, в тон ее волосам.

— Раньше я любила играть на сямисэне, — улыбнулась она, сидя на татами и читая книгу. Самурай моргнул, не сразу поняв, что обращаются к нему. — Но, когда в моем чреве зацвела новая жизнь, я, поверите ли, почувствовала, что малышу не нравится моя игра. Я действительно не талантливый музыкант, но… глупости говорю, правда ведь?

— Вовсе нет. В предчувствии матери может усомниться лишь идиот.

— Вы так уверенно говорите обо всем, что думаете, — она восторженно захлопнула книгу. — Мне бы каплю вашей убежденности — и я бы избавилась от страха, что с ранних лет бередит мою душу.

Страх отравляет существование. Но и спасает тоже. Кен не понаслышке знал, что такое страх. Это когда твои товарищи гибнут на войне как мухи. Когда в поле боя стоит тошнотворный запах крови, режущий легкие почти физически ощутимо, когда в черепе гноятся мысли о скорой собственной кончине. Когда нужно беречь кодекс чести и не — упаси Ками-сама — оскорбить аристократов.

Разоблачить планы зачинщиков во всеуслышание было бы преступлением. Теперь, раскрыв их карты, необходимо готовиться к сражению. Лучники и самураи, служащие Сано, готовы. Рюгуджи хотел присоединиться к сражению, но его место было с сестрой господина. И он защитит ее ценой своей жизни. Исполнит священный долг.

Ее необходимо было отослать, но зачинщики явились раньше — и дитя ее проталкивалось на свет — тоже. Благо, до дома повитухи всего три версты. Она отправилась сразу же, как у госпожи начали отходить воды. Не следует ему лицезреть страдания госпожи. Он порвался выйти, но она остановила его касанием руки. Первое прикосновение.

— Умоляю вас, не покидайте меня. Я не могу остаться одна — только не сейчас. Прошу, побудьте со мной хотя бы до прибытия повитухи.

Он нахмурился и кивнул. Она просила отвлечь ее историями — какими угодно — и он рассказывал о жизни, которую знал лучше всех — жизни самурая. О пути самурая, о разнообразных оружиях и бывшем ронине, которому он служил. Эма слушала внимательно, часто корчась от боли. Миг — веки упали на глаза, лицо приняло умиротворенное выражение. Обеспокоенный, Кен чуть не подскочил к ней, но она пришла в сознание, сонно потерев глаза сжатыми кулачками. Повитуха пришла. Роды прошли относительно быстро, но мучительно — госпожа выглядела изнеможённой. Ребенок пронзительно кричал. Что-то в этом крике тронуло опытного война. Сердце в нем мужалось, но было неспокойно.

— Я слышала о смерти от представителей разных сословий, — она была настолько плоха, что не открывала глаз, — с самого нашего рождения кто-то умирает, и никто не способен предотвратить этот жизненный цикл. Неважно, аристократ ты или нет — ты все равно умрешь. Есть ли справедливость в загробном мире? Я…

Она закашлялась; Кен заметался — дать ли ей отхлебнуть воды?

— Подойдите… — он повиновался без задних мыслей, несмотря на правила приличия, — говорить с вами о красоте было честью для меня.

— Как и для меня, — в порыве необъяснимых эмоций он сжал ее руку.

— Обещайте мне защищать моего ребенка так же, как и защищали меня.

— Вы можете рассчитывать на меня.

Не было слез, но саднило краешек души. Вспомнились ее слова, что красота умирает рано. Так вот что она имела в виду… знала ли она, что эти слова окажутся пророческими? Но она не ушла безвозвратно — она оставила после себя дитя, которое продолжит нести истинную красоту в их бренный мир. И Кену остается лишь молиться, чтобы красота этого ребенка не завяла в расцвете молодости.