Три дня и немного четверга (джен)

— Мы будем рады, если ты придёшь.

Остальное не имеет значение.

Шерлок складывает ладони домиком и на мгновение прикрывает глаза.

Джон был бы рад, чтобы он пришёл. А ради этого Шерлок готов на всё.

Длинные пальцы на мгновение замирают над клавиатурой, после чего легко кружат по клавишам, вбивая очередной запрос в беспокойную мировую сеть, наполненную не пауками — людьми. Шерлок слегка склоняет голову, наблюдая результат, после чего опускает ладонь на сенсорную панель. Первое же видео — полный отрыв сердца и лёгкая, на грани тошноты, паника: ему никогда не сделать подобного.

Шерлок беззащитно обхватывает себя руками.

Но Джон был бы рад…

Шерлок тянется к другому видео, до боли в глазах всматривается в ловкие движения. Он гений — настоящий первородный самородок, — но Джон имеет потрясающую сверспособность находить занятия, в которых он, Шерлок, никто. Возможно, именно поэтому Шерлок так его любит и с нетерпением ждёт звонка, который наверняка разбавит скуку.

Быстрый взгляд на пришпиленный к полке календарь. Сегодня понедельник, а чета Ватсонов ждёт его в четверг. Итого, у него три дня — три дня и совсем немного четверга — чтобы научиться также. Фигуристка в видео смеётся на чей-то вопрос. Шерлок вздрагивает: на мгновение ему кажется, что этот смех — на него: он стоит посреди площадки, открытый и безоружный, и тысячи голосов, сливаясь в один гул, хохочут, заливаются смехом, тыча в него кривыми пальцами. Глаза блестят, как холодные осколки стекла, а рядом Ватсон и, боже, ему неловко, ему ужасно стыдно за глупого, бесконечно неумелого Шерлока Холмса!..

— Шерлок, дорогой, я принесла твоё любимое печенье… — Миссис Хадсон застывает на пороге, глядя на редкую картину — паникующего Шерлока.

Тот сидит, скручившись в комок, зажав кудрявые волосы в подрагивающие кулаки, и глаза у него такие — большие, широко распахнутые и беззащитные. Как у ребёнка. Ну, для миссис Хадсон он и есть ребёнок — капризный, слегка избалованный, эмоциональный малыш, для которого нет ничего важнее, чем быть во всём лучшим.

Печенье летит на стол, а сухие старческие руки охватывают вскрикнувшего от неожиданности Шерлока за талию.

— Ох, мой мальчик, — шепчет миссис Хадсон, поглаживая его по голове. Шерлок сопит, напряжённый, но терпеливо сносит объятия. Его нелюбовь к прикосновениям уравновешивается тем, что это миссис Хадсон — человек, искренне привязанный у нему. Ничьи другие прикосновения, кроме как её и Джона, Холмс не переносит. — Всё будет хорошо, милый, — продолжает ворковать старушка, словно он ребёнок, но в её исполнении это звучит не обидно, а уютно и даже ободряюще. — Не нужно так переживать…

Шерлок прикрывает глаза, наслаждаясь поглаживаниями. Он не ребёнок, но одобрение заставляет волоски на теле приподниматься от наслаждения. Он не любит людей и у него нет друзей. Он обожает семью — Ватсонов и миссис Хадсон, и ради них готов выучиться всему. Чтобы им гордились. Чтобы он не был стыдом.

Он тренируется. Ролики — бесовские создания или невольные пособники Мориарти — насмехаются над его длинным нескладным телом и плохой координацией. Он здорово скачет по крышам и балансирует на краю одной, той самой, что познала его полёт. Но ролики заставляют его вновь чувствовать себя тем самым ребёнком, что падал на ровной линии. Или это взгляды чужаков — мерзкие, насмешливые и липкие, полные пренебрежительной дряни. Шерлок проводит острым плечом, как никогда желая отрастить панцирь: упал — и покатился на хитиновых чешуйках, мерзкий нескладный гад. Ролики вновь фыркают, длинные ноги выписывают какой-то невероятный кульбит — и Шерлок позорно сбегает, под хохот окружающих злодеев.

(По площадке скачет собака, бежит за хозяином, толкая переливающийся самокат, и хозяин с друзьяшками весело смеются над её неловкими попытками проезда, едва ли замечая нескладного новичка на роликах, внезапно ушедшего в закат...)

За городом, дикими лондонскими джунглями, в каком-то богом забытом здании Шерлок балансирует на краю. Его руки раскинуты, как крылья большой птицы, а взгляд прикован к линии на полу. Старый спортзал видел многое — видит он и отчаяние, с которым неуверенный мальчик в теле зажатого взрослого шаг за шагом повторяет запихнутые в Чертоги образы. Влево, вправо… Шаг с разворотом… Ноги предательски дрожат, а со лба медленно, до неприятного зуда, катится холодная капля пота. Шерлок отводит ногу, осторожно катится вперёд, неумело направляя собственное тело. Его нервы напряжены на предела. Шаг в сторону — и он сломается, маленький мальчик.

Никогда ещё спортивный зал не был таким длинным. И когда пальцы касаются стены, в груди разливается тепло, а серо-бутылочные глаза, распахнутые в изумлении, слезятся.

— Да, да! — кричит Шерлок в экстазе. Радостно, счастливо смеётся, щурясь до морщинок возле глаз. Он смог, он преодолел первый бастион!..

Это бесконечно далеко от того, к чему он стремился.

— Дорогой, а как же завтрак? Тебе нужно поесть!

— Не сейчас, миссис Хадсон! Я работаю.

В глазах старой женщины сомнения — она давно не видела побитый лондонским туманом плащ Лестрейда, и новые лица разной степени взволнованности не посещали Бейкер-стрит. Что за дело тревожит её большого уязвимого мальчика? Она косится на каминную полку, но местечко под ножом непривычно пустое. Шерлок же, лихорадочно вчитывающийся в текст, серьёзно собран и максимально напряжён.

А потом он вскакивает и убегает, не забыв на прощание чмокнуть миссис Хадсон в щёку. Как приличный хороший мальчик.

Он тренируется, тренируется без устали, подглядывая в ролики на Ютубе, анализируя чужие движения, неумело повторяя самое сложное — и неизбежно падая, ведь учение подразумевает постепенное увеличение нагрузки. Но ему некогда — остаётся не более полутора суток, прежде чем Джон восхитится им — или разочаруется, когда он подведёт его. И Шерлок не жалеет себя, выписывая по спортзалу отчаянные движения, грозясь сломать себе ноги, но не отступая перед трудностями.

Рука Лестрейда тёплая — и тяжёлая до одури. Шерлок морщится, пытается стряхнуть её, но у него ничего, абсолютно ничего, не выходит.

— Он здесь, — бойко отсчитывается инспектор и передаёт притихшего напряжённого Шерлока в щуплые, но не менее тяжёлые руки миссис Хадсон. — Довёз до дома. Вроде хорош, только истощён немного.

— Ох, спасибо, инспектор. Не представляю, что его так завлекло…

— Без проблем, мэм. Если что — вы знаете, куда звонить.

Шерлок устало вваливается в дом, не слушая бесполезный трёп. Ноги гудят от усталости, но голова неожиданно светлая и ясная. Он вспоминает, анализирует всё, до чего дошёл, и шипит от злости на себя и на глупый Скотланд-Ярд. Что с того, что он не ел? Забрался в заброшенное здание и не отвечал на звонки? Он должен тренироваться, ведь он всегда во всём лучший, и он не может сплоховать на глазах у Джона!

— Шерлок…

Он хочет рычать от бессилия, но тревожный голос миссис Хадсон заставляет рычание стать скулежом. Старушка протягивает ему тарелку, полную ароматов, и Шерлок не может рявкнуть, ведь это нехорошо. Джону бы не понравилось, да ему и самому не нравится, ведь миссис Хадсон хочет лишь добра. Поэтому, неуверенно улыбнувшись, он принимает угощение — его разум сыт, но телу так не кажется — и быстро-быстро поглощает что-то, не анализируя вкус. В конце концов он…

— Спасибо.

… неизменен в своём постоянстве.

Миссис Хадсон спит, убаюканная шелестом ночного города, а Шерлок вновь ищет приключений. Его ноги косят в сторону дома — спать, спа-а-ать!.. — но разум собран и готов выступать. Шерлок глядит на обложки выложенных к утру газет, видит среду и ускоряется. Жаль, знания и умения не могут ускориться вслед за ним и его дыханием!..

Рука Лестрейда не просто тяжёлая — жёсткая до одури, и Шерлок невнятно хнычет, поводя плечом, пытаясь отодраться. Он заснул у Темзы. Он же не виноват, что там красивые виды.

(И очень удобные для катания набережные!)

Его снова передают из рук в руки, миссис Хадсон провожает до спальни и уходит, забрав с собой спешку. И ключ. Шерлок скользит по простыне, обиженно сопит, смотрит выступление итальянца Эпости и засыпает с телефоном в руке. Тот падает ночью — носу больно, — но Шерлок слишком выдохся, чтобы изменить траекторию его падения.

Наутро он паинька. Нет ничего сложнее, чем усыпить бдительность одной старой женщины. Та приносит завтрак — очередная каша без названия, очень вкусная, — и наблюдает за тем, как он ест. Шерлок быстро поглощает кашу, думая совсем не о каше. Серо-бутылочный взгляд сосредоточен, а зрачки слегка подрагивают, будто выполняют трюк на собственных роликах.

Миссис Хадсон улыбается, он улыбается в ответ. Хороший мальчик. Хорошие мальчики заслуживают награду, и для него награда — свобода. Опаздывающий орлёнок выпархивает из гнезда и несётся прочь, размахивая руками-крыльями и неся бремя тяжёлых колёсчатых лап на спине.

Он снова тренируется, и эта тренировка полна отчаяния. На видео всё так легко и играюче, почему не выходит у него?! Шерлок падает, злится, терпеливо встаёт, снова падает, снова злится, но неизменно встаёт — и так по знаку бесконечности, по кругу без конца и края. Он знает правду, но отрицает её всеми возможными способами. Невозможно стать лучшим за три дня — и немного четверга, — но он же Шерлок Холмс! Гений, способный изменять судьбы. Неужто он не сможет то, чего не могут другие?

Утро четверга опаляет крыши, окрашивая их в свет нового дня. Шерлок стоит посреди безлюдной пока площадки и с отчаянием глядит на предательский свет. Нет, слишком рано, он не готов, не готов!

Солнцу плевать на его готовность.

У него есть график, оно не может ждать.

Шерлок возвращается на Бейкер-стрит и взглядом побитой собачки устремляется на монитор ноутбука.

— Извини, Джон, я не смогу. Работа.

Пальцы дрожат, отбивая ритм на несчастных клавишах. Снова он не выполнил ожиданий. Джон, наверное, разочарован. Нет, он точно разочарован. Он вновь дал обещание прийти, но не смог его выполнить. Какой же из него друг?

— Да нет, ничего у него нет! Он там, наверху.

Шерлок слышит приглушенный расстоянием голос миссис Хадсон и смаргивает непрошеные слёзы. Здесь, в каморке между кухней и спальнями, удивительно тихо и спокойно — лишь закатанные в стекло ягоды неслышно преют в ожидании зимы да бесшумно падает вниз пыль из человеческой кожи. Шерлок обхватывает колени руками, устремляет подбородок на жёсткие коленные чашечки и затихает, уныло прикрыв глаза. Он снова всех подвёл, ну и что с ним делать?..

— Шерлок? О… О боги, Шерлок!..

Рука Джона не жёсткая и не тяжёлая. Она, словно лёгкое прикосновение простыни, едва заметно касается его плеча. Шерлок знает — рука может быть жёсткой и злой, но не сейчас. Сейчас Джон растерян, и его прикосновение такое мягкое.

— Что с тобой, Шерлок? Это… это слёзы? Ты что, плачешь?

Шерлок упрямо молчит, прикусив губы. Он твёрд и непоколебим. Он…

— Прости.

… маленький мальчик, который не любит признаваться в неудачах.

— За что? — искренне недоумевает Джон, и Шерлок не выдерживает — хрипло и надтреснуто шепчет:

— Я подвёл. Я не могу. Ты будешь опозорен.

— О чём ты?! — Джон злится, но злость эфемерная. Она мимолётная и тихая. Джон не понимает, и непонимание делает его злым на самого себя.

Шерлока увлекают две пары рук — Мэри не нужно что-то объяснять, она настоящая вторая половинка Джона. Кресло мягкое — приятно. Потребность давать ответы — не очень. Но ничего не поделаешь. Люди такие существа — чтобы жить, им нужны ответы.

— Говори.

И Шерлок говорит. Ребёнок внутри болезненно сжимается, но он говорит, позволяя речи течь легко и свободно. И когда две пары глаз — карие и светлые, синие, — щурятся до напряжения одинаково, Шерлок смешивается и перестаёт говорить.

— Какой же ты идиот, Шерлок! — Джон с чувством вытягивает его характеристику, но глаза его не злы, а полны сочувствия. Он берёт в ладонь холодную и переживательную ладонь Шерлока и чётко произносит, глядя в застывшие напротив глаза: — Как тебе такое в голову пришло? Я бы никогда… Шерлок. Это прогулка, а не попытка унизить тебя!..

— Не нужно всегда быть первым, — мягко добавляет Мэри, и Шерлок сжимается, когда она касается другой ладони. — Иногда можно быть вторым. Третьим. Пятнадцатым. Это всё цифры, а мы приглашаем на отдых.

— И мне не важно, сколько раз ты упадёшь, — решительно заканчивает Джон, вздёргивая подбородок. — На то мы и друзья, чтобы поднять.

Шерлок кивает, но будущее всё равно тревожит его. Люди жестоки. В его Чертогах — сотни доказательств: если он не первый, значит, ничтожество. Но он упрямо идёт вперёд — зря, что ли, тренировался. Мэри и Джон рядом — он ощущает их тепло, которое будто стремится ему под кожу. Залезть и защищать — так ведь люди делают?

На площадке люди и музыка. Миссис Хадсон нянчится с малышкой Рози, щебечет ей что-то отстранённо-человеческое. Шерлок никогда не разбирался в видах сюсюканья. Он неуверенно выходит на ровную поверхность и делает первый шаг, чувствуя себя голым от направленных отовсюду взглядов. Они все ждут, когда он упадёт, чтобы добить своим презрением.

Ноги запутываются в ногах, и он… падает. Чуда не случилось.

Площадка молчит, продолжает дышать людьми и музыкой, как будто ничего не случилось.

Джон и Мэри — Инь и Ян, солнечный всполох и спокойная уверенная в себе луна — появляются рядом и, не сговариваясь, протягивают ему руки. Шерлок смущённо принимает помощь, и образы в голове моментально пропадают, ведь в настоящем абсолютно ничего не произошло.

— Расслабься, — советует ему Джон, ласково пригладив растрепавшуюся шевелюру, а Мэри ободряюще кивает.