Потерянный (джен)

Говорят, самое ценное, что есть у человека — это его воспоминания. Живет он, накапливает свой славный груз хорошего и плохого, тащит, искренне гордясь собой и своей памятью. Достает в подходящий момент, осматривает, сдувает пылинки с приятных мелочей, раздирает давно зажившие раны, чтобы прожить их снова. Человек, несмотря ни на что, остается донельзя сентиментальным, чему только помогает вечное чувство, что раньше было непременно лучше. И небо голубее, и трава зеленее. И даже в самый тяжелый период он всегда может окунуться во времена, когда все было лучше. И в самое лучшее время вспомнить событие, что продолжает угнетать даже спустя года. Таковы дар и бремя воспоминаний.

А если вокруг нет ничего? Только тихая и гнетущая пустота. Никаких целей, радостей и печалей. Даже, кажется, никакого времени. Момент — это вечность, а вечность — момент. Все едино, и при этом исключительно разное.

Сознание путается, не зная, как понять происходящее. Быть может, мозг не способен найти подходящих аналогов, а возможно, это подпрограмма вошла в бесконечный сравнительный цикл, снова и снова выдающий противоречие? Есть только одно, что остается четким и ясным — одиночество. И оно совершенно не страшное, вовсе нет — оно укутывает уютом, шепчет всякие глупости, убаюкивая.

Где-то вокруг наверняка есть и другие, но здесь — ты наедине с собой, в холодном вакууме. Здесь можно подумать о том, кто ты, зачем ты нужен. В чем смысл, призвание, и прочие громкие вопросы? А затем вычеркнуть их с яростью, чтобы раз и навсегда решить, что больше не будешь ими задаваться. Потому что смысл жизни в ней самой и ее необычайных возможностях. А все сложности — только путают.

Вначале всегда все легко. Сложности всегда появляются позже. Именно они являются проверкой на характер и решительность. Маленький ребенок никогда не думает о том, как ему тяжело учиться ходить, для взрослого же это — настоящее испытание. Потому что помнит об утраченном, что и создает сложность. Начать что-то с нуля — всегда проще, чем начать переписывать историю заново.

И если представится выбор — держаться за старое или решительно шагнуть в неизвестность, что будет настоящей силой духа? Обычно считается второе. А верно ли?

Бросить все, забыть и начать все с начала. Это кажется верным, это приветствуется. В мире ценится умение адаптироваться — ведь тот, кто не гнется, однажды сломается. Но если все время шагать прочь из зоны комфорта разве будет в жизни хоть капля покоя?

Должен быть якорь, который удержит на месте, случись беда. И если прыгать с головой в бездну, непременно должна быть страховка. А что поможет тогда, если не знаешь, за что хвататься?

Даже если ты далек от дома твоих предков и затерян на просторах бескрайнего мира, всегда есть то, что живет глубже, чем в памяти. На кончиках пальцев в ощущении тепла, в мелодичном мотиве, в аромате, насыщающем тело уютом.

И, возможно, есть имя, которое выбито где-то на подсознании. Имя, от которого на лице появляется улыбка, а в душе воцаряется уверенность. Имя, вспомнив которое, ты найдешь якорь, и пылкий поток перестанет тебя нести по дикой реке, словно пушинку.

А может быть, все будет иначе. Как знать. А пока проносится мимо смутное черно-белое кино. А где-то вдалеке звучит веселый мотив, вызывающий боль в груди, а перед глазами струится бесконечное синее небо.

* * *

Мир разбивается тысячей красок, чтобы вновь собраться воедино. Голову простреливает болью. Кажется, чей-то незнакомый голос говорит над ухом. Говорит долго, настойчиво, если не сказать заунывно. Кажется, с такими же интонациями читают молитву или входят в транс. Даже интересно, что же там, снаружи, происходит. Однако нет сил, чтобы сбросить с себя это состояние. И, хочешь не хочешь, снова сознание начинает уносить подальше от реального мира.

Кто-то настойчиво пытается разбудить. Сначала робко прощупывает пульс, тихонько трогает за руку. Затем начинает все настойчивее пытаться разбудить. Однако речь все еще абсолютно непонятна, слова сливаются воедино в какую-то длинную песнь, не имеющую ни начала, ни конца.

Пробуждение словно растягивается на часы. В какой-то момент шум в ушах становится громче, и пульс отдается по всей черепной коробке набатом. Затем, когда, кажется, звук усиливается до невозможности, все резко кончается, и на место приходит оглушающая тишина. Так уши начинают улавливать даже самые незначительные звуки: кто-то тихо ходит рядом, периодически перелистывая страницы книги, где-то раздается тихий писк, а все вокруг слегка вибрирует. Где-то работает двигатель.

— Воды… — произносят еле двигающиеся губы. С тихим стуком падает на пол книга. Некто поблизости начинает суетиться, и вскоре появляется ощущение холодного стекла.

— Пей, пей, — доносится заботливый женский голос. Слова впервые становится понятными, но не теряют свою мелодичность.

Кто она? Почему она рядом? Она незнакома, но от нее исходит какое-то тепло. Нос улавливает запахи чего-то медицинского. Она врач?

Раздается незнакомый звук. Слышатся чужие шаги. Строгий и еще более незнакомый мужской голос. И совершенно непонятный язык. Какое-то напевное наречие, напоминающее колыбельную. Но судя по интонациям, кто-то ругается и весьма серьезно. С экспрессией, с резкими высокими нотами. Более тихий и нежный голос словно пытается оправдаться. Но успешно ли?..

Дверь закрывается. Враг, кто бы он ни был, удаляется. А ухо улавливает тихий всхлип.

— Я знаю, ты вряд ли слышишь… — шепчет незнакомка. — Но мне так хочется поговорить. — Этот язык такой странный. Мне повезло, что ты иногда разговариваешь во сне. Надеюсь, я правильно произношу слова. Наш язык совсем другой. Ну, ты, наверное, это уже понимаешь… Ах, так жалко, что ты без сознания.

Слышится тихий вздох.

— Капитан требует, чтобы я тебя разбудила. Но тебе еще плохо, я это чувствую. Твое сознание все еще блуждает далеко. Впрочем, это не страшно. Вот раны, которые были вначале… Я не думала, что ты выживешь. Тебе повезло, что мы были рядом. Иначе мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

Она говорит тихо, словно боится, что ее услышит еще кто-то. Она болтает о каких-то глупостях, смеется над своими шутками и периодически проверяет какие-то приборы, судя по писку. По ее рассказам, она действительно врач. Ее работа помогать раненым и попавшим в беду. Однако она никогда не встречала таких… А каких? Это все еще непонятно.

Иногда появляется искреннее желание прийти в себя. Но что-то удерживает, словно есть некий якорь.

И остается лежать и слушать тихий голос, зачем-то читающий книги на родном языке.

Зачем? У нее же масса работы. Она могла б поручить заботу о пациенте кому-нибудь из младшего персонала. Она могла бы приходить каждый час проверять приборы, а не сидеть рядом почти постоянно, поглаживая по руке и шепча что-то красивое.

Иногда появляются еще голоса. Наверное, это тоже пациенты. Они жалуются на что-то, а она с ними также нежна и добра. Утешает, лечит и отпускает. Никто не задерживается здесь долго. Никто, кроме…

Наверное, ей ничего это не стоит. Ей просто интересно. Но почему-то забота крайне приятна. И на уме тысячи слов благодарностей. И однажды они будут сказаны вслух.

Однажды… Но не сейчас. Ведь сейчас сознание вновь уплывает. Летит прочь под уютное напевное бормотание. А перед глазами вспыхивают яркими красками картины, которых давно не видел уставший от постоянной тьмы мозг.

Кажется, где-то вдалеке поют птицы.

* * *

На ярко-алом небе видно одновременно солнце и пару лун. Здесь тепло, хорошо и невероятно приятно. Почти над головой раздается крик орла. Он резко пикирует, видя добычу. Его мощные крылья приковывают взгляд. Он сила, он мужество. Он идеал.

Вместо того, чтобы схватить жертву, он плавно садится рядом. Эта жертва — небольшая симпатичная ящерка. С умными глазками и каким-то необычным блеском. Кажется, что она понимает больше, чем способно животное.

Орел — кажется, это самка — мирно опускается рядом и склоняет голову. Сюрреалистичная картина — почему эта гордая птица так внимательно наблюдает за ящеркой? И даже когда та подбирается крайне близко и нагло наступает на лапу орлицы, та лишь склоняет голову еще ниже, внимательно следя.

В голове появляется мысль: это не просто животные. Почему-то крайне сильно чувство привязанности, особенно к птице. Ощущается некоторая связь. Почему? Чем она так важна?

Словно почувствовав взгляд, птица резко распрямляется. Посмотрев с некоторой гордостью на незваного гостя, она крылом скрывает от взгляда юркую ящерку. А затем отворачивается, словно в обиде.

Чем она недовольна? Почему все это кажется верным?

Взгляд невольно выцепляет все детали странной картины. Небо, на котором желтоватые облака медленно плывут, то скрывая, то показывая солнце. Серо-зеленая трава, колышущаяся от едва-ощутимого ветра. Картина яркая, от чего глаза начинают болеть.

Неожиданно появляется запах. Очень слабый. Теплый, сладкий, но неуловимый настолько, что невозможно определить, откуда он.

Где-то в глубине зарождается понимание. Однако прежде, чем мысль окончательно оказывается сформирована, что-то резко выдергивает из сна.

Дыхание сбивается. В ушах звенит, и через этот шум пробивается чья-то мелодичная речь.

— Прости, — слышится над ухом. Кажется, пора просыпаться.

* * *

Когда просыпаешься от долгого сна, обычно не знаешь чего ожидать. Особенно после тяжелой болезни и ранения. Воспоминания возвращаются медленно. Но даже когда они окончательно проявляются, остается глубочайшее непонимание, что же это за незнакомое место.

Рядом хлопочет… девушка. Наверное. По крайней мере, ее голос похож скорее на женский. Однако внешность… весьма загадочная. Черты лица невозможно рассмотреть из-за обилия шрамов, голову закрывает темно-серый шарф из грубой ткани, перетекающий в некое свободное платье.

И все же сложно забыть, как незнакомка заботилась о своем пациенте, почти не отходя от него.

— Вы проснулись, — сладко пропевает она, и лицо складывается в жуткую гримасу, лишь едва напоминающую улыбку. — Как вы себя чувствуете?

— Теперь мы разве на вы?

Голос хрипит, а грудь разрывает кашлем. Девушка бросается к небольшому шкафчику, откуда достает растворы и начинает их смешивать.

— Это должно помочь… тебе.

— Я помню твой голос. Ты врач. Ты не отходила от меня… сколько? День? Неделю? Месяц?

— Три недели и два с половиной дня, — тихо шепчет она, вздохнув. — Кли.

— Кли?

— Мое имя. Сокращение от Кливренстатилья. Думаю, тебе будет сложно это произнести.

Попытки вспомнить собственное имя вызывают только головную боль. Девушка немедленно это замечает и строго качает головой.

— Не перенапрягайся. Твоя дезориентация уйдет со временем. Это побочный эффект твоего… состояния.

В попытках отвлечься глаза начинают невольно осматривать помещение. Медотсек крайне мал и оснащен далеко не лучшими приборами. Зато тихое пиканье каких-то датчиков успокаивает.

Срабатывает нечто вроде сигнализации и открывается дверь. Входит мужчина, хмуро оглядывающий присутствующих, а затем начинающий о чем-то тихо и зло говорить девушке. Чем дольше, тем более неприятным становился его голос. По иронии, это абсолютно не сочетается с его внешностью — он скорее похож на ангела, чем на простого смертного.

Неожиданно мужчина резко бьет девушку по лицу, да с такой силой, что у нее подкашиваются ноги. Она падает, тихо вскрикнув.

— Эй!

Подобная картина подрывает с места. Ноги в мгновение ока преодолевают три коротких шага до обидчика, а рука резко сжимается на тонкой белой шее, почти оставляя на ней синяки.

— Стой! — кричит девушка. — Это Мрингельдорк. Он… Высший. Капитан. Отпусти его немедленно!

Ярость клокочет в груди, не желая униматься. Глаза выхватывают испуг на лице некого капитана. Однако не послушать девушку невозможно, и пальцы медленно разжимаются. Обидчик, едва оказывается на свободе, кашляя, произносит несколько явно ругательных слов и скрывается за дверью.

— Трус, — срывается презрительное слово с губ. Но насмешку резко сменяет беспокойство. — Кли? Ты как себя чувствуешь?

Девушка поднимается, благодарно кивнув. Почему-то она уже не кажется такой уродливой. Напротив, ее шрамы теперь кажутся намного естественнее изящного точеного лица того Мрин-кого-то-там.

— Почему он тебя ударил? И почему ты остановила меня? Какое он имеет право?

От вопросов, кажется, кружится голова. Девушка лишь грустно вздыхает. А затем, посадив нерадивого пациента обратно на кушетку, складывает пальцы странным образом.

— Только не бойся, ладно?

Перед глазами начинает проноситься поток образов. Очень красивая девочка с копной светлых волос, внимательно осматривающая себя в зеркале. Длинный список и заветная цифра «семь» со знакомым именем. Мать и отец просят девочку загадать определенное желание у Алтаря, но так хочется не бесконечное количество хлеба, а умение читать мысли других и делиться с ними своими… Огромный Алтарь и люди в красном, следящие за каждым шагом… Расстроенные родители. Девочка без своей невероятной копны и первый шрам, и список, где позиция стала заметно ниже — пятьдесят шесть… Вот мама возвращается домой без одного глаза — она отправилась добывать еду незаконно. Искреннее желание девочки навлекло беду на семью. За все приходится платить…

Цепочка образов резко прерывается. Девушка смотрит внимательно, ожидая реакции.

— Телепатия меня не удивляет. Но что все это значит? Алтарь, шрамы…

— Мы можем загадать любое желание, — объясняет Кли, погрустнев. — Ну, практически любое. Которое разрешено Кодексом. Однако за него надо платить — красотой, а то и частями тела. Чем ты красивее — тем ближе ты к началу очереди за желаниями. Однако есть те, кто выполняет желания бедняков, в обмен на их тела. Это выходит сильно дороже, зато так есть шанс выжить. Я родилась красивой девочкой, но потратила первую бесценную попытку на вот эту вот телепатию. В результате сильно пострадали мои родители. Я никогда не смогла это себе простить. Из-за меня они погибли слишком рано… — девушка вздыхает. — Я стала врачом, чтобы хоть немного помогать тем, кто в этом нуждается. После смерти родителей я доходила до Алтаря еще несколько раз. Я потратила все на здоровье моих пациентов.

— Но почему тот человек так плохо с тобой обошелся? Какое право он имел?

— Просто он знает, что мне уже нечем расплачиваться. Я в конце списка, не смогу отомстить. Такие, как я, становятся отбросами общества.

Кли молчит, о чем-то задумавшись. На ее уродливом лице печаль выглядит еще более ужасно. По правде, долго смотреть на нее просто тяжело — слишком огромное количество изъянов бросается в глаза. Однако понимание, что за любым из них может стоять чья-то жизнь, которую не смогли с помощью науки спасти золотые руки, делает каждый шрам ценнее.

Она ужасна внешне, но у нее доброе сердце. За свою детскую наивность она отплатила сполна. Иногда, когда смотришь во тьму, можно увидеть свет.

* * *

Это неудивительно, но ужасно неудобно. Все, чем приходится довольствоваться — кривое отражение в каких-то склянках, которое не дает никакой ясной картины. Так странно — не уходит состояние подвешенности, когда вроде бы уже живешь, но абсолютно не понимаешь этой новой неизведанной жизни.

Кли всячески старается помочь. За это время она уже успела стать больше, чем просто врачом. Нет, эта добрая несчастная девушка стала другом, встретить которого огромная удача. Разговоры с ней помогают держаться на плаву. Однако все же чего-то не хватает.

Прошлое… Словно огромный кусок отгрызли от тела, а ты даже понятия не имеешь, какой именно и зачем он был нужен. Но все же эту потерю ощущаешь каждой клеточкой.

— О чем думаешь? — напевный голос Кли отвлекает от раздумий. У нее в руках старенький, плохо работающий падд, на котором она пишет отчеты. Она заслуживает лучшее оборудование мира, но довольствуется тем, что с барского плеча ей скинуло начальство.

— Я не могу смириться, что воспоминания не желают возвращаться.

Девушка смотрит внимательно и очень печально. Кажется, она искренне желает помочь, но не знает как.

— Если бы у меня было хоть что-то для Желания, — вздыхает она. — Но я абсолютно не знаю, как еще можно восстановить утраченные воспоминания. То, что иногда у тебя возникают хоть какие-то осколки из прошлого в голове — это уже большая удача.

— Меня… мучает один и тот же сон. Орлица и ящерка. Мне кажется, когда я пойму, кто они, я сразу вспомню все. Но каждый раз, когда у меня появляется ощущение, что я подбираюсь к разгадке, сон завершается.

Девушка, задумавшись, откладывает падд. В какой-то момент ее видимо озаряет, и она начинает говорить быстро-быстро, почти потеряв мелодичность.

— Постой-ка. Я слышала, что некоторые расы прибегают к медитациям. Быть может, это твой выход? Раз уж я благодаря Желанию могу читать и передавать мысли, возможно, я могла бы проникнуть с тобой в твое сознание, и вместе мы бы смогли разобраться?

Мысль о проникновении другого человека в голову вызывает неприятную дрожь. Однако вариант кажется логичным. Ведь других абсолютно не видно.

Когда девушка подходит ближе, с губ невольно срывается:

— Мои мысли — твои мысли.

— Прости, что? — удивляется она, и ее глаза расширяются в недоумении.

— Просто скажи это. Мне кажется, что это важно.

— Ладно… Твои мысли — мои мысли…

Все перед глазами начинает терять четкость, и почему-то это крайне знакомо.

* * *

Яркий закат. Почему-то тут всегда закат. Словно время здесь остановилось. Между лунами всегда одно и то же расстояние, ветер дует с юго-востока, а над головой раздается крик орла. Здесь привычно, уютно — здесь царит покой.

— Кли? — возникает мысль и моментально раздается по всему миру громким голосом.

— Я тут, — доносится откуда-то сбоку. Но рядом никого нет. — Что ты видишь?

— Я…

Орлица приземляется рядом, внимательно оглядывая гостя. В ее глазах стоит немой вопрос, на который нет никакого ответа.

— Ты забыл меня, — внезапно говорит она человеческим голосом.

— Кто ты?

Орел совершенно по-человечески разочарованно закатывает глаза. И отворачивается, обидевшись.

— Он забыл, забыл, забыл… — раздается шепот со всех сторон. Вокруг успела собраться весьма занятная публика — длинная черная змея, огромный пушистый пес, маленькая черепаха, пантера, лениво помахивающая хвостом, сова-пичуга и знакомая уже ящерка.

— Эм… Здравствуйте?

Животные шепчутся, переглядываются между собой, оценивая. Наверное, более сюрреалистичное зрелище представить сложно. Ощущение некого суда, на котором решается по меньшей мере целая жизнь.

— Он слаб… Он потерял свою силу…

— Он отрекся от идеалов…

— Он забыл свой дом…

— Он разучился быть хитрым…

— Он больше не великий воин…

— Он больше не адаптируется…

— Он больше не мудр…

Они обсуждают его прямо перед ним. Он слышит недовольство, как они вспоминают какие-то события, о которых он и ведать не ведает… Они ругаются, спорят, так увлеченно и рьяно, что перебивать и вмешиваться просто страшно.

Наконец, заседание перестает быть закрытым. Из нестройного ряда выдвигается вперед сова, подлетает к лицу и резко взмахивает крыльями. Под веками немедленно появляется какой-то песок, а дыхание перехватывает.

Впрочем, ощущение не длится долго, а на смену ему приходит понимание. Множество голосов сливается в один.

— …Ты вспомнишь, теперь ты вспомнишь, теперь ты…

Он далек от дома своих предков. Он не знает, куда занесла его судьба. Но он знает кто он — благородный воин, за свои идеи прозванный преступником, некто, кто просто жаждет найти свой дом, но способен выжить в любых условиях, добрая личность, что при этом способна принять крайне тяжелые решения и ответственность за них взвалить на свои плечи.

Он человек. И он найдет свой путь домой.

* * *

— Кле’я ти мирита ла’куральяс.

— Клейяти…

— Нет-нет. Звук должен быть напевнее. Послушай еще раз.

Кли прирожденный педагог. Она терпелива, внимательна. У ее расы врожденная способность к изучению языков, однако их собственный напевный слог — это отдельный вид удовольствия. Помимо слов нет ничего важнее интонации и мимики. Иногда хочется все бросить, однако уже не в первый раз спасает мысль — только так получится устроиться в обществе.

Груз памяти, свалившийся резко и в полном объеме, разбирается крайне медленно. Цели, желания, стремления — все вернулось, но обстоятельства успели сильно измениться. И теперь уже некоторое время в голове царил сумбур.

Он всю свою жизнь гордился тем, что умел с легкостью адаптироваться. Жизнь могла в один миг резко развернуться на сто восемьдесят градусов, но он тут же находил выход. Всегда он действовал по конкретной схеме, которую выработал еще в далекой юности: обозначь главную цель, найди побочные и постарайся провести наикратчайший маршрут, проходящий через максимально возможное количество целей. Эта схема ни разу не подводила. Что ж, кажется ушло ее время. Теперь, при всех имеющихся вводных, она просто сломалась.

Начать с того, что он находится на корабле неизвестной расы. Благо, достаточно дружелюбной, так что его до сих пор никто не продал в рабство, да и вообще хорошо обращаются. По словам Кли, хозяин судна — предприимчивый делец, которой более всего ценит выгоду. И он крайне нуждается в пилоте. Отличный план — предложить себя в качестве работника. Что ж, теперь он под руководством врача учится новому и ужасно сложному языку. Но является ли это кратчайшим путем к великой цели? И что есть теперь эта великая цель?

Так изучение «Кахтаррокьета» занимает почти всего его время. Кли принесла ему детские книжки и теперь регулярно устраивает проверки. Однако как бы он ни старался не отвлекаться от обучения, мысли о прошлом то и дело лезут в голову. И это тяжело.

Он помнит свой родной дом, вдали от которого он вновь оказался. Он помнит мать с сестрой, которые снова не будут получать от него вестей. Он помнит друзей, свой корабль и экипаж. И конечно, он помнит Ее.

Много лет назад он уже был в подобной ситуации. Его корабль, перенесенный в дальнюю даль по воле могущественного существа, был в результате уничтожен. Однако его верный экипаж был спасен другим, потерпевшим то же бедствие кораблем. Они были идеологическими противниками, но разделили общее горе — все они оказались в семидесяти годах от дома. В результате оба экипажа слились под мудрым руководством — Его и его Капитана.

Храбрая, сильная, отчаянная. Она сочетала в себе доброту матери и жесткость прекрасного командира в принятии решений, юмор в повседневности и серьезность в критических ситуациях, детский интерес к новому и глубочайшие познания во множестве сфер. Он знал много мудрых женщин, но такой он никогда не встречал. Стоило ли удивляться, что он влюбился, как мальчишка?

Похоже, она тоже в нем видела что-то, что не оставило ее равнодушной. Их тянуло друг к другу, словно два магнита с разной полярностью. Конечно, на корабле не место подобному. Особенно между капитаном и старшим помощником. Поэтому им было не суждено зайти дальше дружбы. Но ценнее и лучше друга у него не было.

Она вернула их домой. На это ей понадобилось семь лет. Но под ее крылом он никогда не сомневался в успехе их миссии. Он всегда верил, что они смогут. Главное, чтобы в это верила она. Теперь же… Ее рядом не было. И он ощущал необычайное одиночество.

Он был отдал все за то, чтобы поделиться с ней своей проблемой. Вместе они бы нашли наилучшее решение. Она бы пила кофе кружка за кружкой, пока бы он не сделал ей замечание, а потом выпрашивала бы еще одну. И кругом была бы атмосфера уюта, покоя и умиротворенности.

Но она, как и остальные, теперь находится далеко, и неизвестно, когда снова получится встретиться. Хочется верить, что она не забудет его, но ведь жизнь продолжается, верно?

Она не обязана ждать. Кроме их многолетней дружбы их не связывает ничего.

Но когда-то она сказала: «есть три вещи, которые нужно помнить капитану: держи форму в порядке, иди ко дну вместе с кораблем и никогда не бросай члена своей команды». Да, он не имел права ждать, что она посвятит свою жизнь его поискам. Она будет жить так же, как и всегда: ярко гореть, зажигая других, находить счастье в любимых делах. А он сам попробует приспособиться, освоиться, пытаясь найти путь домой. Но не будет бежать туда, эгоистично поджав хвост. Он сделает все возможное, чтобы узнать, что случилось с его собственным кораблем, и добраться до места, где он высадил во время эвакуации экипаж. И однажды, как и она, вернет свою команду домой.

Мир не крутится вокруг одного человека. Исчезновение даже ста пятидесяти человек может выглядеть печальным недоразумением, когда все внимание мира приковано к назревающей войне. И все же никто не будет забыт и потерян. Потому что один человек в целом мире не выживет. Но при поддержке других каждый может стать немного героем.

Под Ее руководством экипаж стал семьей и пережил самые страшные времена. Именно в них родилось доверие и закалилась преданность. Пора было повторить подвиг Кэтрин.