Рога и копыта (джен)

На экране пошли титры. Потянувшись, Славик щелкнул мышкой, и картинка замерла.

— Крутая вещь, — сказал он, откидываясь на спинку дивана.

— Угу, — согласилась Тоська.

Поднявшись, она прогнулась в спине, размяла плечи, после чего снова забралась с ногами на диван и с сухим щелчком открыла банку пива.

— Фигни не держим, — Славик самодовольно крякнул и покосился на Тоську.

Та хмыкнула, но спорить не стала: Славик действительно умел выбирать. Еще бы, столько времени торчать на своих фан-сайтах.

— Ну что, еще одну? — предложила она.

— Не, — Славик мотнул головой, — маленький пиво-брейк, — он тоже потянулся за банкой. — Твои-то не приедут?

— Не должны, — флегматично отозвалась Тоська. Каждый раз, когда разговор заходил о родителях ее лицо принимало это чуть туповатое, отстраненное выражение. — Отец сказал, у матери какой-то аврал, телефон из рук не выпускает — даже я слышала, как она распинается. У них там конец квартала или что-то вроде того…

— Дедлайн, значит? — хмыкнул Славик, делая большой глоток и закашливаясь.

— Типа того, — кивнула Тоська и от нечего делать потянулась за альбомом и карандашом, которые никогда не выпускала из виду. — В общем, когда они завтра приедут, мы уже свалим.

— А вы…? — взглянув на подругу, хрипловато спросил Славик — от горечи саднило горло, а особо настырные пузырьки забрались в нос.

Тоська молча мотнула головой и уткнулась в альбом. Какое-то время было слышно только тихое шуршание карандаша по бумаге, да приглушенное рыгание Славика — в конце концов, он парень интеллигентный. Да и получить блокнотом по голове не хотелось. Тоська, конечно, и сама могла рыгнуть будь здоров, но не любила, когда ее отвлекают.

— Хм, как думаешь, — пробормотал Славик, глянув на экран ноута, когда Тоська ненадолго оторвалась от наброска и задумалась, покусывая кончик карандаша, — почему рога?

— Чего? — не поняла Тоська.

— Ну, рога — зачем он ей рога-то к башке прикрутил, и почему именно рога?

— Так узнаем, — пожала плечами Тоська, — наверное. Если, конечно, это не те же мозгоклюи, что «Лост» снимали.

— Не те же. Да и я не о том… — Славик помолчал, соображая, как бы получше объяснить. — Это ведь распространенный троп: здесь, в Ганнибале, в этом, как его…

— Бэмби? — подколола Тоська.

— Да, и в Бэмби тоже, — не повелся Славик. — А фразеологизмы? «Уперся рогом», «наставил рога», «свернуть в бараний рог»… Даже вон у Ильфа с Петровым, «Рога и копыта», помнишь?

Она кивнула. Конечно, помнит. Каждую прочитанную вместе книгу, каждый посмотренный фильм. Они становились пищей для бесконечных обсуждений и споров с пеной у рта с самого детства. Тогда они считали себя шибко умными и в глубине души были уверены, что взрослый мир ждет их с распростертыми объятиями. Строили многоэтажные планы и предвосхищали свободную, полную приключений жизнь.

Сейчас Тоська работала кассиром, пытаясь скопить денег на подготовку к поступлению в художку: родители не одобрили «несерьезного увлечения», а мудаки из комиссии сказали, что «все это конечно неплохо, но надо бы подтянуть технику», и что, мол, тогда пусть и приходит. Пиздец в личной жизни был перманентным лет с тринадцати, когда она начала понимать, что что-то не так. И хотя в последнее время стало казаться, что в конце тоннеля забрезжил свет, Тоська чертовски боялась сглазить.

У Славика выходило наоборот: более-менее порядок с учебой и подработкой и полный швах с бабами. Тоська уже давно подозревала, что у него где-то припрятан прибор, настроенный на поиск наиболее ебанутых из них. Да одна дружба с ней уже доказывала его наличие. Но Славик все отрицал, а после очередного любовного шторма заваливался к ней с пивом и сериалами.

Тоська против не была.

— Не знаю, — она пожала плечами. — Может, они типа похожи на тянущиеся к тебе руки? — предположила она и изобразила, как именно эти руки тянутся и отнимают у него пиво.

— Нихрена подобного, — заявил Славик, забирая у нее банку. — В этом должен быть какой-то особый смысл, — сказал он и полез за телефоном.

Тоська только вздохнула и снова взялась за альбом. У Славика везде должен был быть «особый смысл», который он упорно искал. По мнению Тоськи, ему стоило почаще посылать все куда подальше. Смысла может и не прибавилось бы, а вот спокойствия — наверняка.

— Кстати у нас были рога, — сказала она, переворачивая страницу, — отец с охоты принес, в коридоре висели. Но, видать, не по фэншую висели, велено было убрать. Так что он их, наверное, выбросил. А так был бы у тебя объект для исследования — мог бы их пощупать или, там, лизнуть…

— Так-так, — пробормотал Славик, пролистывая страницу в интернете. — О, смотри, в первой ссылке пишут, что, мол, рога это фаллический символ, — гоготнул он.

— Ветвистый хер? — Тоська сделала вид, что задумалась. — Неа, не интересно.

— Да тебе никакой не интересно, — фыркнул Славик. — Но в целом, мне вот тоже любопытно, что такого в мужской пипиське, что весь мир помешан на фаллосах и их тайной символике.

— Ну, тебе-то лучше знать, — заметила Тоська.

— А ты не чувствуешь себя… ну, не знаю, отрешенной от мировой культуры? — самым серьезным тоном осведомился Славик.

Тоська сдавленно хихикнула.

— Ну, мы это… не совсем отрешены как бы, — она поиграла бровками.

— А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, — оживился Славик, подавшись вперед.

— Перебьешься, — усмехнулась Тоська, отпихивая его обратно и невольно вспоминая свою последнюю встречу с Натой. — Но поверь мне, это куда круче любой бездарной порнухи, — томным голосом прибавила она.

— Ооо, — Славик демонстративно застонал, — ты жестокая! — укорил он. — Так чего, у вас порядок? — спросил уже без ерничанья.

Тоська кинула на него быстрый взгляд и неуверенно кивнула.

— Вроде бы…

Славик потрепал ее по плечу.

— Расслабься, мать. Будь ты натуралкой, я бы на тебе уже женился.

— И за что мне такая честь? — закатила глаза Тоська, но действительно немного расслабилась.

Какое-то время Славик исподволь наблюдал за тем, как она рисует, и думал, что готов перегрызть глотку любому, кто посмеет ее обидеть. Проблема была в том, что тех, кто причинял Тоське самую сильную боль, он с детства привык уважать и называл не иначе как тетя Маша и дядя Сережа. Родители Тоськи так и не захотели узнать о том, что происходит в жизни дочери. Любая ее попытка завести разговор была обречена на провал — они переводили тему или делали вид, что не слышат ее. В какой-то момент Тоська сдалась, бросила институт по специальности, которая стояла поперек горла, собрала вещи и съехала. Встречались они теперь по большим праздникам, да изредка общались по телефону.

У Славика тоже было не все гладко: в какой-то момент он понял, что отец в принципе не слышит того, что он говорит, а просто несет какую-то чушь и глупо ржет. С матерью было проще, но они были слишком разными для настоящего понимания. С другой стороны, Слава и представить себе не мог, каково это — быть вычеркнутым из собственной семьи. Тоське тогда было очень херово, и он старался быть рядом. Правда, она быстро встала на ноги, нашла работу, наметила новые цели. Но изменилась: по временам в ней проявлялась какая-то апатичная замкнутость, она не просто уходила в себя, а словно бы выключалась. Ну и взгляды на жизнь у нее стали жестче, циничнее. Впрочем, им обоим пришлось поумерить пыл, когда от набитых шишек на лбу не осталось живого места.

— Так, смотрим дальше, — сказал Славик. — Рога часто бывали атрибутом божества…

— Ой, да они ж там все друг с другом трахались, эти божества, так что не удивительно, — заметила Тоська, не отрываясь от рисунка.

Она лишь изредка поднимала глаза на Славика, прищуривалась и быстро их опускала, но он этого не замечал.

— Какая ты все-таки приземленная, — высоким голосом упрекнул ее Слава, поправляя на носу несуществующее пенсне. — Так, что еще… во, древо жизни — вот это уже похоже на правду. «В мифологической картине мира олень нередко изображается пасущимся у ствола мирового древа; возможно, это обусловлено ассоциацией оленьих рогов с ветвями», — прочитал он. — А древо жизни это символ мудрости, красоты и обновления жизненного цикла, — закончил нравоучительно.

— Не знаю как насчет мудрости, но красивой или даже живой та баба с рогами не была, — заметила Тоська.

— Да уж, — согласился он, откидывая мобильник и прикуривая. — Прикольный конечно сериал, но как бы эта херня теперь не приснилась… — пробормотал он, прикрывая глаза. — А вообще я, кажется, знаю, что символизируют рога, — мрачно закончил он, вспомнив о том, что дома его ждет пустая кровать.

Вчера Вика окончательно порвала с ним, собрала свои вещи и съехала. Вообще говоря, Тоська давно ему говорила, чтобы он бросал эту выпендрежницу, и любому другому он бы по голове за такое настучал, но только не Тоське. К тому же в глубине души он чувствовал, что подруга права. Вика была амбициозной, целеустремленной девушкой с активной жизненной позицией и бессердечной сукой по совместительству. Ее будущее было распланировано на годы вперед, и какая-то часть него с самого начала недоумевала, что она делает рядом с ним — парнем с непрестижной профессией и работой, на которой не заработаешь кучи бабла. Должно быть, он ее забавлял… как эта ее мелкая тявкалка, которая, кажется, чихнет, и глаза выскочат. С другой стороны, он даже по-своему привязался к этой ошибке природы. К обеим, на самом деле. Иногда ему казалось, что в ней — в Вике, не в собаке — проявляется что-то настоящее, немеханическое, и он надеялся, что со временем эта искра может разгореться. К тому же, она была весьма изобретательна в кровати, справедливости ради добавил внутренний голос. Ну да, и это тоже. Славик вздохнул: все-таки он долбанный мазохист, Тоська права.

— И что же? — поинтересовалась Тоська, возвращая его к реальности.

— Да нашу жизнь. Растишь ты эти гребаные рога, растишь, всю душу в них вкладываешь, а они потом хренак — и отвалились.

— Ну твои скорее не отвалились, а выросли… Все-все, — Таська подняла руки в знак примирения, заметив его тяжелый, укоряющий взор. — На вон тебе, философ, — сказала она, вырвала из альбома лист и протянула ему. — И заметь, я совсем не то имела в виду.

Какое-то время Славик разглядывал рисунок, на котором карикатурно был изображен он сам с роскошными, ветвистыми рогами.

— Что ж, отличная линейная перспектива, — с видом знатока заявил он.

— Ты ведь понятия не имеешь, что это? — уточнила Тоська.

— Ни малейшего, — подтвердил Славик. — Но вообще мне нравится: повешу на холодильник в назидание. Иди-ка сюда, — он привлек девушку к себе и чмокнул в щеку. — Спасибо, что вырвалась.

— Ой, да без проблем, — отмахнулась от него Тоська, которая не любила «телячьих нежностей» и всегда словно подвисала в такие моменты, но все же улыбнулась. — Все равно мне надо было тут кое-что забрать, — сказала она. — Слушай, а сгоняй за пивом в гараж — я его в холодильник кинула. А я нам пока колбаски построгаю. А потом можно и еще серийку…

— Ок, — Славик кивнул, проводил ее взглядом, потом перевел его на рисунок и откинул голову на спинку дивана.

Затянувшись, он прикрыл глаза. Перед ними поплыли рога. Большие и маленькие, толстые и тонкие, ветвистые и не очень. Они извивались, переплетались, набухали цветом. Каким-то образом он мог ощущать их рельефность, пористую, ребристую структуру. Он вспомнил кадр из фильма, поморщился и попытался заменить его рисунком. Когда ему это удалось, центр тяжести сместился, теперь рога водрузились ему на голову. Медленно, постепенно они срастались с черепом, пускали корни, пробирались внутрь. С тихим, шуршащим звуком, легким похрустыванием мягко смещаемых костей проникали все глубже, а затем с силой уперлись в правый бок…

— Эй, ты чего это?

Славик вздрогнул, медленно моргнул несколько раз и непонимающе уставился на Тоську, которая и наградила его тычком по ребрам.

— Ты так диван прожжешь, — сказала она, вытаскивая из его пальцев окурок. — За пивом-то сходил?

— Неа, сейчас… — хрипло отозвался он, опираясь на руки и тяжело поднимаясь.

Оказывается, он задремал, и Тоська уже успела вернуться с тарелкой с детства любимой докторской. Пошатывающейся походкой Славик вывалился в коридор. Прохладный и сыроватый воздух освежил голову, он встряхнулся. В гараж можно было попасть прямо из дома, но сейчас эта дверь была заперта, так что идти пришлось по холодной и влажной траве, доходящей почти до колена. Тихонько матерясь себе под нос, Славик не без труда открыл гаражную дверь и принялся нащупывать выключатель, который нащупываться не желал. Мобильник он оставил в доме, а в гараже было хоть глаз коли, но Слава отлично в нем ориентировался. В конце концов, свет есть в самом холодильнике. Осторожно ступая, Славик двинулся в нужном направлении под ритмичный скрип половиц, как вдруг его плеча коснулось что-то прохладное. Он дернулся, повернулся и протянул руку, мазнув костяшками пальцев по чему-то твердому, но уже в другом месте. Сердце неприятно трепыхнулось. Слава попытался нащупать стену, но и это ему не удалось. Решив отступить, он сделал шаг назад, но нечто уперлось ему в бок, преграждая путь, раздалось тихое шуршание, по щеке скользнул холод, а в лицо резко пахнуло сыростью…

— Ты чего орешь? — спросила появившаяся после его постыдного вопля Тоська.

Вспыхнул свет, и Славик резко обернулся: на стене, почти на уровне лица, висели роскошные оленьи рога, на которых болталась рабочая куртка дяди Сережи.

— Твою мать! — выругался он, сердце в груди колошматилось как ненормальное. — Твою ж…

— Ага, именно ее, — хмыкнула Тоська. — Вот куда отец рога-то перевесил, я и забыла.

Славик снова посмотрел на рога, потом на нее и тряхнул головой.

— Да я тут чуть копыта не отбросил!

На какое-то время воцарилась тишина, а затем ее взорвал дружный хохот. Сгибаясь от спазмов, они, не сговариваясь, пошли навстречу друг другу, и когда смех немного поутих, Славик привлек Тоську к себе. На этот раз она не стала сопротивляться.

— Я всегда… — пробормотала Тоська.

В горле застрял комок, а нос невыносимо зачесался: как и всегда, когда она готова была расклеиться.

— Я знаю, — Слава еще крепче прижал ее к себе. — Я тоже.