Прощение (джен)

Алёнку отослали к подругам, мило ей улыбнувшись и заверив, что королевское прощение её некогда тёмному другу даруют. Девочка нисколько не сомневалась в своих родителях и беззаботно упорхнула за двери, которые королевская чета сразу закрыла. Этот тихий звук показался Владу лязгом захлопнувшейся мышеловки. А даруют ли ему это королевское прощение на самом деле?

— Сам понимаешь, по-хорошему тебя нужно бы в темницу посадить, но ты, вроде как, один из героев, считай, почти искупил свои грехи, — король задумчиво смотрел на подростка.

Князь сразу уцепился за прозвучавшее «почти». «Почти»? А что ещё сделать-то надо было, чтобы уж совсем точно простили — и без всяких «почти»? Он вон и так уже наказан: семьи больше нет, прежних друзей тоже, и один единственный человек, которого он хотел бы видеть, наверняка теперь тоже ненавидит его, как — Влад это знал — его друзья.

— Я думаю, одного небольшого наказания будет достаточно, чтобы королевское прощение вступило в силу, — сказала королева. — Оно будет довольно быстрым.

Супруг её, потерев подбородок, кивнул. Небольшое быстрое наказание? Мальчик даже задуматься не успел, как прозвучал приговор короля:

— Штаны вниз — и через лавку носом в пол.

Влад сначала не понял, совсем. А когда понял, закрыл глаза и поспешил выполнить приказ. Что ж, про быстрое и небольшое наказание королева точно не солгала. Не сказала только, насколько болезненным оно будет, хотя это было ожидаемо.

Ему не сказали, сколько ударов последует, возможно, сами не знали, но князь приготовился терпеть до последнего. Главное, чтобы не розгами.

Первым был удар широкого ремня, звук которого эхом прокатился по залу. «Это не мой отец, он не забьёт меня до полусмерти», — сказал себе подросток и вцепился в лавку. Было, конечно, очень стыдно, но экзекуция проходила хотя бы без свидетелей, что само по себе хорошо. Посчитали ли супруги, что такое зрелище может травмировать их дочь, Влад не знал, но вдруг вспомнил, что дверь они не заперли. Это значило, что сюда в любой момент мог кто-нибудь зайти.

Стало тошно то ли от этого, то ли от того, что теперь его кожу гладил узкий ремешок, производящий тихий свист. Ни королева, ни король не считали, по крайней мере вслух. Владислав тоже не рисковал вести счёт, почему-то казалось, что если он не будет знать число, то и перенести наказание будет легче. Конечно, легче было бы, если бы после него, как раньше, его пришёл и успокоил тот самый человек, единственный в обоих мирах, кому князь мог доверять. И который наверняка его ненавидел. О, если бы только знать, что Повелитель лгал!..

Влад заметил, что почти прокусил губу. Широкий и узкий ремни стали чередоваться, расчерчивая новый узор красных полос. Мальчик точно знал, что пострадавшее место уже источает жар, но королевская чета, видимо, даже не думала останавливаться.

Боль заставляла дёргаться, и князь едва мог сдерживать свои руки, чтобы не закрыться. Это бы всё равно не помогло, а по рукам бы точно прилетело. Неужели сказочных воспитывали так же, как и его отца? Неужели всё это поколение выросло на порке? Но ведь были те, кто такие наказания не одобрял — и был абсолютно против них…

Мысли становились всё проще, голова всё тяжелее, боль всё невыносимее. Кожу жгло как огнём — а может, и действительно им, это же маги огня, а Влад и назад не рискнул бы посмотреть. Он уже не понимал, чей ремень когда жалил, и едва держал себя в сознании. Быть может, он уже истекал кровью? Был ли это замысел правителей Сказочного мира?

Додумываться до конца мысль решительно не хотела, просто ушла куда-то в темноту. И князь готов был последовать за ней, и новая порция боли подпихнула его в эту странную ночь. Он всё ещё пытался держать глаза открытыми, но, видно, всё было против него.

— Он же ребёнок! — внезапно послышалось чьё-то восклицание.

Кто это? О ком он?

— Пятнадцать лет — это уже не ребёнок! — второй знакомый голос пробасил совсем рядом. Точно, король.

— Ещё как ребёнок! — яростно возразил ему первый голос. Настолько родной, что князю стало трудно дышать, стало невыносимо больно.

Это было последней каплей. Вслед за темнотой пришла и тишина.

* * *

Слегка почёсывалось, но больно не было. Владу было очень интересно, сколько дней — или недель — он пролежал в отключке, если после обморока от болевого шока проснулся уже почти здоровым.

Вторым насущным вопросом стало место, где он был. Не бросили же его прямо там, в зале? Мальчик чуть пошевелился и понял, что лежал в кровати, было очень мягко и тепло. Значит, его перенесли в спальню. Кто? В чью?

И — чёрт возьми — почему он был в спальной рубахе?!

Дверь тихо скрипнула, и князь мгновенно притворился спящим. Раздались осторожные шаги — и замели у самой кровати.

— Тебя выдаёт дрожь, — произнёс голос с ласковой насмешкой. — Ты что, Сирина ждёшь?

Влад распахнул глаза и уставился на него. Что он тут делал? Почему говорил так? Он ведь должен его, Владислава, ненавидеть.

— Эй, ну ты чего? — озабоченно произнёс Кощей и сел рядом. — Ты что, думаешь, что я тоже пришёл тебя наказывать? Вот же глупый волчонок, — он погладил мальчика по волосам. — Ты прощён — слышишь? — совсем и до конца. И тебя ждут на балу в честь принцессы.

Князь хотел многое спросить, но смог только беззвучно открыть рот. В горле стоял ком, распирающий, давящий, от которого было больно, и в носу щипало, даже захотелось кричать, кричать так, чтобы услышал не то что весь замок, весь город по другую сторону портала!

Наставник нагнулся и поцеловал его в лоб.

— Ты не нен-н-на… не не-не-на… — ком душил, слоги никак не хотели складываться в слова, и мальчик предпочёл бы ещё одну королевскую порку этой муке.

— Я не ненавижу тебя, малыш, я люблю тебя, по-прежнему сильно, до солнца и обратно. Я так надеялся, что ты не стал настолько жесток и властолюбив, как твой отец, а оказалось, что это Сирин запудрил тебе мозги. Ты прощён, совёнок, всё в порядке. Я снова с тобой.

Мужчина всё это время гладил подростка по голове, а потом прилёг рядом и прижал его к себе. Обнял так крепко, как прежде. Кощей всегда чувствовал настроение Влада, всегда умел понять с полуслова, всегда знал, как успокоить его.

Мальчик прижался к нему в ответ, обвивая спину руками, и вдруг захныкал. Он так устал постоянно быть сильным, брать всю ответственность на себя и полагаться лишь на свои навыки, он так хотел отпустить себя и наконец пожить жизнью нормального человека. И рядом с Кощеем Влад мог себе позволить в свои пятнадцать скулить и плакать как малыш, как побитый щенок. А самый дорогой и близкий человек в обоих мирах гладил его по спине и целовал в голову, что-то шепча.

Никто из них не знал, сколько они так пролежали. Князь, выплакавшись, даже задремал, устав от напряжения, но потом проснулся и вцепился в своего настоящего отца так, словно тот мог оказаться галлюцинацией. Однако через некоторое время наставник решил, что им неплохо бы пройтись и найти еды. Он бы, конечно, увёз мальчика к себе домой ещё в несчастный день наказания, но нужно было дождаться первого бала принцессы. Этикет, чтоб его тролли растоптали.

Влад одевался медленно и с помощью Кощея, который рассказал, что это целебная мазь Ядвиги за пару дней поставила его на ноги. Едва они вышли из комнаты, отведённой бессмертному воину, как мальчик вцепился в руку названого отца стальной хваткой, тому даже пришлось попросить чуть ослабить её, а то рука затекла бы.

Болтали ни о чём, словно вернулись в прошлое, и не было этого страшного года. Разве что князь льнул к наставнику в разы сильнее, а Кощей постоянно гладил его по волосам и целовал в голову.

И вот в аллее у замка семеро двенадцатилетних детей, победителей Сирина, играли в какую-то игру, постоянно смеясь. А рядом стояли король и королева и улыбались. Алёнка первая заметила двоих, неспешно шедших из замка, и замахала им руками, выкрикивая что-то вроде: «Владик, иди к нам!»

Кощей усмехнулся: он знал, как Владислав терпеть не мог, когда его имя сокращали подобным образом. Вот только ребёнок вскоре замер и сильнее сжал пальцы на руке названого отца. Он смотрел на родителей Алёнки, которые смотрели на него, слегка смущаясь. Бессмертный воин на пару мгновений прикрыл глаза. В тот день он доходчиво объяснил им, что порка — устаревший метод наказания.

На аллее быстро наступила тишина, и хотя дистанция сократилась до пары метров, никто не спешил её преодолевать. Все смотрели на Влада, который никак не мог выйти из оцепенения. А потом очнулся под давящим грузом взглядов и, быстро развернувшись, спрятал своё лицо у отца на груди. Словно в раннее детство вернулся: я их не вижу, значит, они меня тоже.

Кощей сжал ребёнка в объятиях, словно мог загородить ото всех. Ну вот почему они так пялились? У всех, чёрт возьми, есть слабости, кто сказал, что «Морок» должен быть всегда сильным и независимым, ему, в конце концов, только пятнадцать!

— Тише, родной, всё хорошо, — успокаивающая рука отца прошлась по волосам мальчика.

Краем уха Влад услышал, как кто-то тихо переспросил: «Как он его назвал?» Он и сам с трудом верил, что услышал правильно, но Кощей поцеловал его в макушку, и напряжение спало. Бессмертный воин странно вежливым тоном попрощался со всеми, обещая встретиться на балу, и повёл своего ребёнка в город — найти наконец еды и провести остаток дня в спокойной уютной атмосфере. Вдвоём, по-семейному.

Влад спокойно шагал рядом и немного улыбался. Теперь ему хотелось кричать от радости и счастья, переполнявших его. У него есть отец, настоящий отец! Который сможет защитить. Который всегда успокоит. Который простит. И поможет начать жить заново.