Родина (гет)

Каждую неделю Майя моет ступеньки маленькой, но богато украшенной церкви Гезена.

Она вызвалась на эту работу, еще когда ей было семнадцать и сын пастора улыбался ей через ряды строгих деревянных скамеек. Они убегали, чтобы заниматься любовью возле озера, до тех пор, когда однажды ночью Оливер не забыл явиться.

Теперь Майя наблюдает, как он гуляет по городскому парку под руку с женой. Она очаровательная женщина, светловолосая как летний день. И беременная. Так же, как и в день их свадьбы.

Нынче Майя моет ступеньки в надежде поймать мимолетный взгляд синих как море глаз Оливера, но в основном — в качестве искупления. Гезен не посмотрит благосклонно на женщину, которая чуть не разбила семью. Но, возможно, сможет простить.

Она давно решила, что Оливер — безнадежный случай.

Возможно, все мужчины безнадежны.

Теперь в возрасте тридцати одного года Майя знает, что ее шансы выйти замуж ничтожны. Все мальчики, с которыми она смеялась на школьном дворе, давно устроены. Или мертвы. Большинство живут в Лиже или окрестностях, но несколько дерзких душ рискнули отправиться в Кеттердам, в Равку, даже на Блуждающий Остров. Все мужчины, с которыми она смеялась на танцах в Солнцестояние, смотрели на более молодых девушек — свежих, сияющих спелой красотой юности, которая по-прежнему рисует румянец на их щеках.

Майя довольствуется ступеньками.

— Извините?

Голос заставляет ее вздрогнуть. Служба начнется только через час, а никто не собирается в церковь, когда еще есть свободное время. В конце концов, это Керчия. Вопросы кошелька имеют высочайший приоритет.

Майя закрывает ладонью глаза от редкого осеннего солнца. Перед ней очаровательная молодая женщина с темной кожей и еще более темными волосами. Она в темно-сером платье, волосы скручены у основания шеи в аккуратный узел. Унылого наряда недостаточно, чтобы обесцветить такую красоту.

Майю пронизывает боль неприличной зависти. Она прочищает горло.

— Да?

Женщина улыбается ей:

— Мне сказали, вы городская портниха? Я хочу купить материала для друга.

Конечно. Красивые платья для красивых молодых женщин. Тем не менее бизнес есть бизнес. Майя выпрямляется.

— Мой магазин вниз по дороге.

Женщина посылает ей извиняющийся взгляд.

— Вообще-то, я только что была там. Если вы сейчас закрыты, я могу…

— Нет-нет, — Майя вытирает руки о фартук. — Пожалуйста, следуйте за мной.

Солнцестояние — одно из немногих времен в году, когда люди покупают ткани. Она не может позволить себе отвергать покупателей.

Женщина улыбается ей, и они молча идут по широкой дороге мимо центра города. Майя пытается держать в узде любопытство, но ее взгляд постоянно обращается на темноволосую женщину.

— Вы ведь не здешняя, правильно?

Женщина звонко смеется.

— Нет, — признает она. — Я приезжала раньше, но впервые задержалась больше, чем на несколько часов. У моего… моего мужа есть дело в городе.

— Ваш муж из Лижа? — любопытство Майи выглядывает, как цветок, поворачивающийся к солнцу.

Женщина нервно сглатывает:

— Я миссис Инеж Ритвельд.

Она спотыкается на словах так, словно не привыкла произносить их. Хотела бы Майя знать, каково это — иметь новую фамилию, фамилию, которая допустила бы ее в скудные события, которые сформировали общество Лижа.

Однако сами слова резко останавливают ее. Эту фамилию она не слышала со школьных времен.

— Вы жена Джордана?

Если кто из города и отправился бы на поиски чужестранной красоты, так это Джорди. Он обладал духом искателя приключений — смелый и дерзкий. Покосившись на старую тарзанку возле озера, Майя всё еще может представить его силуэт там: прыгающий в воду, в то время как Каз беспокоится на своем насесте на берегу.

Но лицо Инеж застывает в странном выражении.

— Не совсем, — сбивчиво отвечает она. — Я вышла замуж за его младшего брата — Каза.

Майя откидывает голову и хохочет:

— О, Гезен, вы вышли замуж за малыша Каза?

Теперь Инеж выглядит восхищенной.

— Вы знаете его?

Майя поворачивается, чтобы открыть магазин, и они заходят в ее тесное рабочее пространство.

— Не очень хорошо, — признает она. — Джордана я знала лучше: мы были одного возраста. Каз ходил за ним хвостиком, как всегда бывает с младшими. Скажите своему мужу, мне жаль, что мы никогда не брали его в путешествия к озеру.

Инеж фыркает — ужасно недостойный звук.

— Уверена, он примирился с этим.

Майя шагает за прилавок.

— Что ж, какой тип ткани вы ищете?

— Настолько яркую и экстравагантную, какая у вас только есть, — Инеж пробегает кончиками пальцев по рулону красного шифона. — У моего друга склонность к эпатажу.

Майя чувствует, как железная хватка напряжения на ее легких ослабевает впервые за почти половину десятилетия.

— У меня тоже была когда-то, — она начинает вытаскивать рулоны ткани — синие как Истинноморе шелка, зеленый как леса Шу Хана бархат. — Скажите, если что-то зацепит ваш интерес, дорогая.

Взгляд Инеж бродит по ткани, но она кажется потерявшейся в мыслях.

— Вы ходили в школу с Джорданом?

— С Джорданом и малышом Казом, — подтверждает Майя — она пытается дать понять Инеж, что она желанная гостья. — Джордан всегда был популярным. Мы шутили, что он уедет отсюда — возможно, заработает состояние в Кеттердаме, — она пожимает плечами, заставляя себя отвести взгляд от красивых волос Инеж. — Я когда-то воображала, что вырасту и выйду за него замуж, но то же самое думала половина девочек нашего возраста.

Инеж поднимает взгляд, в ее глазах вспыхивают непонятные эмоции.

— А Каз?

Майя качает головой:

— Хотела бы я иметь возможность больше рассказать про него, но он всегда был таким тихим. Очень похож на покойную миссис Ритвельд, упокой Гезен ее душу. Но милый как бутон цветка. Надеюсь, он вырос хотя бы вполовину таким привлекательным как Джордан.

— Я не знаю, — Инеж нежно проводит пальцами по стопкам ткани. — Джордан умер до того, как я познакомилась с Казом.

Майя резко вдыхает. Сложно представить кого-то столь лучезарного как Джорди погребенным в жесткой неумолимой земле.

— Я помолюсь за него, — говорит она больше себе, чем Инеж.

Инеж улыбается.

— Как и я молюсь за него, — она берет Майю за руку своей теплой рукой. — Я возьму двадцать ярдов каждого материала.

Майя смаргивает внезапные жгучие слезы.

— Я… спасибо за ваше покровительство, мисс… миссис…

Инеж заставляет ее замолчать. Свободную руку она опускает в кожаный мешочек, чтобы вытащить пачку банкнот в пятьдесят крюге.

Майя тут же отказывается:

— О нет, мэм, это больше чем вдвое…

— Считайте это подарком, — мягко говорит Инеж, а потом сжимает ее ладонь. — Я помолюсь и за вас.

Майя дрожит. Ей надо взять себя в руки, надо отмерить и отрезать ткань.

— Спасибо, — говорит она. — Последние несколько лет были трудными.

В глазах Инеж грусть.

— Знаю. Но верьте, что станет лучше.

* * *

Лива обнаруживает себя перед дверью, прежде чем успевает собрать достаточно благоразумия и предусмотрительности, чтобы передумать. Тем не менее она подумывает о том, чтобы сбежать, будто девчонка, пойманная с рукой в мешке медовых яблок на рынке.

Однако дверь открывается раньше, чем она успевает это сделать.

Молодой мистер Ритвельд резкий и с каменным лицом, но всё равно молодой. Если бы Ливе предложили угадать, она не дала бы ему больше двадцати пяти. Всего на несколько лет старше ее первенца. У него темные, почти черные волосы — редкость в этой части страны. Они ужасно спутаны и ровно пострижены. Должно быть, у него в столице есть искусный цирюльник, чтобы поддерживать такую хитрую прическу. Кожа у него бледная, как у всех в городе, но щекам не хватает розового оттенка, который появляется от хорошего деревенского воздуха.

Он приподнимает бровь, и у Ливы появляется жуткое ощущение, будто она обнажила перед ним всю душу.

— Да? — произносит он.

Лива выкручивает руки, вся ее бравада исчезла.

— Я… Я… Лива Янсен, сэр. Мы с моим мужем Нильсом обрабатываем эти земли с тех пор, как наши девочки были маленькими. А наша младшая еще ходит в школу, понимаете…

— Какое отношение это имеет ко мне?

Лива сглатывает:

— Сэр, если вы разорвете наш контракт с фермой, у нас на столе не будет еды. У нас нет земли и никаких средств, чтобы купить ее. Мои девочки будут голодать. Мой муж слишком горд, чтобы вести переговоры, но мы не можем позволить себе выплачивать вам до четверти нашей прибыли. Всё, чего я прошу, сэр — чтобы вы продолжили…

— Каз, — прерывает ее женский голос, который доносится из дома, из-за спины мистера Ритвельда, Каза. — Это Джес там у дверей? Скажи ему, что он не может войти.

Каз бросает за спину быстрый взгляд, и его плечи опускаются. Он открывает дверь шире, но больше ничем не дает понять, что приглашает Ливу следовать за ним. После чего быстро исчезает в доме, несмотря на хромоту.

Лива колеблется на крыльце всего секунду и тоже переступает порог.

Внутри дом скромно меблирован предметами из разумного темного дерева, и тепло пахнет яблочным пирогом. В отличие от более модных домов в городе, здесь нет фойе, в которое могли бы пригласить Ливу.

Вместо этого она следует за Казом прямо в маленькую гостиную. От закрытых двойных дверей слева от нее она может разглядеть только коридор, который, вероятно, ведет в остальную часть дома. Дом больше, чем ее, более крепко построен, но у них с Нильсом никогда не было лишних крюге.

Каз, поморщившись, падает в кресло. Он одет в официальный строгий черный костюм, который сшит точно по фигуре, в комплекте со сделанными на заказ кожаными перчатками. Возможно, в столице так модно. В Лиже люди так одеваются, только отправляясь на встречу по государственным делам. Она не думает, что у Нильса вообще есть костюм.

И только нога Каза не излучает ощущения совершенства. Она странно согнута и говорит о старой травме. На мгновение у Ливы вспыхивает надежда. Молодой мистер Ритвельд не в той форме, чтобы заботиться о ферме самому. Возможно, он все-таки согласится на ее сделку.

Она колеблется, но Каз не предлагает ей сесть. Наверное, можно сказать, что он красив, но как бывает красив волк. Того, как его темные глаза каждое мгновение изучают Ливу, достаточно, чтобы вызвать у нее нервную дрожь.

— Каз? — через двойные двери проскальзывает незнакомая женщина, одетая в легкое розовое хлопковое платье, которое Лива видела продающимся в магазине Майи. Женщина — возможно, сиделка или экономка — недоуменно смотрит на Ливу: — Чем мы можем помочь вам, мэм?

Каз фыркает:

— Она думает, что я собираюсь расторгнуть фермерский контракт ее семьи.

Женщина неодобрительно смотрит на Каза:

— Ты сказал, что собираешься расторгнуть контракт ее семьи?

Каз пожимает плечами, но больше никак не возражает.

Молодая женщина закатывает глаза. Ее руки покрыты мукой. Лива видит немного засохшей муки возле ушей и на концах черных волос, где они свободно покачиваются возле талии. Женщины в Керчии никогда не отращивали волосы такими длинными, и уж тем более не распускали их в доме работодателя.

Однако Лива здесь не для того, чтобы судить.

— Миссис…

— Янсен, — подсказывает Лива и снова выкручивает руки — это уже невольная реакция.

— Будьте уверены, мой муж не имеет намерения разрывать ваш контракт. В данный момент у нас много домов, миссис Янсен, и в ближайшее время мы не собираемся обосновываться в Лиже. В договорах аренды для ваших ферм ничего не изменится.

Лива моргает:

— О, — по ее последним данным у мистера Ритвельда не было жены. — Я не поняла, что вы женаты. Приношу свои извинения, что не принесла чего-нибудь из кухни, чтобы отпраздновать.

Вероятно, Каз познакомился с женщиной в столице. В окрестностях Лижа иностранок не встречалось.

— Четверти вашего заработка с фермы будет более чем…

Каз не договаривает, поскольку миссис Ритвельд шлепает его по затылку. Лива прячет улыбку при виде возмущенного выражения на лице Каза. Возможно, миссис Ритвельд в большей степени керчийка, чем она изначально предположила.

— Простите моего мужа, — резко произносит миссис Ритвельд, — он не самый умный карась в Бочке…

Странная фраза, но, возможно, миссис Ритвельд еще не в совершенстве владеет керчийским. А если здесь какая-то шутка, Лива ее не уловила.

— Инеж права, — губы Каза дергаются, с теплой усмешкой он поднимает взгляд на жену. — Вам повезло, что здесь нет моего партнера мистера Бреккера. Он бы потребовал половину вашей доли сверх процента за каждую задержку платежа.

Гезен. Такая большая доля означала бы половину зимнего продовольствия.

Инеж фыркает и наклоняется, чтобы оставить легкий поцелуй на щеке Каза. Ее волосы падают через плечо, словно водопад. Каз протягивает затянутые в перчатку пальцы, чтобы мягко крутануть локон — движение столь краткое, что Лива никогда бы не заметила его, если бы не таращилась прямо на них.

— К счастью для всех нас, мистер Бреккер живет в Кеттердаме и не любит деревенский воздух.

Лива пораженно дергается. Обычно мужчины не допускают жен в деловые вопросы, но, наверное, если кто и не следует обычаям, так это сидящий перед ней мужчина.

— Вы встречали его?

Инеж вздыхает, опустившись на кремовый диван и жестом предложив Ливе сделать то же самое. С более близкой точки наблюдения Лива видит, что Инеж рассыпает муку повсюду. Каз ни капли не выглядит раздраженным. Только глубокая нежность в его глазах, которые не отрываются от жены. Сердце Ливы согревает то, что мистер Ритвельд по крайней мере вырос таким добрым молодым человеком даже без руководства семьи.

— Бреккер просил меня выйти за него замуж, — говорит ей Инеж с хитрой заговорщицкой улыбкой.

Лива замечает, как Каз бросает на жену нечитаемый взгляд.

— Мои родители живут в Равке, так что я немало времени провожу в море, а у Каза бизнес в Кеттердаме. Однажды утром в Истинноморе я получаю письмо — не от кого-то там, а прямо от мистера Бреккера. Он редко мне писал, Каз знает его лучше, чем я, и если писал, то всегда в ответ на мои письма, — Инеж наклоняется к ней, глаза светятся воспоминаниями. — Так что представьте себе мое удивление, когда я ни с того ни с сего получила от него письмо — и к тому же пустое — с кольцом, засунутым в конверт. Это было его предложение.

— В его защиту, — горячо прерывает Каз, — он не похож на человека, имеющего большой опыт в романтических отношениях.

Лива хихикает. Инеж вскидывает голову на мужа и смотрит на него, пока он не отводит взгляд.

— В романтических отношениях? — передразнивает Инеж Каза. — Всё, что ему надо было сделать — спросить. Простые слова: «Инеж, ты выйдешь за меня?» — уже больше того, что я от него ожидала. И всё же он умудрился разочаровать меня.

— Я передам ему твои слова.

Лива неловко встает. Поскольку фермерское соглашение утверждено, она не собирается присутствовать при супружеских дрязгах, которые выходят за пределы ее понимания.

— Спасибо, мистер и миссис Ритвельд, — громко перебивает она. — Если в будущем мы с Нильсом что-то сможем сделать для вас, пожалуйста, не стесняйтесь…

— Не говорите ему таких вещей, — Инеж щелкает на Каза покрытыми мукой пальцами и в свою очередь встает, взяв Ливу за руку. — У него есть невежливая привычка ловить людей на слове. Пойдемте со мной, я дам вам пирога, который собиралась нарезать для него.

Каз усмехается со своего места, но больше никак не реагирует, когда Инеж ведет ее к кухне, где запах яблочного пирога всё еще тепло разливается в воздухе. Лива задерживается в последний раз.

— Так фермерский контракт…

— Остается неизменным, — твердо заверяет Каз — снова возвращается суровый человек, который открыл ей дверь. — Я не собираюсь позволять вашим дочерям расти без крыши над головой, миссис Янсен. Хотя бы для того, чтобы вы перестали мне досаждать.

* * *

Мистер и миссис Ритвельд никогда не остаются надолго — неделя, две. Их визиты непредсказуемы, но, как бы то ни было, они всегда возвращаются. О том, что они решили удостоить Лиж своим появлением, всегда можно узнать по особенно бодрой походке портнихи и запахам сулийской кухни и коричневого сахара, которые пропитывают дорожку к ферме Ритвельдов.

В данный момент Эсме уверена, что она единственная в городе, кому не посчастливилось познакомиться с ними. Всего на прошлой неделе Тесса Янсен клялась, что видела миссис Ритвельд на пристани, одетую по-пиратски. И хотя это скорее всего очередная ложь Тессы, Эсме чувствует, как от этой мысли по позвоночнику пробегает дрожь возбуждения.

Она надеется, Инеж в самом деле пират. В таком случае Эсме, возможно, могла бы попросить ее взять ее на Блуждающий Остров посмотреть на звездные лилии. Только если Инеж позволено бывать на Блуждающем Острове, конечно. Эсме не хочет, чтобы у Инеж возникли проблемы с ма или па из-за того, что она отправится туда, куда ей не следует.

Технически Эсме не позволяется бывать на озере одной по вечерам. Да и просто одной.

Она знает, что должна подождать, пока Джорис или Мика закончат со сбором урожая, но Эсме слышала от Тессы, что ферма Ритвельдов пустует этим вечером, а они приехали в город вчера. Очевидно, Каз повел Инеж на озеро в целях борьбы с летней жарой.

Так что технически она на озере не одна. Просто мистер и миссис Ритвельд не знают, что она с ними. Эсме уверена, па поймет.

Тем не менее она прячется подальше в кустах при мысли о том, что скажет ма.

— Хватит стоять там, как полный придурок, — кричит Инеж. — Ты меня нервируешь.

Вода в озере выглядит чудесно прохладной в вечерней жаре, и миссис Ритвельд откидывает голову назад, чтобы насладиться ею. Ее темные волосы расплываются вокруг, словно хвост русалки.

«Придурок», — в полном восторге произносит про себя Эсме. Вот Джорис и Мика услышат это.

Каз мешкает на берегу, почти как ма, когда Эсме прыгает с тарзанки.

— Вода глубокая, Инеж, — огрызается он. — А ты не слишком хороший пловец. Помнишь, когда дело Друзала пошло наперекосяк, и ты не смогла выудить Уайлена из канала без помощи Джеспера?

— С тех пор прошло несколько лет, — Инеж плескает на него водой, и Каз отшатывается так резко, что падает на берег, испачкав весь свой шикарный пиджак. — Если бы ты поговорил со Шпектом, он сказал бы тебе, что я в воде как рыба.

— Рыба в воде и заноза в заднице, — ворчит Каз.

Он пытается подняться на ноги, но земля, должно быть, скользкая из-за воды, поскольку у него подгибается колено, и он скатывается вниз по берегу до тех пор, пока его чудесные кожаные ботинки не погружаются в воду озера.

Инеж хихикает.

Зрелище почти вызывает смешок и у Эсме, но она подавляет его со всей доступной ей силой воли. Она должна прятаться. А следовательно, сидеть тихо. Больше всего на свете она хочет поговорить с миссис Ритвельд, но всё еще собирается с мужеством, чтобы вмешаться.

Так что пока Эсме остается на месте, с зачарованным весельем наблюдая, как Инеж выгибается в изящном нырке. Возможно, Тесса ошибалась, возможно, Инеж — русалка, а не пират.

— Инеж, хватит, — мистер Ритвельд выглядит глубоко раздраженным, в его словах звучит вспышка нервной энергии. — Ты была там достаточно долго. Уже почти стемнело.

Инеж смотрит с тем выражением, какое бывает у Джориса, когда он побеждает Мику в пробежке к дому от полей сладкого перца.

— Только не говори, что ты боишься…

— Инеж.

Тон заставляет Эсме застыть.

Похоже, Инеж тоже это чувствует, поскольку немедленно выбирается из озера. Промокшая сорочка прилипла к ней, и Эсме теперь немного смущенно наблюдает, как она сдирает ее и надевает новую. Корсет, который она начинает зашнуровывать поверх, похож на тот, который носит ма, но у Инеж он новый и сшит так, чтобы плотно облегать тело.

На мгновение Эсме задумывается, когда она станет достаточно взрослой, чтобы тоже носить такой.

— Счастлив? — полностью одетая Инеж поворачивается к мужу, уперев руки в бедра, но она не выглядит сердитой.

Каз поднимается по берегу озера и притягивает ее к себе. Его руки кажутся еще более бледными в угасающем солнечном свете.

— В восторге, — безэмоционально произносит он и наклоняется, чтобы поцеловать ее в щеку.

Инеж визжит, как девчонка, изворачиваясь в его руках.

— Ты весь в грязи.

— Правда?

Каз проводит руками по ее одежде вверх, создавая полосы грязи на ее чистом наряде.

— Я тебя ненавижу, — чопорно говорит Инеж, но звучит это так, словно она имеет в виду прямо противоположное.

Эсме отворачивается, скорчив гримасу земле, поскольку Инеж тянется вверх, чтобы поцеловать мужа. Тесса иногда рассказывает про мальчиков. Мальчиков, вроде Рафа, которым нравится дергать ее за косички в классе. Но Эсме вообще ничего не понимает. Когда Джорис или Мика дергали ее за волосы, это было жутко больно. Почему, если дернет Раф, должно быть по-другому?

Становится уже поздно, солнце спускается за горизонт, тени неуклонно удлиняются. Эсме снова выглядывает из кустов и на этот раз не сдерживает писк. Мистер Ритвельд притянул к себе Инеж так близко, что их тела сливаются. Одна его рука запуталась в ее волосах, другая на ее спине, пристроилась между плеч.

И они по-прежнему целуются. Страстно.

От изданного ею звука Каз отшатывается и поворачивается туда, где прячется Эсме. Его рука взлетает к жилету и достает что-то гладкое и темное.

В мгновение ока Эсме видит направленное на нее дуло пистолета.

Она вскакивает, подняв руки, желудок сковало холодным страхом. В уголках глаз собираются слезы.

— Нет… мистер Ритвельд, пожалуйста, не надо…

Слава Гезену, Инеж тут же кладет ладонь ему на руку и что-то быстро говорит. Каз опускает оружие и отводит взгляд. Его челюсть крепко стиснута, как бывает у па, когда он сердится.

— Прости, дорогая, — мягко говорит ей Инеж. — Ты просто напугала нас, вот и всё. Что ты там делаешь одна?

Эсме шмыгает носом.

— Я искала вас, мэм, — правдиво признается она. — Я не хотела вас напугать, честно.

— Ш-ш, тише, — Инеж раскрывает объятия, приглашая ее подойти.

Эсме колеблется только секунду, а потом пробирается через кусты и падает в объятия Инеж. Она пахнет озером, ее волосы всё еще влажные, но она теплая и сильная. Эсме прячет лицо на плече Инеж. Она надеялась произвести лучшее первое впечатление.

— Зачем ты искала меня? Тебя послали ма или па?

— Нет, — голос Эсме заглушен платьем Инеж, она чувствует, как Инеж поднимает ее, тихо мурлыча ей на ухо. — Мне нельзя здесь быть.

На этих словах Каз бормочет что-то себе под нос. Звучит это саркастично.

Инеж только вздыхает:

— Пойдем, дорогая, отведем тебя домой. Думаешь, сможешь вспомнить, как ты добралась сюда?

Эсме кивает. Она постоянно ходит к озеру с братьями.

— Хорошо, — хрипло говорит Каз.

Эсме дергается от скрежета его голоса, и Инеж успокаивающе проводит ладонью по ее спине.

— А ты умная, да?

Это не комплимент.

Тем не менее Эсме кивает, выглядывая из-за плеча Инеж. Она наблюдает, как Каз стряхивает грязь с брюк, наклоняется, чтобы взять трость. У ее бабушки была такая, и ей не нравилось, когда люди таращатся. Эсме отводит взгляд, пытаясь быть вежливой, пока они возвращаются в город.

Инеж по-прежнему мурлычет, и уже правда так поздно и так тихо, и Инеж такая теплая. Эсме чувствует, как голова падает на плечо миссис Ритвельд, а глаза против воли закрываются. Каз теперь говорит тихо, и она чувствует, как грудь Инеж уютно урчит, когда она время от времени отвечает.

— Где твой дом, дорогая? — Инеж немного встряхивает ее, прогоняя сон из глаз.

Эсме указывает на нужную дорожку.

— Четвертый, — зевает она, — с красной трубой. Па разрешил нам с Микой раскрасить ее, чтобы она сочеталась с сараем.

К тому времени, когда Эсме передают ее па, ма почти кричит.

— О чем ты только думала, уйдя одна? — повторяет она. — Ты должна бы быть умнее, Эсме. Мы сто раз говорили об этом. Особенно в такое время!

— Я просто хотела увидеть миссис Ритвельд, — возражает Эсме с рук па; Инеж застенчиво машет рукой, пока ма благодарит ее и ее мужа. — Тесса Янсен говорит, она пират, ма. Если она снова отправится в море, думаешь, я могу поплыть с ней?

Мистер и миссис Ритвельд смеются вместе с ма и па.

— Когда ты немного подрастешь, я позабочусь, чтобы ты получила приглашение, — говорит ей Каз, а потом сразу хмурится, когда Инеж щипает его за руку.

* * *

Фенне не может дождаться рождения ребенка. В основном, потому что тогда она сможет наконец снова начать носить красивые корсеты и перестанет переваливаться по городу, словно кит. Даже пальцы слишком распухли, чтобы носить кольца. Больше никогда она не ввяжется в это дело, решает Фенне, но, когда она выплевывает эти слова, ее ма только смеется, обещая, что она передумает, как только ребенок родится.

Единственная положительная сторона состоит в том, что никто не кидает на нее грязные взгляды, когда она сидит в течение всей воскресной службы. Оливер отпросился сегодня утром, заявив, что болен, и это вызывает у Фенне желание задушить его в кровати. Если кто-то имеет право недомогать, так это она. И однако вот она пришла сюда всего на несколько минут позже девяти абсолютно чудесным воскресным утром, и ее спина болит от жесткого дерева скамеек.

Служба посвящена Гезену, как и всегда, но Фенне видит миссис Ритвельд, которая сидит через два места слева, а ее муж скучающе вертит в руках необычную трость. Та еще парочка — двое неверующих.

Миссис Ритвельд, хотя и религиозна, никогда не молится правильно. По городу носятся слухи, что да, она благочестивая женщина, но ее вера направлена на какую-то суеверную чушь, касающуюся сулийских Святых.

От этой мысли Фенне чуть ли не фыркает. Если бы пропуск воскресной службы не был социальным самоубийством в их маленьком кружке сплетников, она не потрудилась бы появляться здесь. Тем более выглядя вот так.

Инеж одета в темную шерстяную юбку и кремовую блузу под чем-то вроде мужского жилета, судя по тому, как странно он сидит на ней. Скромно, но абсолютно отвратительно. И дешево по сравнению со строгими линиями искусно пошитого угольно-черного костюма мистера Ритвельда. Фенне предполагает, что Инеж могла бы выглядеть умеренно привлекательной, если бы постаралась, хотя ее кожа слишком темная, чтобы считаться красивой по керчийским меркам.

Фенне бросает еще один взгляд на высокие скулы мистера Ритвельда, его бледную чистую кожу. Фенне не слишком много понимает, но она понимает, что здесь происходит, даже если остальной Лиж продолжает относиться к этим двоим, как к некоей тайне. Сулийцы — традиционно странствующие акробаты, и мистер Ритвельд женился на Инеж из-за этого.

Гибкость всегда имеет свои достоинства для мужчин. Фенне знает.

Когда по окончании службы Инеж проскальзывает мимо нее, Фенне протягивает руку и хватает ее длинную косу. Инеж дергается в сторону, явно удивленная, и на мгновение на ее лице вспыхивает ужас.

— Миссис Ритвельд, — улыбается ей Фенне, всё еще поглаживая пальцами косу в руке, — вы очаровательны сегодня.

Она осматривает Инеж с головы до ног, а потом отводит взгляд.

Инеж поворачивается лицом к ней и шагает в проход между скамеек. Коса выскальзывает из хватки Фенне.

— Спасибо, — ее голос звучит сдавленно.

— Должна сказать, ваша юбка немного не соответствует сезону, но она вам идет.

Взгляд Инеж перемещается в переднюю часть церкви, где люди начинают собираться, чтобы попрощаться. Она проводит рукой по своей унылой юбке, и Фенне пытается не думать о том, как, наверное, плохо составлен материал.

— Сейчас зима, — медленно произносит Инеж, словно не совсем понимает, — и юбка шерстяная.

Ее взгляд недоуменно обращается на богато вышитую пелерину Фенне, на ее бархатные юбки. Всё, что носит Фенне, конечно же привозное. Никто не увидит ее в ужасных вещах, которые Майя продает другим женщинам в Лиже.

В ней вскипает порыв головокружительного веселья. Фенне могла бы часами закидывать Инеж оскорблениями. И так и поступила бы, если бы не мистер Ритвельд, который быстро пробирается мимо нее. Кончик его трости вонзается в ее левый ботинок достаточно сильно, чтобы Фенне вскрикнула.

— Прошу прощения, — глухо бормочет Каз и берет Инеж за руку — его затянутые в перчатку пальцы переплетаются с ее худенькими. — Я не заметил вас. Ведь моя жена ослепительно прекрасна.

Фенне сглатывает. Мистер Ритвельд — воплощение высокого, темноволосого красавца. У него бизнес в Кеттердаме, и, по слухам, он заработал весьма неплохое состояние. Его ферма сама по себе дает хорошенькую сумму. Более чем достаточно, чтобы жить в уверенности и комфорте.

Но как он выбрал такую жену — загадка для Фенне.

Каз потерян для других женщин из-за какой-то иностранной акробатки, которая даже не беременна.

Знание отдает горечью, но левой руки Инеж без кольца достаточно, чтобы подавить ее. Фенне ничего не говорит, самодовольно смакуя свое открытие, но темные глаза Каза сверлят ее.

У Фенны возникает жуткое чувство, что он точно знает, о чем она думает.

Хорошо.

— Каз, — Инеж дергает их соединенные руки и переводит взгляд с одного на другого с явной настороженностью. — Пойдем, ладно? По дороге домой мне надо зайти на почту.

Она кивает Фенне на прощание.

Взгляд Каза возвращается к жене, и Фенне видит, как его плечи расслабляются.

— Ладно, — натянуто соглашается он и кивает на дверь. — После тебя.

Фенне смотрит им вслед, и победа кажется ничтожной.

Мистер Ритвельд следует вплотную за женой, но со всеми остальными сохраняет приличную дистанцию, как если бы она была единственной, близость к кому он может выносить. Это немного бесит Фенне, особенно когда она добирается до двери и замечает, что, вопреки обещанию, Оливер не ждет ее, чтобы проводить домой.

Шесть воскресений спустя Инеж и Каз сидят позади нее.

Фенне снова одна и притворяется, будто ищет подругу, в попытке незаметно понаблюдать за ними. Со своей позиции она видит, как Каз что-то шепчет жене на ухо — слишком тихо, чтобы расслышать, — но Инеж явно подавляет смех.

Их руки снова переплетены, и Фенне с пробуждающимся ужасом замечает, что на левой руке Инеж теперь красуется изящное кольцо с изумрудом. Его дизайн — точная копия знаменитого кольца, изображение которого она видела в газетах, когда бывший принц Николай объявил о помолвке. Предполагаемое кольцо теперь носит королева Равки.

Взгляд Фенне встречается с темным надменным взглядом Каза.

Она немедленно разворачивается обратно с горящим лицом. Фенне проводит ладонью по своим светлым кудрям и сжимает губы в попытке сдержать слезы. Видимо, существуют мужчины, которые покупают своим женам изумруды, когда тех оскорбили, а Оливер имеет наглость шептать в постели имя другой женщины.

Фенне ненавидит Инеж Ритвельд. Возможно, даже больше, чем Майю.

* * *

Селия терпеть не может работу в хозяйственном магазине. Она ничего не знает об инструментах, пиломатериалах, камеди или гвоздях, но Вик на две недели слег с ужасной болью в спине, и у нее не было выбора.

Открыть магазин или уйти из бизнеса.

Вик купил землю для магазина на сбережения от работы в рудниках в Сикурске почти пятнадцать лет назад. Селия никогда не бывала в этой части Восточной Равки, но знает, какой изнурительной должна быть работа, чтобы породить боль, которая эхом отдается спустя все эти годы. Вик говорит, что он, вероятно, сломал копчик, и травма не успела полностью исцелиться, когда он уже вернулся к работе.

Работай или голодай.

К несчастью, в Равке не слишком многое изменилось, хотя Селия слышала, при правлении новой королевы стало больше призывов к реформам. Однако при нынешнем состоянии страны что угодно будет улучшением.

Равка во время войны — то, о чем она не хочет никогда больше думать, но ее демоны не всегда согласны. Некоторые дни легче других, но Селия знает, что скорее всего никогда не забудет лица товарищей из Второй Армии. Солдат, которых бросили умирать, точно мусор на обочине.

Селия как раз закончила распутывать новую рыболовную сеть, которая недавно поступила в магазин, когда появляется младший сын Дженны. Он приносит с собой старый, но по-прежнему живой кошмар.

Даже сейчас, все эти месяцы спустя, он и его жена не перестают возбуждать пересуды в городе, когда от дымохода Ритвельдов начинает подниматься дым.

Каз так похож на свою мать, что у Селии прерывается дыхание.

Он заставляет ее вспоминать хрупкие мгновения мира между паникой Селии и горем Йохана. Мгновения крови, неопытности Селии. Мгновения ужаса Джордана, ее провала.

Вик говорит, это была не ее вина. Ее никто не обучал на Целителя как следует. И она определенно не знала, что делать, когда на кону стоит жизнь, но Йохан прибежал по дождю и грязи, умоляя Селию помочь.

— Пожалуйста, скажите, что вы можете что-нибудь сделать, чтобы помочь нам, — умолял он, — что угодно. Пожалуйста. Ребенок не дышит. Пожалуйста, помогите мне спасти жену.

Когда она пришла, Дженна уже начала ускользать, в бреду от потери крови и от боли. Как бы Селия ни старалась, кровь не останавливалась, и она беспомощно смотрела, как она испещряет алым белые простыни и собирается жуткой лужей между бедер Дженны.

Единственной победой было то, что младенец на руках у Йохана наконец начал плакать.

Когда извивающегося ребенка положили Дженне на грудь, у нее осталось едва несколько мгновений с ним, прежде чем она впала в бессознательное состояние.

— Каз, — прошептала она, осыпая поцелуями его лоб. Ее голос был таким слабым, что Йохан скорее всего ее не слышал. — Каз. Хотела бы я увидеть, как ты растешь.

Это Йохан услышал.

— Обещай, что позаботишься о них. Обещай, Йохан. Обещай мне.

Но как бы Йохан ни умолял и ни плакал, ничто не могло пробудить его жену, поскольку она умерла. Дождь хлестал вокруг них, маленький Каз по-прежнему плакал обо всем, что потерял, не понимая этого.

Из всех подробностей той ночи, которые продолжают преследовать Селию, одно воспоминание она не может стряхнуть — юный Джордан, стоящий рядом с кроватью. Он побелел от страха, крепко стиснув дрожащей рукой ладонь матери. Его губы кровоточили от того, как сильно он кусал их, чтобы перестать плакать.

Джордан, который сейчас тоже мертв.

Как и Йохан.

Как и Дженна.

Селия часто гадает, каким было детство Каза. Если оно вообще у него было.

Хуже того, она гадает, каким бы оно было, если бы Селия не уехала в Малую Равку в неподходящий момент. Возможно, Каз был ее настоящим призванием, а она упустила его. Но Йохан был жив, когда она уезжала.

Она не знала.

Она никак не могла знать. Вик тоже так говорит.

А сейчас Каз снимает шляпу, вежливый, как всегда. Дженна живет в нем. У него ее темные волосы, темные глаза. Королевский маленький вздернутый нос. Единственное, что не досталось от нее Казу — изящные брови. Резкий взлет его бровей целиком и полностью от Йохана.

— Доброе утро, мэм, — приветствует он Селию, прочистив горло.

Это нисколько не помогает улучшить скрежет его голоса или скрыть слабые оспины на щеках. Селию снова пробирает дрожь.

— Мне нужна веревка в двадцать ярдов. И если у вас есть, набор новых образцов Шуйлера. Добавьте фонарь и включите подковы мистера Янсена в мой счет.

Селия сглатывает и кивает. Каз явно неплохо преуспел. Его костюм сделан из дорогой шерсти. Шляпа искусно пошита. Даже странные кожаные перчатки, которые он носит, украшены тиснением в виде маленьких воронов и совершенно определенно обошлись недешево.

Она собирает вещи, которые он запросил, для его удобства упаковав их в бочонок. Но когда Каз опускает руку в карман за деньгами, она немедленно отмахивается.

— Это… это не проблема, дорогой. Пожалуйста.

Острые глаза Каза тут же сосредотачиваются на ней. Рука снова опускается.

— Какой-то праздник, о котором я не знаю?

— Ничего такого, дорогой.

— Вы в долгу передо мной?

Длинная пауза.

— Нет.

— В таком случае, — Каз наклоняет голову, высыпая горсть монет на прилавок. — Я настаиваю.

Селия моргает. Она не видела, как он достал деньги. Она толкает монеты обратно к нему.

— Считайте это подарком.

Уголок губ Каза приподнимается — кривое выражение, которое Селия видела на лице Дженны бессчетное количество раз.

— Моя жена посчитает это воровством. А она большей частью не любит воров.

И — ах да, Каз женат.

Возможно, его жене не понравится, что ее красивый муж приносит домой подарки от женщин из города. Селия делает мысленную пометку пригласить миссис Ритвельд на чай, как только Вик почувствует себя достаточно хорошо, чтобы составить компанию.

— Хорошо. Тогда дайте мне тридцать пять крюге.

Каз фыркает:

— Вы умрете от голода, если будете так вести дела. Одни только замки стоят эту сумму.

— Вы, столичные жители, думаете, что всё на свете дорого.

— Столица обходится дорого, — любезно соглашается Каз, — поэтому я захожу сюда и закупаюсь в провинции. Это экономически выгодно, — его взгляд на короткое мгновение обращается на полку позади нее. — Я соглашусь на тридцать пять крюге, если вы добавите полфунта этих равкианских ирисок и пообещаете взять с моей жены двойную цену, когда она неизбежно придет за добавкой.

Селия не может скрыть улыбку:

— Я согласна на такие условия.

— Значит, сделка есть сделка.

Она протягивает Казу пакет ирисок, и он убирает их в пальто. Селия хмурится:

— Так они растают.

— На улице холодно, и ехать недалеко.

Селия засовывает в бочонок дополнительную порцию ирисок и протягивает его Казу.

— Вам нужна помощь донести это до повозки?

На этот раз очередь Каза отмахиваться от нее.

— Может, я и калека, но более чем способен перенести единственный бочонок. Если бы я был таким неумелым, как вы думаете, моя жена уже бросила бы меня.

Гадкие слова. Что-то в них чувствуется как обвинение, даже если Каз не хотел, чтобы они так прозвучали.

— Кстати, о вашей жене, — окликает Селия, когда Каз ковыляет к двери, — приведите ее как-нибудь на чай. Я была бы рада познакомиться.

Каз останавливается у двери, его плечи сутулятся под тяжестью пальто.

— Я передам ей ваше предложение.

Селия кивает, возвращается к рыболовным сетям. Но Каз остается у двери, весь такой элегантный, несмотря на свою травму. Когда-то так стояла Дженна — великолепная и прекрасная. Ее глаза сияли весельем и озорством, когда она шептала богохульства в церкви, заставляя Йохана краснеть, пока его уши не становились такими же красными, как яблоки в саду.

— Вы Целитель.

Селия не знает, кто сказал ему.

— Да.

— Я слышал, вы лучшая на несколько миль в округе.

— Война была жестоким учителем.

Каз разворачивается на каблуках лицом к ней, челюсть плотно стиснута.

— Моя жена говорит, что однажды может захотеть детей. Не сейчас. Возможно, никогда. Но она сказала, а я не тот человек, чтобы относиться к этому легкомысленно.

— Да, — кивает Селия, соглашаясь раньше, чем юный Каз Ритвельд успевает спросить.

— Моя мать умерла, рожая меня. Как вы, вероятно, уже знаете, — тихие слова, вырванные откуда-то глубоко изнутри. — Мой отец вскоре последовал за ней.

Горло Селии горит. Волнение подбирается по нему — такое сильное, что у нее стучат зубы. В конце концов, возможно, именно это ее призвание.

— Ваша семья будет невредима. Даю вам слово.

Каз кивает, его бледный подбородок едва качается. Он снова натягивает шляпу.

— Не забудьте взять с Инеж двойную цену за ириски.

* * *

Для Керчии стоит необычно теплый день.

Солнце светит слишком ярко для ранней весны. Ма сказала, что это благословение от Гезена, но Тесса думает, если бы это правда было благословением, она бы сейчас играла с Эсме и Рафом, а не бегала по поручениям.

Но Эсме и Раф нынче не хотят с ней разговаривать. Они заявляют, что Тесса всегда жульничает в прятках, что она всегда лжет, всегда сплетничает.

Солнце прочерчивает полосы по центру городка, пока Тесса несчастно шаркает ногами в пыли. Ма крепче сжимает ее руку в бессловесном предупреждении хорошо себя вести. Тесса знает, что когда-нибудь должна извиниться, но извиняться так сложно. Особенно когда Эсме целую вечность не прощает ее. Сама Тесса никогда не стала бы относиться к Эсме свысока, если бы та в чем-то провинилась.

Когда ма резко останавливается, Тесса едва не врезается в ее юбки.

— Ма?

Она не отвечает, только тянет ее в сторону, налево, чтобы они по широкой дуге обогнули фонтан в центре площади. Тесса дуется. Она надеялась бросить в воду яблочное зернышко и загадать желание. Раф сказал, что, если она пожелает достаточно сильно, исполнится что угодно.

Только когда они почти проходят центр города, близко к тому месту, где широкая грунтовая дорога уступает место меньшим, покрытым травой дорожкам, Тесса видит, почему ма не прошла ближе.

На краю каменного фонтана сидит миссис Инеж Ритвельд, пират.

Вероятно, у нее какая-то пиратская встреча, поскольку ее муж, хмурясь, стоит перед ней. Рядом с ними трое других людей, которых Тесса никогда раньше не видела: высокий темнокожий мужчина в качающемся цилиндре, темноволосая женщина в красном шелковом платье, какие по представлениям Тессы носят женщины в опере (Тесса не знает, что такое опера, только знает, что это очень роскошно), и еще один мужчина с самыми буйными рыжими кудрями, что она когда-либо видела.

Солнце освещает их — теплое и яркое. Покосившись на них, Тесса видит, что они все смеются. Все, кроме мистера Ритвельда. Он выглядит таким сердитым, каким бывает па, когда Тесса забывает закрыть дверь сарая на ночь.

— Перестань пялиться, — шипит ей ма.

Но Тесса не отрывает глаз от группы. Шикарно выглядящая женщина наклоняется, чтобы обнять Инеж, и почему-то, хотя они совсем не похожи друг на друга, Тесса думает, что они выглядят как самая чудесная семья.

Инеж так повезло. Тесса тоже хочет пиратскую семью.

— Тесса!

Тесса возвращает взгляд к ма, чувствуя себя виноватой, что ее застукали. Ма опускается на колени, чтобы они были на одном уровне, и кладет руки ей на плечи. Она выглядит очень серьезной.

— Я не хочу, чтобы ты приближалась к ферме Ритвельдов, пока эти люди не уедут, хорошо?

Тесса хмурится:

— Но Инеж приглашала…

— Я знаю, что сказала Инеж, дорогая, но не раньше, чем их гости уедут, ладно?

— Почему?

Ма вздыхает с явным раздражением:

— Видишь того человека? Который земенец?

Тесса указывает на него пальцем:

— Высокий?

— Не показывай пальцем! — резко выговаривает ей ма, и Тесса тут же опускает руку. — Но да, дорогая, высокий. Это тот думающий только о крюге бизнесмен из Кеттердама, мистер Бреккер. Он хочет, чтобы мистер Ритвельд внес изменения в наш договор об аренде — изменения, которые мы не можем себе позволить. Каз говорит, лучше нам не попадаться ему на глаза, чтобы ему не приходили в голову лишние мысли.

В этот момент Тесса может поклясться, что видит уголком глаза, как земенец поворачивается, чтобы улыбнуться ей. Она решает ничего об этом не говорить, а то вдруг ма целую неделю не выпустит ее из дома. На самом деле он не кажется таким уж плохим. Если бы кто-нибудь потрудился спросить мнение Тессы, она бы сказала, что мистер Ритвельд выглядит в десять раз более недоброжелательным, чем мистер Бреккер.

Тем не менее она кивает:

— Хорошо, ма.

— Умница, — ма улыбается ей, погладив по плечам. — А теперь пошли. Па сообщил, что Эсме ждет тебя дома.

Тесса ухмыляется, тут же забыв про всех Ритвельдов и Бреккеров. В конце концов, что в них такого интересного?