Детство золотое тибидохских ужасов (джен)

Защитный купол стал наливаться снаружи плотным розовым светом. Казалось, некая сила давит извне, стремясь проникнуть внутрь. Некоторое время розовое свечение становилось насыщенней, приобретая зловеще-пурпурный оттенок. Вскоре на него невозможно стало смотреть — только сквозь прищуренные веки. Таня ощущала холод магического огня. И еще одна странность — новое пламя, охватившее извне защиту Тибидохса, ОСЛЕПЛЯЛО, но НЕ ОСВЕЩАЛО. Силуэт Бейбарсова, смычок в Таниной руке и ее собственные колени, обхватывавшие контрабас, оставались такими же темными и нечеткими.

— Полет на Лысую Гору отменяется. Пожалуй, нам лучше вернуться. Сейчас, — твердо сказал Бейбарсов.

— Не волнуйся! Гардарика не пропустит ничего лишнего! Это невозможно! — уверенно произнесла Таня, вспоминая утверждения Поклепа и Сарданапала, но в этот миг… нет, это был не треск и не всполох. Это было нечто, для чего ни древний язык магов, ни куда менее совершенный язык лопухоидов не отыскал пока названия.

Розовое сияние упруго толкнуло их ослепляющей ладонью. Семь защитных радуг Тибидохса попытались отсечь вторжение, но все, что они смогли, это подхватить Таню и Бейбарсова, и, не церемонясь, отбросить их внутрь купола, туда, где странное сияние слабело.

* * *

Меди внезапно проснулась среди ночи из-за пронзившего ее острого интуитивного ощущения: «Что-то не так!». Открыла глаза, настороженно огляделась, ощущая под головой непривычную мягкость… и подскочила на кровати.

«Где я?! Я не дома!» — были первые мысли, мелькнувшие в ее голове.

— Фено?! Эвриала?! — дрожащим голосом позвала девочка.

Никто не откликнулся. А по мере того, как глаза привыкали к темноте, вокруг обнаруживалось все больше странных вещей. Меди не просто оказалась в незнакомом доме, перед тем спокойно заснув в своей постели — она пробудилась в очень непонятном незнакомом доме!

«Меня украли! Унесли ночью из дома, пока спала! Но кто?! И куда?! И как?!» — то, что кто-то может решиться выкрасть из дома горгон Фено и Эвриалы их малолетнюю младшую сестру, а главное, успешно претворить такой замысел в жизнь, было выше ее понимания. Разве что… Да, вообще-то есть на свете и те, кто даже на такое способны.

Сколько Меди себя помнила, о ней заботились только две старшие сестры — крылатые, клыкастые, чешуйчатые, но добрые. А их родители… Ну, в общем, это были Зевс-громовержец — царь богов, и Кето — богиня морской пучины. Так рассказывали Фено и Эвриала, а зачем им врать? Правда, ни отец, ни мать никогда не заходили в гости к троим своим дочерям, да и отзывались о них старшие горгоны не очень-то хорошо, но все же… что если это отец или мать ни с того, ни с сего решили забрать свою младшую дочь к себе? От них всего можно ожидать, боги — они ведь такие, что им вдруг в голову взбредет, то тут же и сделают (опять же, если верить словам Фено и Эвриалы)!

«Тогда где я? — вернулась Медузия к первому вопросу. — Неужели на Олимпе? Или на дне моря?»

Подняв подушку, девочка повертела ее в руках и ощупала. Это «здесь» кладут под голову. Какая мягкая… Дома у ее кровати был лишь деревянный подголовник, обернутый мехом. Да и сама кровать… свесив голову вниз, Меди осмотрела ее — странная конструкция, явно совсем не греческая.

Отважившись встать на пол, Медузия обнаружила, что тот привычно каменный, хотя и покрытый ковром. Оглядевшись в поисках своих покрывала, пояса и застежки-фибулы, она ничего не нашла, так что пришлось просто поудобнее обернуть вокруг тела хитон, в котором она проснулась. Стены комнаты, по которым Меди на всякий случай даже постучала, тоже оказались каменными, а вот пара стоящих рядом прямоугольных полуколонн — из дерева. Их назначение поначалу оставалось непонятным, однако затем в полуколоннах нашлись двери, открыв которые, Меди обнаружила внутри выдвижные ящики (еще одно чудо!) и непонятным образом подвешенные одежды — тоже сделанные совершенно не по греческой моде. И все они были бы слишком велики десятилетней девочке.

«Ага, это что-то вроде сундуков для вещей, — сообразила она. — Только почему-то не лежат на полу, а поставлены боком.»

Подойдя к окну (такому широкому, каких, наверное, нигде во всей Греции не бывает!), гостья с изумлением обнаружила, что то затянуто чем-то прозрачным и твердым, чего она поначалу даже не заметила. Тонкий прозрачный камень? Нетающий лед? Нет, тут точно не обошлось без волшебства.

Выглянув сквозь это вещество из окна, Меди почти ничего не увидела — ночь все-таки — однако ей показалось, что комната находится довольно высоко над землей.

Наконец, еще вдоль одной стены шли полки, на которых были плотно установлены неизвестные предметы, на ощупь — словно сделанные из кожи. Или обернутые в кожу? Разбирать их построение, чтобы выяснить подробнее, Медузия не решилась.

Так, обследуя комнату, девочка добралась до двери со странной формы ручкой и как раз раздумывала, стоит ли попробовать выйти через нее наружу, когда в дверь тихо постучали. Постучали и спросили что-то на незнакомом языке.

Меди от неожиданности отпрыгнула от двери и замерла, не зная, что теперь лучше делать.

Снаружи опять постучали и спросили громче. Наконец, дверь приоткрылась, и в комнату осторожно просунул голову на редкость ушастый парень, не очень-то похожий ни на обитателей горы Олимп, ни на жителей морских глубин.

— Хайрете… — с неуверенной улыбкой поприветствовала его девочка.

* * *

Сарданапал мог бы поклясться, что не засыпал ни на минуту. Ну разве что самую чуточку прикрыл глаза, устав читать этот длинный свиток. А когда открыл их снова… вот тут-то это и произошло. Вроде бы, он сидел, как и сидел, но и стол перед ним изменился, и освещение, и вообще — вся комната вокруг.

«Волшебство! — заключил десятилетний вундеркинд, покрутив головой. — Волшебство, точно!»

Вместо небольшого рабочего столика для учебы перед ним теперь стоял огромный деревянный стол, с уймой таинственных предметов на нем. Вместо свитка с клинописью перед глазами лежала вещь, состоящая из нескольких сотен скрепленных прямоугольных кусков пергамента, усыпанных непонятными символами. Снаружи этот предмет оказался обтянут кожей («Чтобы лучше хранились, — догадался Сарданапал. — Но это должно быть дороговато, обтягивать так каждый свиток.»), неподалеку лежала целая стопка таких же, только в «закрытом» виде, стояла бронзовая коробочка, из отверстия которой почему-то торчало птичье перо, и маленький светильник странной конструкции — восковая палочка с торчащей из нее ниткой, на конце которой горел огонек.

Осторожно взяв этот светильник, мальчишка обошел помещение, в котором очутился, с удовлетворением сделав вывод, что, каким бы волшебным путем он сюда ни попал, «комнатка» — очень под стать ему самому. Здесь были деревья из далеких южных земель, растущие в кадках, украшенных бриллиантами, прекрасные ковры ручной работы и — вот уж чудо чудесное, которое должно быть гораздо дороже всяких там бриллиантов — целые колонны из прозрачнейшего стекла, заполненные водой, в которой степенно плавали яркие южные рыбы. Было несколько тонких деревянных стенок с полками, на которых стояли сотни закрытых «прямоугольных свитков в коже», как он их назвал. Но самое удивительное — несколько таких же были заперты в клетку, стоящую возле стола, и двигались в ней, словно живые существа, стучась в прутья и хлопая своими «кусочками пергамента».

— Волшебство… — удовлетворенно повторил Сарданапал. Почему-то он сразу посчитал, что оказался в этом странном, но явно магическом и чудесном месте — именно потому, что сам он такой вот необычный. Не просто какой-то там обыкновенный десятилетний наследник одной из самых великих держав мира, а… очень необыкновенный!

Потому, услышав за дверью какой-то шум и что-то спрашивающие голоса, мальчик принял гордую позу и царственным голосом разрешил незнакомцам войти. Правда, голоса говорили на языке, незнакомом даже юному вундеркинду, но это же не причина вести себя менее царственно. Так что — входите незнакомцы и объясните великому Сарданапалу перемены в его судьбе!

* * *

— Да, вот так все вчера и было, — завершил Готфрид рассказ о своем предыдущем дне. Таинственная незнакомка внимательно слушала, хотя явно ничего не понимала. — А потом просыпаюсь — и я здесь, в подземелье! С копьем! А ты как сюда попала?

Сарацинская девчонка что-то быстро затараторила. Конечно, на своем диком, непонятном нормальным людям языке… Впрочем, десятилетний наследник славного рода Бульонских и не ждал, что она заговорит по-человечески — просто ужасно скучно было бродить по этим подземельям молча.

Вдвоем, конечно, вообще веселее. И просто не так страшно, как одному, хотя, разумеется, сам храбрый Готфрид Бульонский и не мог испытывать страха! Подумаешь, мрачное темное подземелье. Но вот девчонка, та точно могла бы испугаться, если бы не он.

В подземном коридоре Готфрид проснулся где-то с час назад. Несомненно из родного замка его сюда перенесли какие-нибудь злобные колдовские силы, замыслившие это по своим непонятным, но наверняка злобным и коварным причинам. Так он решил сразу, и после этого стало проще — все непонятное стало понятным, и осталось только выбраться на белый свет. К тому же рядом с ним лежали отличное (хотя и тяжеловатое) копье и пылающий факел. Оружие и свет есть — так вперед, к победе!

Смуглая сарацинская малявка встретилась на пути позже — полчаса блужданий спустя. Девчонка шла по коридору наощупь, ничего не видя и не понимая, так что Готфрид, как положено благородному рыцарю, предложил попавшей в беду даме (пусть даже и сарацинке) помощь. Дама была не против, это стало ясно даже несмотря на языковый барьер.

— Да, вот так мы и… — продолжил мальчик.

— Ш-ш-ш, — внезапно прошипела ему попутчица и указала пальцем вперед, в темноту коридора.

Остановившись и замолчав, Готфрид тоже услышал тихое шуршание, словно там перебегали маленькие лапы. Ему даже стало как-то… не по себе. Нет, конечно, он не испугался, просто… немного заволновался. А через несколько мгновений на свет вылезло два очень странных существа — кривоногих, заплесневелых, с длинными крысиными хвостами и рожками, маленьких, но очень зубастых.

— Кыш! — дрожащим голосом крикнул наследник рода Бульонских и ткнул в их сторону копьем.

Миниатюрные чудища не испугались. Наоборот, начали подбираться ближе…

И тут вперед выскочила сарацинка. Встав на пути у зверьков, она прикрикнула на своем языке и быстро сделала несколько непонятных жестов руками. Необычные звери что-то проворчали в ответ и, развернувшись, медленно ушли в темноту.

— Ну вот видишь, — с облегчением сказал мальчишка. — Я так и знал, что они пугливые.

Правда, некоторое время его мучили сомнения — он спас даму от таинственных чужеземных монстриков или все же дама спасла его? Второе было бы весьма неудобно для благородного рыцаря, таких случаев в истории рыцарства, кажется, вообще еще не бывало.

Однако еще через несколько минут путешествия по таинственному подземелью эта мысль вылетела у него из головы — потому что где-то неподалеку послышались человеческие голоса.

— Э-эй, мы здесь! — что есть силы завопил Готфрид на родном французском.

Попутчица поддержала его криками на своем языке — непонятными, но громкими и радостными.

В темноте замелькали приближающиеся факелы, и вот навстречу выбежала целая толпа, разодетая в на редкость необычную одежду. Все громко кричали и что-то спрашивали у детей на незнакомом языке.

— Э-э-э, добрые люди, не подскажете, мы далеко от Франции? — неуверенно поинтересовался Готфрид Бульонский.

* * *

— Ну вот, кажется, всех нашли, — с облегчением вздохнула Таня, пока Ягун и Ванька выстраивали оглядывающихся на все вокруг «новеньких» в шеренгу в кабинете академика, попутно пытаясь объяснить тем, где они находятся и что вообще произошло и происходит. — Как же это с ними получилось?!

— А я знаю? — откликнулся Ягун. — Я что… как увидел, что с бабусей стало — так сразу к Сарданапалу. А он тоже… того, омолодился. Тогда я к Медузии — и тут тот же облом. А тогда я уже побежал всех поднимать, чтобы что-то делать!

— Наверняка это все из-за того розового сияния, — предположила Гроттер. — Почему-то после него все взрослые в Тибидохсе стали десятилетними!

— Умница, Гроттерша — гениальная догадка! Так… Значит, это кто у нас тут, наши преподы?.. И все стали точно такими, какими были в десять лет? — Склепова почему-то облизнулась. — Ага. Вот ты — кто?

— Соловей аз есмь, — мрачно ответил мальчишка в шерстяной отороченной мехом рубашке, холщовых штанах и онучах — видимо, перенесенный в свое будущее прямо из былинных русских лесов.

— Умничка, — умилилась Гробыня. — Значит, Соловейчик. Тогда, насколько я понимаю в древней отечественной моде, второй средневеково-русский — это у нас Поклёп…

— Я — Клёпа! — поправил ее другой одетый по «древней отечественной моде» десятилетний мальчик.

— Хорошо, значит Клёпа. А вот это — Зуби?

— Меня зовут Юля! — возмутилась девочка в платье века так восемнадцатого.

— Ладно, пусть Юля. Я тоже не всегда Гробыней была. Вот этот образчик средневековой Европы — Готфрид Бульонский, так? Он русского, что, совсем не знает? Парле ву франсе?

Малолетний Готфрид что-то ответил, но, как выяснилось, познания самой Склеповой во французском языке дальше «парле ву франсе» не распространялись.

Зато, неожиданно для всех, на французском быстро заговорила Юля-Зуби. Между ней и Готфридом завязался оживленный диалог, по окончанию которого девочка подтвердила, что да, этот француз представился именно как Готфрид Бульонский, благородный рыцарь и наследник древнего и прославленного рода Бульонских.

Точно так же, через Юлю, используемую в качестве переводчика, тибидохские ученики попытались объяснить Готфриду происходящее. Тот сперва заявил, что не верит ни одному их слову, а затем потребовал немедленно со всем разобраться и сделать так, чтобы все было, как должно быть — раз уж все тут маги-волшебники.

— Ну а это, судя по шипящим волосам, конечно, Медузия Зевсовна, — Гробыня добралась до девочки в греческом хитоне. — Или как ее теперь звать — «Меди»? Говорит только по-древнегречески? Прикольно. Кто у нас знаток древних языков? Шурасик-то все еще не в себе?

— Кхм, — неожиданно кашлянул Жора Жикин. — Позвольте.

После чего подошел к гречанке и преспокойно заговорил с ней. Затем обратился на санскрите к Ягге, против обыкновения сейчас одетой полностью в белое (белое шерстяное платье из единого куска ткани, белые кожаные туфли и серьги из чистой слоновой кости), и на древне-аккадском наречии — к щеголявшему царскими одеждами древней Месопотамии Сарданапалу. Тибидохцы один за другим выпадали в осадок при виде этого зрелища.

— Чудеса какие-то… — пробормотал Ягун, изумленный полиглотством Жикина, кажется, даже больше, чем внезапным превращением преподавателей. — Взрослые молодеют, Жорик умнеет…

Единственные, с кем не смог договориться Жикин — это молодой питекантроп (у того вообще не было сколько-нибудь человеческого языка, как такового), в котором, однако, все и так без труда узнали Тарараха, и смуглая девочка, найденная вместе с Готфридом Бульонским в подземельях.

— Значит, Сарданапал у нас теперь представитель золотой молодежи Междуречья, а Ягге — ученица индийских баб-ёжек, — заключила Склепова. — Стоп. А эта милая крошка с косичками кто? Я уже всех преподов посчитала, среди деток — одна лишняя выходит!

Смуглянка с темно-медными косами, одетая в длинную тунику, покрывало с кисточками и кожаные сандалии, и впрямь не входила в число преподавателей, которых все помнили. Таня с Ванькой и Ягуном переглянулись и кинулись пересчитывать. Несмотря на не такое уж большое число пострадавших от таинственной магической атаки, несколько раз сбивались, и цифры получались разными. Но в итоге все подсчеты сошлись на том, что найденных детей действительно на одного больше, чем пропавших преподавателей.

— Может, она простая ученица? Затесалась к ним по ошибке? — предположил Тузиков.

— Угу, и говорит на таком наречии, которое не всякий специалист по мертвым языкам поймет? — проворчал Жикин. Ягуну даже вдруг померещилось, что на его месте стоит Шурасик.

Бейбарсов молчал, но взглянул на незнакомку с внезапным интересом…

Спор неожиданно разрешил малолетний принц-вундеркинд Сарданапал, который через полиглота Жикина объявил, что знает аккадский, митаннийский, хурритский и арамейский языки, отчасти — хеттский и египетский, а также немного эламский и ханаанейский. А потому — вполне может перевести слова таинственной незнакомки, которая, правда, говорит на такой безумной смеси арамейского с ханаанейским, что понять ее трудно, но он, великий Сарданапал, все-таки понимает. И даже предполагает, что она родом из региона между Месопотамией и берегом Средиземного моря или несколько южнее — ну, это примерно.

— Ладно, тогда спроси, как ее зовут, — попросил Ягун.

«Ошурасикшийся» Жикин передал вопрос Сарданапалу, а тот переговорил с девочкой.

— Д’ж’юми, — ответила та.

— Ее зовут Дьжьюми, — передал Сарданапал Жорику, пытаясь повторить произношение таинственной незнакомки.

— Чуми ее зовут, — передал Жикин остальным. Да так и замер с открытым ртом.

— Чуми, то есть… — начала Склепова — и ее челюсть отвисла аналогично жикинской.

— Чу-чума?! — прошептала малютка Гроттер.

— Ой-ёй-ёй, — подытожил Ягун.