Семнадцатый год невзгод (гет)

Примечания:

Саундтрек: Slashgore — Love. Kill It. Repeat

---

Снег падал и падал, будто пытался укрыть непорочным белым покрывалом всю пропитанную страхом и болью землю.

Страх и боль глядели отовсюду: из заколоченных окон с разбитыми стёклами, из тёмных остовов брошенных домов, из мёртвых глазниц покосившихся вывесок.

Лютный переулок никогда не славился ухоженностью и приветливостью, но даже он сейчас выглядел опустевшим, будто замершим в предчувствии чего-то дурного. Как крыса, которая соскочила с корабля и теперь наблюдает с пирса, утонет судно или нет. Как... Хвост.

В старом двухэтажном доме, что притаился на самой окраине Лютного, стёкла были на месте, но плотные тёмные шторы закрывали каждое окно, не пропуская ни лучика света изнутри. Вывески не было. Все местные и так знали, что за этим выщербленным каменным крыльцом, за этой ещё добротной деревянной дверью скрывается единственная в этом забытом Мерлином месте лечебница.

Северус Снейп замер у крыльца, не поднимаясь, но и не уходя. Он пришёл, но не был уверен, что стоило. Возможно, здесь его тоже не ждут.

Снег уже нападал ему на плечи, на рукава, и он начал чувствовать, что мантия промокает. Ничего не стоило высушить и согреть себя заклинанием, но он медлил.

Промокшая дверь бесшумно открылась. На крыльцо упал болезненный жёлтый свет, разрезанный угловатой тенью тонкой фигуры.

Несколько секунд она стояла, вероятно, глядя на Снейпа и не шевелясь. Будто решаясь, пускать его или нет. Несомненно, до Лютного тоже доходили последние новости. И Северус понял, что не готов к тому, что она сейчас захлопнет дверь перед его носом. Точнее, если просто захлопнет — то пусть. Но если он успеет увидеть в её глазах презрение — это будет куда более неприятно. Пожалуй, даже слишком.

Хорошо, что свет бил ей в спину и он не видел её лица.

— Я знаю, что ты любишь выхолодить мне весь дом, но, пожалуйста, не перегибай, — послышался её голос, и Снейп моргнул, пряча под ресницами облегчение.

Она отступила в сторону, давая понять, что всё же пора войти. Снейп поднялся, отпечатывая каждый шаг на запорошенных снегом ступенях, и ступил через порог.

Мора тут же захлопнула за ним дверь, едва не прищемив кончик мантии. На него обрушился сонм звуков, что вечно царили в этой лечебнице: беспрестанное поскрипывание старых половиц и балясин, тихое потрескивание свечей, завывание ветра где-то под чердаком.

Снейп остановился у дверей, стягивая с рук перчатки, и скользнул по женщине перед собой взглядом.

Мора похудела, хотя всегда была если не классически стройной, то жилистой: когда ты единственный лекарь в полулегальной маленькой больнице, в которую вечно приползает всякий полудохлый сброд, приходится обладать определённой физической силой. А в непразднично тёмном платье она выглядела ещё и траурно.

Глаза её оттеняли заметные синяки, а тонкие губы выглядели покусанными. Но взгляд был сухим и прожигающим, как обычно.

Снейп шагнул к ней ближе и произнёс то, что говорил каждый раз, когда вот так являлся к ней на порог в новогоднюю ночь. Своего рода... часть ритуала.

— Я собирался варить костерост для Больничного крыла, но у меня закончились панцири скарабеев.

Мора ухмыльнулась, и тени на её лице приняли гротескные очертания.

— У меня всегда полно скарабеев, ты же знаешь. Специально держу несгораемый запас для твоего костероста. Долго ты ещё будешь стоять тут, как столб?

— Пока хозяйка не пригласит меня войти, — чуть задрав подбородок, проронил Снейп.

Мора закатила глаза, развернулась и молча пошла вглубь зала.

— Мерлин, тебе ещё и особое приглашение нужно?

Снейп позволил уголку губ дёрнуться в тени ухмылки и двинулся за ней. Мимо пустого тёмного аптечного прилавка и высокого стеллажа, забитого безобидными и самыми ходовыми зельями. Мимо двери, которая, как он знал, вела в подвал, где ютилась череда скрипучих старых коек. К лестнице на второй этаж.

Половицы скрипели под её ногами, и подол тёмно-серого вязаного платья натягивался на её крепких голенях, будто отмечая для Снейпа цепочку её шагов.

На втором этаже потрескивал камин, но, несмотря на это, было так же прохладно, как и на первом. Только ради приличия Северус расстегнул уличную мантию и молча повесил её на вешалку у двери.

Мора прошла вглубь комнаты и взмахом палочки разогрела воду в большом железном кувшине с деревянной ручкой. Будто мимоходом она махнула палочкой в сторону Снейпа, и он почувствовал едва ощутимое щекочущее касание диагностических чар.

— Ты в курсе, что застудил поясницу? — поинтересовалась Мора, отворачиваясь к большому старому комоду и принимаясь копаться за его резной дверцей.

— Нет, ты знаешь, как-то не заметил, — ответил Северус, с неудовольствием вспоминая об этой мышечной боли и отмечая, что иронично приподнятую бровь спина мисс Валлах явно не оценила.

— Садись, — приказала Мора. Она вернулась с баночкой мази в руках и присела на подлокотник стоящего напротив кресла. Критически осмотрела лицо Северуса, которое совершенно не выражало готовности к лечебным процедурам, и цыкнула языком. — Что ж, вернёмся к этому позже.

Северус удовлетворённо кивнул и наконец-то глубже опустился в кресло, позволяя телу немного расслабиться. Совсем немного. Замёрзшие пальцы на ногах и руках уже мерзко покалывало от резкой перемены температуры.

Мора снова отошла к комоду, а вернулась уже с бутылкой огневиски и двумя бокалами. Он знал, что эта бутылка новая. Она заготавливала её каждый год. А затем, если они не выпивали её до конца, выливала. Что за странная причуда, он не знал, но не собирался лезть ей в душу по таким мелочам.

— Будь джентльменом, Северус, поухаживай за дамой, — проговорила Мора, подталкивая к нему выпивку.

Снейп не без сожаления выпрямился в кресле и принял у неё бутылку. Янтарная жидкость плеснула на донышки бокалов, обещая блаженную горечь на языке.

Мора подкатила своё кресло поближе к его и забралась в него с ногами, обхватывая тонкими пальцами с обрезанными под корень ногтями пузатый бокал.

— Ну что же. С наступающим Новым годом, Снейп.

— Это всё ещё звучит так же мерзко, Валлах, — поморщился Северус, отпивая из своего бокала. Они не чокались.

— А ты можешь назвать что-то приятное в нашей жизни?

Возразить на это было нечего. Особенно ему.

Они молча пили огневиски, каждый думая о своём. Часы на камине тикали слишком громко, привлекая внимание, и Северус неотрывно следил за минутной стрелкой, что обещала наступление нового года ещё только через сорок три минуты.

— Он снова не пришёл, — зачем-то спросил-утвердил Снейп, переводя взгляд на Мору, которая невидящим взглядом смотрела на пламя в камине.

— А ты видишь тут кого-то кроме нас? Я и не ждала его.

— Брось.

— Мерлин, Северус. Сколько лет прошло? Я даже не уверена, что он ещё жив.

— Поверь мне, жив.

— Что ж, ему же лучше. Мне это безразлично.

Снейп хмыкнул. Конечно. Самообман — удивительно приятная штука.

— Гретта, — позвала Мора, и в комнате с хлопком появилась маленькая старая домовуха. Она улыбнулась хозяйке беззубым ртом и сложила руки перед собой в довольном жесте.

— Чего желает хозяйка Мора?

— Собери нам чего-нибудь поесть. Если получится, чего-нибудь праздничного. Но немного.

— Гретта сейчас же что-нибудь придумает! — радостно воскликнула домовуха и исчезла так же быстро, как появилась.

Снейп поморщился.

— Я не голоден.

— Пить на голодный желудок — вредно и опасно, — качнула головой целительница и поднялась. — Ну-ка иди сюда. Я не могу смотреть на твои ссутуленные плечи.

Она убрала с небольшого деревянного столика, что стоял между креслами, бутылку и взмахнула рукой, приглашая Снейпа пересесть на него.

— Что за непотребство ты мне предлагаешь, Валлах?

Она закатила глаза и дёрнула рукой в нетерпении.

— Давай уже, не перед кем чиниться.

Северус нахмурился, отставляя бокал на пол, поближе к ножке кресла, чтобы ненароком его не опрокинуть.

— Что ты задумала?

Мора снова цыкнула и схватила его за рукав, заставляя подняться.

— Садись.

Северус резко перехватил её ладони, не позволив им коснуться себя, и, не сдерживая раздражения, процедил, наклонившись ближе к её лицу:

— Я ещё недостаточно пьян, чтобы пускать тебя в своё личное пространство, Мора.

Она запрокинула голову и хохотнула, не пытаясь вырваться.

— Чего такого я не видела в твоём личном пространстве? Ну так выпей ещё, если без этого никак. Давай, пока Гретта не притащила еды и нам не пришлось освободить этот столик. В кресле будет неудобно.

Снейп на секунду прикрыл глаза, а затем молча расцепил пальцы, демонстративно на несколько секунд задержав руки в прежнем положении и глядя ей в глаза.

Он знал её с первого курса — бойкая и языком, и делом немка, что жила со своим дедом, стариком аптекарем. Дед умер и оставил ей аптеку, а она превратила её в лечебницу, раз за разом спасая жизни всякого отребья, что в изобилии водилось тут, в Лютном, и его окрестностях. Он знал, зачем она это сделала: чтобы, в случае чего, у неё была возможность помочь своему никчёмному возлюбленному, пустоголовому болвану Скабиору.

Но не Северусу было осуждать чью-то любовь и поступки, совершённые ради неё. Он и не осуждал.

Она назвала свою лечебницу «Умора». Её ужасно веселил этот каламбур. Северус же считал его в большей степени печальным. Сплошная умора — это вся его жизнь, только места для Моры в ней было, к сожалению, слишком мало.

Он смотрел в её льдисто-синие, почти серые глаза и видел в них своё отражение: мрачное лицо, испещрённое ранними морщинами, в обрамлении морозных узоров её зрачков.

— Ты слишком любишь командовать для женщины, Мора, — наконец проскрипел он, поворачиваясь к ней спиной и садясь на эту несчастную низкую столешницу.

Руку на отсечение, что этот столик помнил ещё старика Валлаха. Дед был бы в ужасе от такого нецелевого использования своей мебели.

— А ты заделался шовинистом? — парировала Мора, становясь у него за спиной. — Нет, это не годится. Снимай свой дурацкий сюртук.

— Мой сюртук не менее дурацкий, чем твоё мышиное платье, — фыркнул Северус, принимаясь методично расстёгивать мелкие чёрные пуговички.

Мора позади издала какой-то странный булькающий звук, и он едва не дёрнулся, ожидая, что она сейчас отвесит ему подзатыльник. Но она только ощутимо ткнула ему коленом в больную поясницу, заставив зашипеть сквозь зубы.

— На твоём месте я бы болтала поменьше, мой дорогой, — насмешливо процедила Мора, и он ухмыльнулся, стягивая сюртук с плеч и оставаясь в одной белоснежной рубашке. По телу сразу же побежали мурашки от нырнувшей под одежду прохлады. Да, годы стылого одиночества не пообтесали её колючий нрав.

Боковым зрением он заметил взмах палочки. Пламя в камине заревело сильнее.

А в следующую секунду его будто ужалили в шею десятки игл: Мора уперлась пальцами ему в позвоночник, принимаясь массировать плечи.

В этом не было ничего нежного или эротичного. Она действовала скорее как лекарь, и чёткие сильные движения её ладоней посылали остро-болезненные импульсы по всей спине, заставляя мышцы непроизвольно сокращаться.

— Мерлин, да ты весь будто деревянный... — недовольно пробормотала Мора, особенно сильно нажимая ему между лопаток и заставляя дёрнуться от резкой боли и зашипеть сквозь зубы.

— Как быстро ты даёшь оценки, а я всего лишь снял сюртук, — криво ухмыльнувшись, проронил Северус.

— Поверь, мой намётанный глаз видел всё уже сквозь сюртук. Ты безнадёжен, — парировала она, бесцеремонно нажимая ему на спину коленом и надавливая на плечи, заставляя их выпрямить. — Хватит сутулиться, ты же не такой древний, как старик Дамблдор.

Упоминание имени Альбуса заставило Северуса внутренне поморщиться, а Мору — на мгновенье прикусить язык. Но она быстро пришла в себя, продолжая свою целебную пытку. Голос её стал тише и мягче, будто превращаясь в заклинание, призванное уговорить его поддаться.

— Давай же, Северус. Расслабься. Я знаю, что это трудно, но дай себе хотя бы несколько часов покоя. Разве не за этим ты пришёл?

— За этим, — прошипел Северус, снова вздрагивая.

— Тогда позволь мне помочь тебе. Если ты перестанешь напрягаться, больно быть перестанет. Давай начнём сначала на счёт три. Раз. Два. Три.

Это простое действие — расслабить мышцы и позволить ей прикасаться к своему телу так, как она посчитает нужным, оказалось неожиданно сложной задачей, почти невыполнимой. Но одним из главных достоинств Северуса, которое он пестовал, словно любимое и единственное дитя, был самоконтроль. Поэтому когда из её рта вырвался последний такт счёта, он практически обмяк, опираясь о подставленное колено и действительно ощущая, как вслед за её пальцами по мышцам начинает разливаться живительный жар.

— Вот так-то лучше, — пробормотала Мора, опираясь о столик вторым коленом и позволяя ему прислониться поясницей к своим бёдрам.

Мерлин знает, насколько удобно ей было так стоять, но Северус ощущал удивительно непривычное чувство — будто щекочущую по всему телу невесомость от того, что он практически лежит, опираясь на другого человека. Он не мог вспомнить ни единого раза и ни единого человека в жизни, с которым мог позволить себе то же самое.

Наслаждение было настолько острым, непривычным и неожиданным, что он сначала выдохнул воздух сквозь зубы, а затем глухо застонал, прикрыв глаза. Она явно знала, что делает. И что сделать, чтобы на пару минут превратить его из самого собранного человека во всей магической Британии в кучку ощущающего только спину желе.

Северус преступно расслабился и практически пропустил момент, когда её руки вдруг переместились ему на грудь и принялись расстёгивать рубашку.

Снейп снова перехватил её запястья и с подозрением уставился через плечо.

— А это ещё зачем?

— Затем, чтобы ты задавал побольше глупых вопросов, — ворчливо парировала Мора, мягко высвобождая ладони, обходя его по кругу и продолжая свои поползновения уже в непосредственной близости.

Северус прикрыл глаза. Что ж, если ей хочется лицезреть его бледное, покрытое шрамами тело, то пусть наслаждается сомнительным зрелищем...

Мора вытащила рубашку из-за пояса брюк и потянула вниз, стаскивая манжеты с его запястий. Отошла и отложила её в сторону, на подлокотник кресла, какое-то время возилась позади, а потом её дыхание появилось совсем рядом с ухом.

— Сейчас будет немного холодно, — предупредила она.

И что-то обжигающе-ледяное коснулось его поясницы. Впрочем, чтобы тотчас стать почти невыносимо горячим.

На столик рядом с его бедром со стуком опустилась деревянная баночка с молочно-белой мазью.

Тонкие быстрые пальцы принялись сноровисто втирать лекарство ему в поясницу. Снейп облокотился о колени, чтобы ей было удобнее. Тепло разливалось всё дальше, а боль отступала.

— Ты же лучший зельевар, которого я знаю, Северус. Тебе что, трудно было сварить зелье и сделать мазь? Или, на худой конец, попросить Поппи? — ворчала Мора.

— Мне было некогда, — честно признался Снейп.

— Конечно. А потом скрючиться и не иметь возможности пошевелиться — это добавило бы тебе кучу свободного времени...

Он всё ещё был недостаточно пьян, но она и так перешла в этом году уже все мыслимые и немыслимые границы взаимодействия. Поэтому, когда она отстранилась и набросила обратно ему на плечи рубашку, он поймал её руку и прижался губами к бледному запястью, подчёркнутому идеально выглаженной светлой манжетой нижней рубашки.

— Спасибо.

— Ерунда. Это моя работа, — чуть более печально, чем того требовал момент, улыбнулась она, невесомо касаясь большим пальцем его щеки, пока он отчего-то всё ещё не отрывал губ от её руки.

Их прервал хлопок.

— Хозяйка Мора, Гретта принесла ужин, — хрипловато-пискляво сообщила домовуха.

* * *

Когда часы наконец добрались до отметки «12», они уже поели и уговорили добрую половину бутылки огневиски.

Глаза Моры приобрели лихорадочно-живой блеск, а на губах то и дело появлялась немного дёрганная, саркастичная ухмылка.

Они переместились на старый глубокий диван, что стоял в глубине комнаты, возле приземистого книжного шкафа, забитого медицинскими справочниками. Домовуха прикатила из хозяйской спальни два пуфика, и теперь они располагались с максимально возможным комфортом, вытянув ноги и сложив их на мягкие круглые подставки.

— У меня, к сожалению, нет для тебя подарка, — покаялся Северус, разглядывая пламя камина сквозь янтарную жидкость в бокале.

— У меня тоже, — махнула рукой Мора. Она откинула голову на спинку дивана, и её короткие светлые волосы разметались по изумрудно-зелёному старому бархату. Конечно, какой слизеринец обойдётся хотя бы без одного ненавязчивого атрибута своего факультета?

— Но перед тем, как идти к тебе, я вспомнил, что ты немка.

— Как мило с твоей стороны было заметить это спустя почти тридцать лет.

— Неужели ты думаешь, что мне интересно забивать голову подобной ерундой? Не перебивай. Я подумал, что, может быть, тебе было бы приятно вспомнить свою родину и сделать что-то такое, что вы обычно делаете в Германии на эти дурацкие праздники. Я даже бегло просмотрел пару глупых маггловских заметок на этот счёт.

— И что же ты решил?

— И я понял, что среди ваших обычаев нет ничего адекватного. Что это за бред: прыгать со стульев?

Мора засмеялась.

— Ничего ты не понимаешь. Это очень символично. Спрыгнуть в новый год, будто в омут с головой. Переступить черту. Отринуть всё старое.

— А без бессмысленных издевательств над мебелью этого сделать нельзя?

— Сим-во-лизм. Тебе знакомо это слово?

— Безусловно. Но, прости, я понял, что не готов к таким непревзойдённого качества приключениям.

Она ухмыльнулась и протянула руку, зачем-то нащупав его локоть и принявшись бездумно водить по нему пальцами.

— Ну, у меня и стульев-то подходящих нет. А дедушкины кресла были бы против такого обращения. Поэтому придётся обойтись без немецких традиций. Народных гуляний на оживлённой площади тоже не случится. Поэтому предлагаю ограничиться традициями ареала нашего обитания и обратиться к английским обычаям.

— Это ещё к каким? — поинтересовался Северус, отставляя бокал и перехватывая свободной рукой её беспокойные пальцы. Она тут же затихла, позволяя ему удерживать свою руку в его руке.

— Ну, например, зарок.

— О, нет, — Снейп закатил глаза. — Глупейшая затея дураков, которые самостоятельно не в состоянии контролировать свои цели и желания.

— Ничего ты не понимаешь, Северус Снейп, — Мора подалась вперёд, делая несколько глубоких глотков огневиски, и повернулась к нему вполоборота, оперевшись плечом о спинку дивана. Лицо её, укутанное мягким светом камина и свечей, оказалось в паре дюймов от его лица. — Это тоже сим-во-лизм.

— Что-то я не готов совершать ничего символического.

— Да брось! — Мора наклонила голову набок, и белые кудри мягкими волнами упали её на плечо. — Давай, Северус. Это легко. Необязательно делать это ради Нового года. Можно использовать это как повод, чтобы вынудить себя сделать что-то важное. Я вот, например, даю зарок... больше ни дня, ни единого денёчка не ждать возвращения Скабиора. Всё. Хватит. Баста.

— Ты не выполнишь этот зарок, — устало проговорил Северус, поворачивая лежащую на спинке дивана голову и оказываясь с Морой практически нос к носу.

— Выполню, — упрямо отрезала она, сжав губы. — Я всегда держу обещания. Все эти годы... Мерлин, да я уже и не ждала его. Я, сказать по правде, ждала тебя. И... спасибо, что пришёл.

Северус моргнул, скользя взглядом по её острым скулам, по чуть несимметричному носу, по узким губам.

— Но зарок ты всё равно не выполнишь, Мора, — практически шёпотом проговорил он.

— Посмотрим, — она недовольно дёрнула головой и неожиданно подалась ещё ближе. — Твоя очередь, Северус.

— Мне нечего обещать, — проговорил он, закидывая руку вверх и подсовывая локоть себе под голову.

— Врёшь, — она печально улыбнулась. — У тебя есть целый вагон вещей, которые можно было бы пообещать. Другое дело, что ни одну из них ты не сможешь выполнить, — она задумалась на мгновенье, будто провалившись в свои мысли. Губы её едва шевелились, когда она прошептала: — Но плевать. Давай зарок, Северус. Пообещай мне, что не погибнешь.

Северус вздрогнул.

— Мора... — проговорил он, в бессмысленной попытке отвлечь её поднимая руку и касаясь её плеча, сейчас облачённого лишь в тонкую шёлковую рубашку. Она сняла своё идиотское платье, неприлично оставшись лишь в рубашке и нижней, такой же серой, юбке. Кожа под его пальцами даже сквозь ткань была холодной, будто она замёрзла. А может, так и было: камин в этой комнате всё ещё отвратительно грел, и их согревала только выпивка.

— Обещай, — повторила Мора. — Твой зарок. Давай.

— Не заставляй меня говорить о вещах, о которых я не могу говорить, — он нахмурился, не в силах оторвать взгляд от её требовательных глаз.

— Я не заставляю о них говорить. Просто. Пообещай мне. Не погибнуть.

Она протянула руку и скользнула ею к его лицу, мягко касаясь щеки.

— Северус.

— Обещаю, — наконец выдавил он, ощущая, как слово это проталкивает ком, забивший горло. Ощущая, как на губах оседает привкус лжи. Как камнем падает на пол обещание, которое он вряд ли сможет выполнить.

— Вот и славно, — прошептала она, касаясь прохладными пальцами его лица, скользя подушечкой большого пальца по уголку его губы. Заставляя его чуть приоткрыть рот.

Это было чем-то новым, чем-то, до чего они не доходили ещё ни разу за бесконечную череду этих дурацких праздников, что встретили вдвоём. С тех самых пор, как умерла Лили. С тех самых пор, как он пришёл к ней впервые: в желании хоть как-то притупить разрывающее на части чувство невыносимой потери, которое было просто невозможно пережидать в одиночестве. Он не использовал слово «друг» с тех пор, как... Но кого-то ближе неё у него всё равно не осталось. И он пришёл — ещё живой снаружи, но мёртвый внутри. С тех самых пор, как на следующий год пришёл снова, потому как в Хогвартсе оставаться было просто невозможно. А потом ещё раз, и ещё. Он приходил, каждый раз зная, что может застать её в компании её лохматого болвана, и в глубине души уверенный, что этого не произойдёт. Но между ними всегда стояли тени, действительно тени, но слишком материальные, чтобы перестать мешать. Тень погибшей Лили и тень живого, но недосягаемого подонка Скабиора.

— Не надо, Мора, — попросил Северус, с силой сжимая её плечо. — Ты будешь жалеть об этом.

— Пусть сожалениями упиваются другие, — выдохнула она и подалась вперёд, с какой-то исступлённой, жаждущей нежностью касаясь губами его губ.

Северус скользнул рукой с её плеча на спину, тоже поворачиваясь на бок и прижимая её ближе. Скользкий жемчужный шёлк горел под пальцами холодом, чеканя на его ладони острые лопатки и выпирающие позвонки.

Снейп выпростал руку, на которую опирался, и просунул под Мору, обнимая её обеими руками и прижимая ещё ближе. Он не стал разводить спор и возражать, а отвечал на поцелуй, на её остервенелые касания, что жалящими искрами разбегались из-под её рук, которыми она скользила по его груди.

Целовать Мору было непривычно, но приятно. Ничего не вызывало отторжения, как он в первое мгновенье ожидал. Перед глазами не стоял укоряющий образ Лили, как он подсознательно боялся. Мора слишком долго была живой частью его жизни, слишком близко вторглась в личное пространство, стала чем-то самостоятельным, обособленным. Это было хорошо. Он не хотел бы ни оскорбить память Лили неуместными мыслями во время поцелуя с другой, ни оскорбить Мору тем же самым.

Он целовал её с нежностью, ощущая безграничную заботу, что она всегда выплёскивала на него в своей резковатой, но действенной манере. Ощущая привкус покоя, которым она каждый раз укутывала его на одну ночь в году.

Пожалуй, он зря сомневался в ней, когда думал, что она могла бы начать презирать его, как другие. Она бы не стала.

Северус запустил ладонь в её волосы, пропуская мягкие, почти невесомые пряди сквозь пальцы.

— Мора...

— Молчи, Снейп, злить даму во время поцелуя может быть небезопасно, — прошептала Валлах, слегка прикусывая его губу острыми зубами.

Он промолчал.

Они целовались ещё какое-то время, осторожно изучая ладонями тела друг друга, но не переступая тонкую, неуловимую, но ощутимую черту. До тех пор, пока он не почувствовал, что она мелко дрожит, а на покрасневших губах появилась влага и слабый солоноватый привкус.

Северус разорвал поцелуй, обхватил её голову ладонями, стёр большими пальцами слёзы и прислонил её лбом к своему плечу.

— Всё будет хорошо, Мора.

— Я знаю, что ты отлично умеешь врать. Но это не тот случай.

Не тот.

Они лежали так ещё какое-то время, пока она неожиданно не выпуталась из его объятий, поднялась и прошлёпала босыми ногами по холодному паркету к своему комоду. Узкие домашние туфли её остались стоять у дивана. Снейп зачем-то поднялся вслед за ней, ощущая потребность не оставлять её наедине со своими мыслями... в такой момент. Но она замерла возле ящиков спиной к нему, что-то перебирая в резной деревянной шкатулке. Палочка её гулко стукнула по пузатому боку железного кувшина, разогревая воду.

— Я заварю нам чая с мелиссой, — глухо проговорила она.

Снейп не ответил, продолжая стоять, по привычке сложив руки перед собой, и разглядывать её острые плечи, над которыми неровной линией дрожали кончики светлых кудрей.

— Иногда мне становится очень жаль, — отрывисто проговорил он, стоя, будто статуя, и сверля взглядом её тонкую шею, на которой остро выделялись позвонки. — Что я не могу тебя любить.

Мора не обернулась и не дрогнула, продолжая будто механически перебирать мешочки с травами в своей шкатулке.

— Мне тоже, Северус, — наконец проронила она. — Бывает жаль, что я не могу тебя любить.

Слова упали вниз и с грохотом покатились по отполированным временем доскам пола, будто обломки скалы.

Слова были сказаны, но за ними стояло гораздо больше несказанного. И они оба молчали.

Когда чай был почти выпит и уже остыл, Северус лежал всё на том же диване, закрыв глаза и положив голову ей на колени.

Мора медленно и тщательно, будто прощупывая пальцами каждую клеточку, массировала ему голову. Волны болезненного расслабления разбегались ото лба в разные стороны и тонули в вечно ноющих висках. До висков она добралась через десяток минут.

Слова рвались у него с языка, но он пытался сдержать их, чтобы не выглядеть ещё более слабым, ещё более жалким, чем уже выглядел. Но желание переложить хотя бы часть гниющих внутри эмоций на чьи-то плечи была сильнее. Он не выдержал.

— Я так устал, Мора, — негромко проговорил Северус, и голос его казался осипшим. — Я так смертельно устал.

— Я знаю, Северус, — проговорила Мора, запуская пальцы в его волосы и с силой надавливая на затылок. — Но ты справишься. Никто бы не справился, а ты справишься. Столько лет ты грыз зубами эту жизнь, осталось сжать челюсти напоследок посильнее. У тебя всё получится, Северус. Я не знаю, что там у вас происходит и что ты задумал, но что бы это ни было — получится всё. Ты умнейший и сильнейший человек из всех, кого я знаю. Тебе просто нужно немного отдохнуть, — она шептала что-то ещё успокоительное, как мантру. И Северус не был уверен, для него она твердит это, или для себя.

Конечно, от этой глупой болтовни он не уверился в том, что всё раз — и закончится, как по нотам. Но ему стало чуточку... самую чуточку легче.

Стоило отвлечься от тяжёлых мыслей. Он перехватил одну из её рук, подтягивая к лицу и медленно прижимаясь губами к тёмно-синей, почти фиолетовой жилке на запястье.

Мора неслышно, но судорожно вздохнула, и Северус размазал едва заметную улыбку об её кожу. Он не собирался переступать черту. Они оба были не из тех, что не могут представить близости без соития. Близость могла быть другого рода. Гораздо более интимной, чем обычный секс. Ему доставляло удовольствие почти невесомо скользить губами вдоль бледного запястья, ощущая, как под ними начинает ускоряться пульс. Как она бессознательно сжимает бёдра под его затылком. Как запрокидывает голову, а массажные движения её свободной руки становятся хаотичнее, медленнее. Он подул на запястье, ощущая, как возбуждение отзывается в теле онемевшим затылком и тяжёлой, жгучей пульсацией. Северус легко, буквально на сотую дюйма, прикусил почти прозрачную кожу, отпуская и прикусывая снова, тут же зализывая укус.

Мора застонала — тихо и гортанно, откинув голову на спинку. Северус поднял взгляд и увидел острый треугольник её челюсти на фоне шёлковых тёмных обоев. Он медленно двинулся губами от запястья вниз, по упругой отводящей мышце большого пальца. Провёл языком по нежной коже межкостья, чтобы осторожно прикусить подушечку.

Мора не двигалась, вцепившись пальцами ему в волосы.

Когда пальцы на её руке закончились, у Моры, вероятно, закончились силы. Она снова сжала бёдра, бессознательно дёрнувшись, когда он напоследок вернулся губами к запястью. И выдохнула такое беззащитное, нараспашку открытое «Ах!», что Северус на секунду задумался о том, чтобы всё-таки продолжить. Но лишь устало положил её зацелованную ладонь на своё лицо, закрыв ею глаза.

— Поспи, есть ещё пара часов до рассвета, — прошептала Мора, накрывая его лицо второй рукой.

* * *

Когда он уходил, на улице уже занимался серый, будто заплёванный грязным снегом рассвет. Лютный переулок не радовал своих жителей алыми брызгами солнца, особенно зимой.

Мора стояла, скрестив руки под грудью, прислонившись плечом к дверному косяку, и молча следила за тем, как он одевается, застёгивает свои дурацкие пуговицы, натягивает мантию.

Уже у самых дверей она положила руку ему на плечо, останавливая.

Северус замер, дёрнув головой, вдруг осознавая, что он только что едва не ушёл, как последний подонок, молча, после всего... что между ними было и чего не было.

Обернувшись, он обхватил её за плечи и привлёк в объятия, запечатлевая поцелуй на её волосах.

— Спасибо за то, что ты есть, Мора. И спасибо за этот вечер.

Он поймал её ладонь и поцеловал пальцы. Она моргнула и заговорила торопливо, будто пытаясь успеть вложить ему в голову всё, что до того не высказала делами или жестами. Пытаясь донести до него что-то, кроме слов.

— Пожалуйста. Помни, Северус. Я лучший целитель если не в Британии, то уж получше тех, что есть в Мунго. Я смогу вылечить всё, что угодно, кроме Авады. Слышишь? Ты обещал. Скажи, что будешь помнить.

— Я буду помнить, Мора.

— Ausgezeichnet⁽¹⁾. И вот ещё что: можешь приходить, когда хочешь, конечно. За скарабеями там и всё такое. И я жду тебя на следующий год. Понятно?

— Да, скарабеи, определённо, закончатся раньше.

Он ушёл, чувствуя, что не выполнит ни одного своего обещания.

Спину сверлил её пристальный взгляд, и даже не оборачиваясь, он знал, что она стоит на крыльце, позволяя мокрому снегу падать на тонкую шёлковую рубашку, волосы, на мягкие домашние туфли.

Грязный снег мокро чавкал у него под ногами. Лютный не просыпался: он давно уснул болезненным, лихорадочным сном мертвеца.

Наступил 1998 год.

---

1) Отлично (нем.)

Вернуться к тексту