Rise And Fall (джен)

Изначально Краули планировал сделать это на заре, чтобы жар воздуха и порывы ветра не повлияли на взлет.

Но рассвет наступает и проходит, расчерчивая небо бледным светом. Солнце полностью поднимается над горизонтом, а Краули по-прежнему пялится на волны.

Начинает дуть легкий ветерок, и он чувствует, как тот пробирается сквозь маховые перья, закручивая кончики, приподнимает кроющие перья, взъерошивает темное опахало. Ветер подталкивает его, словно подбадривая.

Краули долго стоит в одиночестве на краю холма, прежде чем замечает трепещущее белое пятно на пляже внизу. Пятно не замирает там, а движется в его сторону, медленно превращаясь в фигуру с развевающимися на ветру волосами, обутую в сандалии, в которые чудесным образом не попадает песок. Краули должен признать, что застигнут врасплох, ведь обычно это он находит ангела. Он не уверен, что это значит.

Азирафаэль медленно взбирается на вершину холма. Он преодолевает последний крутой подъем, приподняв подол своего одеяния, на губах — обращенная к нему улыбка.

— Краули! Я так и думал, что это ты. Что ты здесь делаешь? — Взгляд Азирафаэля, устремленный на его крылья, полон любопытства, которое он предпочитает не озвучивать. Уже довольно давно они их не «выгуливали» в материальном мире. Теперь люди по большей части осознали, что у рода человеческого в целом крыльев быть не должно.

— Я думал о том, чтобы полетать, — делится Краули, и что-то в этом признании приносит неожиданное облегчение.

Азирафаэль моргает, старательно пряча удивление, и рассматривает океан, будто оценивая силу ветра. Краули невольно задаётся вопросом — может, ангел сам иногда летает по утрам?

— Что ж, полагаю, сегодня чудесный день для полетов, — если Краули и мучила зависть, неподдельному воодушевлению в голосе Азирафаэля удалось задушить даже крошечные ее ростки.

У него пересыхает в горле, но он заставляет себя произнести:

— Я не... с тех пор, как... — что-то в этой незаконченной фразе, должно быть, настораживает, потому что Азирафаэль замирает; тянет руки вверх, а затем вновь опускает, чтобы ухватиться за край одеяния. Краули наблюдает, как ангел приподнимает белую ткань, прежде чем медленно опуститься на землю рядом с ним.

Какое-то время Азирафаэль молчит, зарываясь пальцами ног в песок.

— Ты...

Боишься?

Слово повисает в воздухе. Оно материально, хотя Азирафаэль ничего не говорит вслух.

— Не в том смысле, — Краули не пугает повторное падение. Он боится, что никогда не сможет воспарить, никогда не почувствует, как поднимается наверх. — Не все демоны умеют летать, — признается он. Это в принципе не секрет, но у него все равно возникает чувство, будто рассказать об этом ангелу — словно нарушить какое-то правило. Хотя демонам и положено правила нарушать, не так ли?

Он боится обернуться и посмотреть в лицо Азирафаэлю. Он не хочет видеть... что бы то ни было, он не хочет этого видеть.

— Какое-то время я и пробовать не хотел, — признается он. — После того, как я... ну, после всего, не сказать, что мне было комфортно ими шевелить. Я полагал, что они пострадали не меньше меня. Перья поначалу плохо крепились: врастали, а затем ломались, линяли, как у птиц. Как будто с ними было что-то не так, будто они не могли вспомнить, каково это — быть перьями. Я боялся, что если попытаюсь использовать крылья, то они просто отвалятся. Но в конце концов перья снова выросли и остались на месте, — он никогда не говорил об этом; не думал, что когда-либо расскажет. Но ему нужно объяснить; без объяснений все теряло смысл.

— Я думал, что наши крылья различаются только цветом, — Азирафаэль старательно не превращает высказывание в вопрос. Его рука теперь покоится на песке между ними, а кончики пальцев медленно перебирают песчинки. — Предполагал, что это просто нечто символическое.

Краули хмыкает.

— Наверное, и это тоже.

— А чем еще? — Азирафаэль все еще смотрит на него, и Краули, наконец, оборачивается, чтобы посмотреть в ответ.

На лице ангела написано терпение, будто для него это в радость — сидеть здесь с ним, а ответит Краули на вопрос или нет — не столь важно. Будто Азирафаэль не будет давить, не переступит установленные Краули границы.

И это побуждает его продолжить.

— Дело в направлении, — он никогда раньше не пытался объяснить это вслух, никогда не облекал свой страх в слова, но говорить оказывается на удивление легко. — Насколько я могу судить, ангелов тянут вверх, а демонов — вниз. Чтобы одним было сподручнее оставаться в воздухе, а другим — нет. Это просто очередной пунктик. Специально для демонов. Наказание, которое мы, по Ее мнению, заслужили.

По тому, как изгибаются губы Азирафаэля, совершенно очевидно, что он хочет с этим не согласиться.

— Значит, все дело в весе? — вместо этого спрашивает он.

Краули неожиданно для себя протягивает изгиб крыла по направлению к Азирафаэлю. Еще тысячу лет назад его привела бы в ужас мысль о том, чтобы предложить кому-то другому прикоснуться к той его части тела, что однажды сгорела дотла. Перья снова отросли: темные, жесткие, гораздо тяжелее, чем раньше. Но это по-прежнему его крылья. Краули чувствует, как, по мере вращения планеты, сквозь слои проскальзывают потоки воздуха, солнечный свет, кружатся в медленном танце рассеянные частицы.

— Сам потрогай.

Азирафаэль удивленно моргает, и Краули его за это не винит. Такое небрежное отношение к неотъемлемой части себя несколько... смело.

Но Азирафаэль дарит ему нервную, ослепительно белоснежную, ничуть не нарочитую улыбку, прежде чем неуверенно протянуть пальцы и коснуться его.

Более тысячи лет назад Краули, возможно, почувствовал бы прикосновение всем своим существом. Но теперь он лишь ощущает то, как пальцы нежно скользят по кроющим перьям, взъерошивают их, разглаживают бороздку, проверяя текстуру. Так сильно отличающуюся от текстуры перьев Азирафаэля.

— Они кажутся... сильными, — высказывает он через мгновение свое мнение, бережно касаясь кончиками пальцев к предложенным Краули крыльям. — Надежными, как перья ястреба или чайки. Возможно, для пикирования они сейчас подходят больше, но, смею предположить, что поднять тебя в воздух крылья смогут без проблем, — в порыве смелости Азирафаэль приводит в порядок скрученное перо, разглаживает его, — а потом снова опустить вниз. Ты только посмотри, как чудесно перья ложатся друг на друга.

Краули не ожидал этого. Уверенности, надежды, прозвучавшей в этих словах.

Азирафаэль удивляет его еще сильнее, когда проявляет из эфира свои крылья, наклоняет одно вперед, — и между ними оказывается пучок белых перьев.

— Вот, — теплые пальцы приподнимают Краули за запястье, расслабленно покоящееся на коленях, и кладут руку на перья Азирафаэля, для которых — Краули знает это наверняка — все ощущается гораздо острее, чем для него. Восприимчивые ангельские крылья почувствуют абсолютно все, надолго запомнят прикосновения Краули. Сама его сущность скользит по сияющему изгибу крыльев, когда Краули прикасается к шелковисто-мягким перьям Азирафаэля, ощущает их лёгкость. Воспоминание пробуждает странного рода боль, отчего дыхание застревает у него в горле. — Каких только крыльев на свете не бывает! Ты наверняка их все видел, тебе всегда нравились маленькие существа.

Верно, нравились. В конце концов, Она сотворила немало зверушек.

Краули невольно кивает.

Азирафаэль лучезарно улыбается ему; крыло выскальзывает из рук Краули — который не делает попыток сжать пальцы, поймать, удержать — и затем расправляется позади него.

— На дворе чудесный день. Хочешь, чтобы я остался с тобой, пока ты практикуешься?

Да, думает Краули. Ему бы очень этого хотелось.