Неевклидова геометрия (джен)

Ситуация была до неприличия похожа на ту, в которую они попали две недели назад. Опять — аэропорт, — на сей раз для разнообразия Гумрак⁽¹⁾, — разошедшаяся нелетная погода, отмененные рейсы и рукотворный «Тетрис» в виде экипажей и пассажиров, который руководству требовалось собрать с наименьшими потерями. Опять — шум и гам чистой зоны, гроза за окнами и тщетные попытки бороться со сном.

И само сновидение было слишком похоже на то, двухнедельной давности. Аэропорт, рутина, снующие туда-сюда пилоты и бортпроводники, заполняющий документацию Гущин… и единственным мазком сюрреализма в привычной картине мира — крохотный Ту-204-СМ, разомлевший у него на ботинке. Тот самый, который тогда все никак не желал отставать от Гущина, только пропорциями уже куда больше похожий на «сто семнадцатый».

— Стажер, как это понимать? — Зинченко показал вниз. Гущин поднял голову от бумаг, глянул туда же:

— Да он опять со мной из дома увязался, — судя по его тону, подобное уже стало обыденностью.

КВС на секунду прикрыл глаза. Кажется, линия поведения «просто наблюдать за творящимся вокруг безумием, чтобы самому не свихнуться» снова становилась актуальной.

Он покосился в окно — снаружи медленно падал снег. Зима. Либо ноябрь или март. От двух до шести месяцев прошло. Что там в прошлый раз говорил Гущину его загадочный отец, птенец вырастает за два года?

Его размышления прервала выроненная кем-то ручка, неожиданно громко звякнувшая об пол. Никто из людей не отреагировал, — должно быть, уронивший как раз перебирал документацию и потому ничего не заметил, — зато отреагировал птенец. Он насторожился, как охотничий пес, поднял все плоскости, замер так секунды на две, после чего брякнулся на пол.

Зинченко, как завороженный, уставился на хорошо заметные царапины на ботинке стажера — словно от когтей. Которых у самолета по определению быть не должно. Невозможная картина.

Птенец подкатился к ручке, аккуратно объехав КВСа. «Точно, она же с металлическим корпусом», — запоздало осознал последний, вспомнив покушения только что вылупившихся птенцов на все хоть отдаленно металлическое.

А самолетик тем временем невозмутимо раззявил… пасть? люк?, словно какой-нибудь «Руслан»… и ручка стала примерно на четверть короче. Края «укуса» были срезаны начисто и очень гладко. Торчал почему-то не тронутый стержень…

На высоких тонах заверещав двигателями, птенец вроде бы двинулся обратно к Гущину, собиравшему бумаги в стопку, но на полпути передумал и припарковался у ноги Зинченко.

— Что ты такое? — одними губами прошептал КВС. Убирать ногу почему-то не хотелось — и совершенно точно не из опасения. На подкорке скреблось неясно откуда взявшееся чувство защищенности родом из детства — такое, когда ощущаешь за спиной кого-то гораздо более сильного…

— Идемте, Леонид Саввич! — не к ночи помянутый стажер подхватил птенца с пола свободной рукой. Тот чуть подался вперед, словно ласкаясь к ладони. Гущин усмехнулся — и повторил почему-то незнакомым голосом:

— Идемте!

…Снаружи грохнуло так, словно у какого-то самолета разом подломились все стойки шасси. Зинченко распахнул глаза, осознавая себя сидящим на жестком металлическом стуле в крайне неудобной позе. За окнами продолжало лить как из ведра, слева маячил заспанный стажер, поминутно клюющий носом.

В нескольких метрах от них препиралась весьма раздраженная чем-то семья — был слышен бас отца семейства:

— Ни хрена от них не дождешься… идемте отсюда, говорю!

«Тетрис не сложился», — машинально подумал Зинченко. Перспектива провести остаток ночи все на тех же стульях продолжала стоять перед его экипажем в полный рост.

Ни намека на птенца-«тушку» возле Гущина не было, и КВС позволил себе короткий облегченный выдох, тут же устыдившись собственного поступка.

Черт его знает, что вытворяет уставшее сознание…

1) Основной и на данный момент единственный аэропорт Волгограда.

Вернуться к тексту