Кто тебе сказал? (джен)

На столицу опускается ночь — жаркая и бесстыдная, как опытная куртизанка. В борделе Нунана золотой монете негде упасть. Простыни еще не высохли от мужского семени, а Макс — самая искусная в делах любви шлюха — уже тянет очередного клиента в свою комнату и, легонько толкнув его на кровать, говорит сладком голосом:

— Я должна сразу предупредить тебя, mon chéri. У меня есть только язык и руки. Ты любишь французские ласки?

Пьяный пират с "Колониальной Зари", успевший расстегнуть штаны, раскрывает рот от удивления:

— Что? Я хочу трахаться, красавица. Не шути так со мной. Давай поживее, садись сверху!

Пират стягивает штаны, обнажив порядком затвердевший член, и подзывает Макс, словно она не девочка для утех, а беспризорная кошка, которую он собирается покормить.

— Я не могу, mon chéri, — отвечает Макс, проводя по его животу игривыми пальцами. — Мое драгоценное сокровище принадлежит Элеонор Гатри. Она сделала меня своей фавориткой и платит за это мистеру Нунану высокую цену. Так что... язык или руки — выбирай! Конечно, ты можешь выбрать и то, и то другое, но тогда плата вырастет в два раза.

В темных глазах пирата сначала плещется недоумение, но потом, просвистев какую-то нестройную мелодию, он сцепляет руки за головой и с нахальной улыбкой выдает:

— О, так это ты — та самая шлюха, которая трахает мисс Гатри? Мачту ей в задницу! Сучка совсем страх потеряла. Мало того, что за товар дерет три шкуры, еще и шлюх у нас отбирает. От баб одно зло!

"Я люблю ее", — хочется сказать Макс, но откровенничать с клиентами — не в ее правилах. Пройдет пять минут, и еще один любитель плотских развлечений сотрется из памяти. Поэтому она, соблазнительно улыбаясь, произносит заученную фальшивую фразу:

— Не сердись, mon chéri. Сегодня такая дивная ночь. Хочешь испытать райское наслаждение?

Макс оголяет грудь, встает перед пиратом на колени и, обхватив рукой его член, медленно облизывает пухлые губы.

Взять в рот у пьяного, воняющего потом и табаком пирата — услуга не из приятных. Это тебе не Элеонор Гатри, нежная, сладкая, пахнущая тропическим дождем: ее можно ласкать день и ночь. И чего Элеонор не купила Макс целиком? Неужели ей не хватило золота?

— Ну давай, показывай свои французские штучки, — вызывающе хохотнув, соглашается пират, и Макс делает вид, что умирает от радости. — Только учти, хитрая шлюха. Я заплачу Мадам не больше десяти пиастров за то, что ты меня обломала.

— Mon chéri, кто тебе сказал, что от женщин одно зло? — горячо шепчет Макс, когда пират громко кончает и закатывает глаза, в бессилии упав на кровать. — Тебе не кажется, что этот человек ошибся?

В ответ она слышит несвязное бормотание, среди которого можно различить всего два слова: "Как хорошо..." Пират долго приходит в себя, а потом, отдышавшись и надев штаны, обращается к Макс:

— Так уж и быть, добавлю еще пять пиастров. Ублажила.

По дороге к двери он долго роется в карманах, ворча и чертыхаясь. Свечи беспокойно мигают от дуновения воздуха, когда за пиратом захлопывается дверь. Облегченно выдохнув, Макс спешит умыться и прополоскать рот и наступает в полумраке на что-то твердое.

"Деньги", — догадывается она, замирая от восторга.

В засаленном холщовом мешочке, что обронил пират, почти пятьдесят золотых и серебряных монет. Всего десять минут на французские ласки — и такой солидный куш. Еще один шаг на пути к мечте — сбежать из борделя и начать новую жизнь вдали от этого ненавистного острова.

Если бы Макс была благородной леди, она бы наверняка окликнула своего клиента и вернула ему деньги. Но Макс — шлюха, и поэтому она с чистой совестью берет мешочек и прячет его в укромное место, на всякий случай придумав убедительные слова для пирата, если он заподозрит неладное.

"Воистину дурак тот, кто сказал, что от женщин одно зло, — размышляет Макс, улыбаясь своему отражению в зеркале. Пора возвращаться в общий зал на поиски новой жертвы. — Нет, mon chéri, кем бы ты ни был, ты не прав. От женщин одно добро. Только добро".