Живая земля (джен)

Дедушка прихлебнул из чарки густой апельсиновой бражки и довольно, благодарно прижурился на палящее солнце. Помянул добрым словом богов.

Светило приятно прогревало старые косточки под закатанными рукавами и штанинами.

Листва рощи умиротворяюще шелестела. Звук был неверный — то может и не звук в стареющих полу глухих ушах. Воспоминание… Но чудесный по-прежнему.

— Деда! Деда! — вихроволосые прыткие внуки облепили прародителя со всех сторон, как молодые барашки забодались в дедовы бока. — Расскажи легенду! Расскажи! Расскажи! Расскажи!

Дедушка всех тщательно вспушил морщинистой смуглой рукой цвета коры, похожей на ветвь, каждого хохотуна ущипнул за голое солнечное пузико. И начал повествование.

Раньше тут ничего не было.

Был один покосившийся дом. И в нём скромно жила маленькая семья с одной дочерью.

Приданного не было и в жёны дочь никто не брал. За холмами у реки деревня жила в достатке и невесты без прикупа не требовались.

Однажды девушка нашла под холмом росточек апельсинового дерева. Он был маленький, дохленький и неуверенный. Тревожно дрожал листиками на ветру.

Сэйра сходила к дому, набрала воды из колодца и принесла полить растение.

Росточек не знал, чем удостоился такой чести. У людей-то всё сложно. Но был очень благодарен.

Сэйра с тех пор ходила за холм каждый день.

Мать говорила: брось это гиблое дело. Зря стараешься. Деревце не выживет. Земля тут не живая.

Росточек думал иногда: ну его. Совсем он здесь не к месту в бесплодной пустоши. Сухо, ветрено и страшно одному. Дожди бывают редко. Никому тут не нужен апельсин. Надо было, конечно, рождаться там подальше. У реки. Но вот занесло…

Сэйра верила. Приходила каждый день и поливала, поливала, поливала.

Росточек уже больше не хотел зачахнуть. Он старался, тянулся вверх, растил листики побольше, чтобы порадовать девушку. Она так в него верила. И апельсинчик поверил, что нужен.

Не сдавался, рос. Вращивался в «неживую» землю, впивался корнями увереннее: глубже, глубже, глубже. Живее.

Но у него был секрет.

Росток понимал, что однажды обнаружится. На самом деле поэтому не селился к другим апельсинам. Будто бы случайно оказался под холмом в сухой «пустыне». (Может там ему как раз место…)

Девушка в очередной раз напоила водой. Стала осматривать внимательно листики — как себя чувствуют. И вдруг в руку, коснувшуюся листа, больно кольнуло.

Сэйра вгляделась и обнаружила зазубрину с острой шпилью на конце.

Вот и всё, подумал росточек. Узнала. Больше не будет приходить. Раз он колючий.

Апельсин был полу-кактусом.

Она думала, скорее всего, он вырастет красивым гладким и ровным апельсином, как другие. Поэтому поливала.

А он вон какой коварный. Его поливали, а он колется.

Росточку было стыдно и грустно, что ранил девушку. Если бы умел говорить — обязательно бы извинился. И поблагодарил бы.

Она пришла снова. И снова. Поливала, поливала, поливала, поливала, поливала…

И ласково, нежно-нежно гладила листики. Гладила и гладила. С любовью.

Росточек млел от приятности. Так хорошо было. Как же беспредельно хорошо!

Апельсину-кактусу очень сильно хотелось порадовать Сэйру. И он рвался вверх, вверх, рос, наливался жизненной силой, чтобы побольше, поистовей испускать своей прекрасной деве вибрации любви.

Он зацвёл. В основном для неё. Но в целом очень был горд собой. Своими ярко-красными цветами с терпко-обволакивающим лижущим, сложным и полным сладко-горьким запахом.

Родители девушки больше ничего не говорили. Молчали, наблюдали как растёт и растёт дочкин апельсин в пустоши.

Тень его уже давала прохладу и покой в дневной зной.

Сэйра приходила читать под ветвями и листьями. И апельсин умиротворённо качался от удовольствия на ветру, пока девушка прислонялась спиной. Ах, как хорошо, как сотворительно хорошо! Лучше всего на свете. Она лучше всех на свете. Как уютно обнимать её ветвями и беречь от ветров.

И Сэйре было хорошо и спокойно в апельсиновом обожании.

Дева всё поливала. Всё гладила листья.

Дерево подарило своей любимой оранжевые как светило, внутри красные словно жизненная кровь плоды. Сладкие и пряные как мечта. Исполненные алой пылающей страсти, пламенного свечения, принятого из космоса.

Однажды Сэйра не пришла. И не приходила, всё не появлялась.

Апельсин страшно волновался. Упрашивал богов, чтобы помогли найти девушку. Что же случилось?

Дерево было в глубине в родстве с божествами, и те помогли брату.

Ночью апельсин обратился человеком и смог наконец дойти, отыскать любимую.

Принёс свои огненные одухотворённые апельсины — и Сэйра оправилась от болезни. На утро выздоровела.

С тех пор они жили вместе. «Апельсин» увёл деву в деревню. И там узнал, что оказывается, у всех апельсинов имеются колючки… Это один злобный дух ему соврал, что не такой, не правильный…

Они посадили несколько росточков. То были уже, конечно, не настолько волшебные деревца, как изначальный дух. Но всё равно с толикой магии духов. И прорастали, несмотря на пустыню и сухость, очень хорошо. Поливали, поливали, поливали вместе…

— Деда, покажи! Покажи! Покажи, где Апельсин рос! — заверещали что галчата внучики и потянули вперёд что есть всей детской скакучей мочи. Будто не знают, пострелята…

Сто двадцатилетний прародитель причмокнул игристой оранжево-красной влаги, до краев полной небесного животворящего огня. И пошёл показывать, где рос…