Баночка на резиновом шнурке (джен)

Лёня снимал квартиру с Владом, о котором знал очень мало. Они почти не разговаривали, курили вместе на кухне, иногда что-то готовили в одно время или изредка спрашивали друг у друга, нужна ли стиралка, ванная или пылесос, — этим их взаимодействие и ограничивалось. И, честно, Лёня не испытывал желания узнать соседа поближе. Ему было достаточно того, что он знает: что Влад по натуре флегматичная особа, это отражалась и в его манере речи — замедленная и растянутая, и в его движениях — затяжных и долгих, и особенно в привычке курить — он поджигал сигарету, совал в рот и сидел с ней до получасу, не затягиваясь, будто намеренно ожидал, когда она потухнет, чтобы зажечь вновь. В последнее время эта привычка Лёню бесила: если куришь, кури нормально, чего сидишь и лупишь в стену? Какое представление ты тут разводишь? У Лёни было много таких мыслей, когда Влад заходил на кухню и доставал сигареты. Он думал: «Вот опять», и его всего поджимало. Он не знал, с чем это связано, раньше ведь не бесило.

Ещё он знал, что у Влада есть одна любимая серая толстовка, в которой он ходит постоянно. То ли от ношения, то ли от частой стирки она растянулась и висела на худой фигуре, потеряв первоначальный вид. Влада это точно не беспокоило, Лёню, собственно говоря, тоже. Ещё он знал, что Влад не из привередливых: на постоянной основе он готовит себе попеременно то рис, то гречу или картошку и ест это с сосисками. Если Лёня не видел в холодильнике новой открытой пачки, это значило, что Влад сегодня обязательно сходит в магазин и купит ещё. Фруктов-овощей не ел. Лёня мысленно прикидывал, сколько таким образом лет жизни Влад себе скостит. Но вслух не высказывался. Кто он такой, чтобы осуждать взрослого человека за его собственный выбор? К тому же этот выбор никак не влиял на их совместную жизнь. Уборку Влад всегда выполнял вовремя — вообще не прикопаешься. Лёня убирался по вторникам, Влад по пятницам, и никогда не забывал этого.

Ещё он не работал. Лёня об этом сам спросил при знакомстве — похоже, его поддерживали родители. И, судя по всему, большую часть времени Влад проводил в своей комнате, не выходя на улицу. Иногда Лёня сомневался, что Влад знает, какое сейчас время года, какой месяц и тем более число. Но все эти мелочи его не касались. Ничего во Владе его не касалось. Кроме противной привычки курить.

Лёня затягивается и выдыхает дым в москитную сетку. Хозяйка квартиры разрешала в ней курить. Возможно, ей было особо без разницы, как будут пользоваться её квартирой, главное, чтобы деньги платили. К тому же залог был внесён, он покроет возможные расходы.

Лёня услышал, как щёлкнула дверь комнаты Влада.

«Тащится», — подумал он с раздражением и тут же затянулся, быстро и глубоко.

Влад шёл долго. За это время, подумал Лёня, он бы три раза сходил в свою комнату и вернулся из неё.

— Привет, — тухло говорит Влад на пороге кухни.

— Привет, — отвечает Лёня, даже не посмотрев на соседа, а продолжая смотреть во двор: на высокие зелёные деревья, детскую площадку с копошащимися в песке детьми и стоящими рядом родителями, на машины, припаркованным кое-как, то прямо на дороге, но на бордюре, попутно слушая крики этой самой детворы, лёгкие порывы ветра и шуршание листвы. Картина его успокаивает. Умиротворяет.

Лето выдалось щедрым и солнечным.

Влад взял стул и поставил его рядом с окном. Сам сел и поставил одну ногу на сидушку. Достал сигарету из пачки и поджёг. Лёня слышал лишь как с щелчком загорается огонёк. Больше не слышал ничего. Влад взял сигарету в рот и убрал руки от лица. Смотрел на холодильник, облепленный магнитами, и не шевелился.

Лёня искоса глянул на соседа.

Даже не пытался затянуться.

Зачем он это делает?

Лёня сам резко, почти остервенело затягивается и выдыхает тучу дыма.

Он не понимает, чего прикопался к Владу. Его дело, каким образом и как долго курить, это не должно трогать Лёню, абсолютно, не должно, но трогает.

Он быстро докуривает, давит бычок о белую пепельницу и уходит из кухни.

* * *

В последнее время за курением они пересекались чаще, будто Влад специально поджидал момент, чтобы присоединиться к Лёне. Но Лёне такая идея казалась глупостью. Зачем так делать? Какой смысл? Они даже не разговаривают, и Влад, не похоже, что собирался о чём-то говорить. Ему вроде как хватало своего общества, своего однообразия и своих продолжительных покуриваний. Но что-то в этом казалось Лёне неправильным. Неточным. Кривым и перекрученным. Но что — оставалось выяснить. А выяснять он не слишком хотел. Настолько он не испытывал желания сближаться с Владом.

Это тоже неправильно, думал про себя Лёня. Если нет желания, почему он думает о нём? За что именно цепляется? Привычка курить казалась ему лишь фальшивой причиной, на самом деле суть была в другом, просто он не знал в чём именно. А, может быть, он слишком много думал на этот счёт и его просто бесил некорректный перевод сигарет.

Лёня чиркнул зажигалкой, немного посмотрел на сине-оранжевый огонёк и прикурил. Примерно минуту спустя он услышал Влада. В этот раз только вздохнул.

Влад привычно переставил стул и поджёг сигарету. Так и пребывали в тишине, даже дети не кричали с площадки, но потом Влад про себя сказал:

— Закрывай окно, а то холодно.

Лёня напряжённо свёл брови. Пытался обдумать услышанное, но раньше этого выдал:

— Ты совсем того? На улице плюс двадцать, — он смотрит на Влада. На висящую серую толстовку, на торчащий чёрный шнурок на шее.

Влад медленно повернул голову. Посмотрел на Лёню безучастным взглядом, достал сигарету изо рта и кивнул:

— Да, наверное, совсем того.

Голос равнодушный и мерзкий. Не понять, задели его слова Лёни или нет. Он действительно согласился или иронизировал?

— Боже, — выдохнул Лёня и быстро докурил.

* * *

Возможно, Влад был торчком. Такого варианта Лёня не исключал. Этим и объяснялась бы общая заторможенность и отстранённость, а курил он, чтобы переждать отсутствие наркоты. Такой вариант Лёне был неприятен. Конечно, это до сих пор было решение, принятое взрослым самостоятельным человеком, но решение ещё хуже мутной привычки растягивать курение.

Всё это Лёне не нравилось. Вызывало почему-то физический дискомфорт и недомогание в области желудка.

* * *

Раздался стук. Лёня открыл дверь.

— Тебе не нужна стиралка? — спрашивает Влад.

Вместо привычной толстовки на нём белая футболка. Но больше всего внимания привлекла маленькая баночка на резиновом шнурке, заполненная чем-то серым. Похожим на песок. На сигаретный пепел.

— Лёня?

— А, нет, не нужна.

— Хорошо.

Влад ушёл. Заправил машинку, запиликал кнопками. Лёня услышал, как подалась вода.

Эту баночку он ещё не видел. Видел шнурок, думал, там какой-нибудь зодиакальный талисман. Но пепел? Пепел от сигарет или человека?

Лёня похолодел от мысли.

Кто будет носить прах человека на шее?

* * *

Когда Лёня зашёл на кухню, Влад ел рис с сосиской. По обычаю медленно и неспешно. Отрезал вилкой кусок, смотрел на него, насаживал, подносил ко рту и будто бы ждал, только потом кусал. И так с каждым кусочком, каждой порцией риса на вилке.

Лёня закатил глаза. Подошёл к окну и достал пачку. Но курить не хотелось. Он понял это запоздало. Пачку убрал в карман, опёрся руками на подоконник и посмотрел в окно. На всё те же зелёные деревья и мельтешащих людей. Небо было безоблачным, и оттого всё пестрило красками. Лёне это нравилось.

С улицы доносился ласковый ветер. Он лёгкий и непринуждённый. Не задувал как зимой, не тормошил волосы и одежду, не сбивал с ног, а только гладил и шептал.

Влад встал из-за стола и прихватил тарелку. Мыл в раковине. Тщательно и долго. За это время шум воды уже застрял в Лёниных ушах. Когда он прекратился, Влад никуда не двинулся. Это Лёня тоже слышал. Обернулся к нему. Тот стоял с руками над раковиной и затупал в сливное отверстие. А потом выдал:

— Я помыл посуду, я был счастлив здесь.

Лёня лишь похлопал глазами.

— Ты сам с собой разговариваешь?

Влад поднял голову. Смотрел серыми глазами на Лёню, и они ему казались пустыми. Он никогда точно не знал, что означает «пустой взгляд», но он ему показался таким: безжизненным, без блеска, без отражения.

— Да, — глухо роняет Влад. — Извини, если… мешает.

— Понятно, — шипит Лёня, а потом кивает на баночку: — Это что-то или кто-то?

Влад не понимал. Причём чистосердечно. Озадаченно поморгал и поводил взглядом по сторонам.

— Я про твою подвеску. Что там? Прах? Песок?

Влад беззащитно поджал губы.

— Ничего.

— А, если не хочешь, не говори, не заставляю. Просто интересно.

Влад кивнул. Вытер руки о полотенце на стене и ретировался к себе. Лёня заметил, что сделал он это быстрее обычного.

* * *

К моменту их следующей встречи для себя Лёня уже определил, что в банке прах человека. Будь там нечто иное, Влад бы так не реагировал. Стало быть, дело в чьей-то смерти? В том, что Влад не может кого-то отпустить? Лёня думал, что, скорее всего, так. Сам он ещё не переживал смерть близкого человека в осознанном возрасте, поэтому точно сказать не мог, что там чувствуют люди, когда теряют кого-то настолько близкого, что готовы носить его останки на своей шее.

Он думал, что это глупо. Не практично. Так ты только напоминаешь себе о том, что этого человека с тобой нет, ещё больше цепляешься за факт его смерти, а не примиряешься с ней. Так ведь должно быть со смертями? Их нужно принимать. Без них ведь никак. Это круговорот жизни. С одного всё начинается и одним всё заканчивается.

Влад зашёл на кухню, увидел Лёню и затушевался. Не говорит «привет», не смотрит, ищет, на что отвлечь бы свой взгляд. А Лёня наблюдал, как он себя ведёт. Непривычно. Нестандартно. Может, дело было действительно не в наркотиках.

Влад кинул на него взгляд. Будто бы зашуганный. Потёр ладони о штаны и сел на стул за столом. Не стал передвигать его, садиться рядом с окном и «курить». Лёня выдохнул.

— Ты, — начинает Влад и обрывает фразу, не уверенный, что стоит продолжать. — Ты знаешь что-нибудь про Вояджер?

— Нет, — Лёня даже не удивляется вопросу, столько всего Влад уже накидал, не имеющего смысла. — Что это?

— Да так… ничего.

Лёня вобрал равномерно воздух носом.

— Слушай, если ты спрашиваешь, то, будь добр, отвечай, когда я спрашиваю тебя. Типа как это ничего? Ты же сам спросил, знаю ли я что-нибудь про это. Почему не расскажешь? — Лёня сумел сохранить спокойствие и ответить вполне трезво. За это он себе мысленно похлопал. Это потребовало от него достаточно много выдержки.

— Я имею в виду, что это не так важно.

— Так. Так! Захера тогда спрашиваешь?

Лёня развернулся всем телом к Владу. Влад же отвёл взгляд в сторону выхода, будто Лёня ничего не спрашивал, не смотрел на него и не обращался к нему. Но он всё чувствовал, от этого жался. Мял пальцы и водил головой.

— Вояджер… это что-то типа спутника, космический аппарат, который создали, чтобы изучить планеты. Но вернуть его невозможно, поэтому он только дрейфует в космосе, с каждым годом всё дальше и дальше отдаляясь от нашей планеты.

Лёня никогда не слышал столько слов от Влада. И говорил он в темпе, не медленно, без задержек и ужимок.

— И… и что? — спрашивает Лёня, не уловив суть.

— Ничего, — выдыхает Влад.

Теперь в «ничего» Лёня поверил намного больше, чем в первый раз.

* * *

Он загуглил «Вояджер», прочитал о космическом зонде, о его назначении, миссии, посмотрел отслеживание на сайте NASA, ничего не понял и вернулся в гугл. Кроме космического аппарата поисковик выдавал песню Noize MC, её Лёня послушал.

Может ли быть, что дело было в песне?

Лёня сомневался.

«Милый дом, услышь мой вой уже»

Его не тронуло.

* * *

Сегодня Лёня встретился с мамой. Женщиной она была властной и доминирующей. Общение с ней должно быть дозированным, иначе вытерпеть её просто невозможно. Раз в неделю-две — самое то. Лёня бы вообще предпочёл с ней не встречаться, но в семье именно она была ответственной за финансы и с её руки Лёня получал деньги на обучение и проживание. Он использовал эту функцию, пока предоставляется шанс. Возможно, так он не спешил отрываться от отчего дома. Возможно, так он был зависим.

Когда она почувствовала запах сигарет, то состроила недовольную сморщенную гримасу. Лёня накануне, как перед сдачей крови, старался не курить. Вполне мог запах от сигарет Влада въесться.

Его мать считала, что сигареты — это пустая трата денег, в первую очередь, во вторую — не лучший способ угробить своё здоровье. Лёня был согласен с её словами, но ничего не мог поделать с собой. Курение казалось ему безобидной шалостью, которую оставит через пару лет, когда надоест. Но, конечно, так при ней он не выражался. Она не поймёт. Он только говорил:

— Я брошу.

Без временных рамок и других условностей. Она не верила. Была недовольна. Почти зла. Ещё бы, сын не слушается. Она для него не авторитет, а так быть не может. Не может, но так и есть. Она чувствовала угрозу своему положению. Это Лёня знал, поэтому подыгрывал, говорил, что начал читать статьи о курении, узнал много жутких историй про «лёгкие курильщика», даже фотографии с чёрными лёгкими на упаковке сигарет стали вызывать искренние треволнения. Мать успокаивалась, начинала верить.

В этот раз их встреча оборвалась на телефонном звонке. Мать вызывали на работу. Она с недовольством простилась с сыном и удалилась. Лёня же с облегчением вздохнул.

Несмотря на всё своё недовольство, есть в ней что-то мягкое и нежное, правда, спрятано оно за тонной гневливых выражений и отчитывающих нотаций.

Лёня вернулся домой рано. Вставил ключ в дверь, повернул два раза, потянул ручку на себя и услышал голос. Следом музыку. Он зашёл в квартиру, но дверь не закрыл. Звуки доносились из комнаты Влада. Лёня не признал его голос. Он был слишком живым, активным, громким, а ещё с хрипцой, которой не прослеживалось при разговоре. В нём было столько эмоций, столько самоотдачи, сколько от всего Влада Лёня ни разу не видел. Пел Влад на английском, произношение у него было хорошим, он отлично улавливал настроение песни и подстраивался под неё. Лёня даже открыл рот от удивления.

Песня закончилась. Началась следующая. Лёня остался на месте, а Влад продолжил петь, и Лёня слушал. Слушал и наслаждался. Хрипца по-своему очаровывала и голос у Влада был не шаблонным, он не протягивал подолгу слова, кажется, его голос этого не позволял, но он хорошо справлялся с той частью, которую мог пропеть.

Лёня стоял и слушал, пока это продолжалось, но вот началась песня с русскими словами, и Лёня замолчал. Потом выключил музыку.

Концерт закончился.

Лёня закрыл за собой дверь и повернул замок.

Влад выглянул из комнаты. Настороженно смотрел на Лёню. Серая толстовка по-прежнему на нём, баночка на шнурке спрятана под тканью.

— Хорошо поёшь, — сказал Лёня, снимая кроссовки.

— Ты… слышал?

— Нельзя?

Он посмотрел на Влада. Тот схватился за край двери. Кажется, было нельзя.

— Стесняешься, что ли? — спросил Лёня, ставя обувь на полку.

Влад не ответил. Только опустил голову, шарил глазами по ковру.

— Специально ждал, когда меня не будет? — догадался Лёня.

— Нет. Просто так совпало.

— А при мне никогда не пел.

— Настроения подходящего не было.

Лёня вытянул губы. Не похоже на правду.

Влад застыл в дверном проёме, а Лёня не заходил в свою комнату.

— В музыкалку ходил?

— А? Нет. Нет. Сам распелся.

Манера речи Влада изменилась, подметил Лёня. Стала более быстрой. И эмоциональной. Да, в ней было больше эмоций. Например, растерянности, взволнованности, какого-то страха, будто пение — страшный грех, о котором никто не должен был узнать. А вот Лёня узнал, и что с этим делать, Влад никак не мог решить, поэтому стоял в дверях и искал ответ.

— Я не буду тебе мешать, — говорит Влад и закрывает дверь.

Лёня сводит брови.

— Ты и не мешаешь…

* * *

На кухне приходится включить свет. Был день, но пасмурность сгустилась резко. Резко и потемнело. Лёня с унынием смотрел на пустой пейзаж: игровую площадку без детей и родителей, на будто бы поникшие листья деревьев. Солнце ему было больше по душе.

Медленно из своей комнаты выполз Влад. В этот раз он сел с противоположной стороны стола, подальше от Лёни. Лёня воспринял это лично.

— Что-то не так? — спросил он.

Влад не отвечал. Смотрел вниз и не открывал рот.

— Влад, я с тобой говорю, — начинал заводиться Лёня.

— Я слышал, — отвечает спешно Влад.

— Так чего не отвечаешь?

— Не знаю.

Лёня замер. Даже не затянулся.

— Чего?

— Что отвечать.

— Ну, отвечаешь «да» или «нет», ясное же дело. Если да, то объясняешь, что не так, типа я услышал твоё пение, тебе это не понравилось и ты залупился на меня.

— Это не так.

— Очень надеюсь.

Влад вздохнул.

— Просто… просто я не знаю, что говорить. Я уже давно ни с кем не общался. И не знаю, что делать.

Всё-таки выводы о том, что Влад безвылазно сидит дома, — правда.

— Ну, делай, что делал раньше. Когда-то же ты общался с людьми, да? Было бы странно, если бы нет.

— Общался, но давно.

— Даже в сети не общаешься?

— Иногда. Не очень получается.

И тут до Лёни дошло:

— Это связано с ним?

Влад поднял голову и повернул лицо к Лёне.

— С прахом в баночке.

Влад снова поджал губы. Лёне показалось, что сейчас Влад заплачет. Но поджатой губой дело и ограничилось.

— Я не говорил, что это прах.

— Но это прах?

Влад едва видимо кивает. Хочет, чтобы его ответ не разглядели.

— И кем он был? Или это она?

— Он.

— О, супер, хоть что-то я теперь знаю, — скинул руки Лёня, забывая про сигарету. Настолько его захватил разговор.

Владу эта радость не понравилась.

— Твоя любовь была? — прикинул Лёня.

— Нет, — выдохнул Влад и снова опустил голову. — Мы были друзьями. Но его отец думал, что мы встречаемся.

— Почему же?

— Слишком много времени проводили вместе. Вот он и думал. И делали всякое такое, что ему казалось гейским.

— Например?

Влад молчал.

— Я тебя слушаю, вообще-то. Если не хочешь отвечать, так и говори, чтобы я не ждал, — сказал Лёня и затянулся. Затяжка обладала какой-то живительной силой и приободрила его. У него появилось больше напора и намерения узнать, что произошло.

— Ты когда-нибудь танцевал в метро?

— Хороший вопрос. Но стоит начать с того, танцевал ли я вообще. Да, один раз, в школе на выпускном. Куда там в метро. — Влад снова молчит, не испытывает намерения говорить. — А ты, стало быть, танцевал?

Влад кивает. В этот раз качается всем телом.

— У тебя в жизни был такой человек, с которым… вот только с ним были вещи, которые вы могли делать?

— Типа секса?

— Нет, — мотает головой Влад, — секс у тебя может быть с кем угодно при нужным обстоятельствах, я про то, что есть вещи, которые ты не будешь делать с каждым, потому что им это не близко, для них это что-то совсем из другого мира, а вот этот человек — он всё понимает, знает, как это для тебя, и поэтому может с тобой их делать.

— И танцевать в метро?

— Да, — обессиленно выдыхает Влад и закрывает лицо рукой. — Я думал, что понимаю его. Что он понимает меня. Что между нами есть какая-то уникальная связь, но он… — Влад замолкает. — Он спрыгнул с крыши.

Лёня аккуратно вбирает воздух. Самоубийство, значит. Понятно, почему для него это так сложно. Ладно ещё смерть от внешних обстоятельств, но смерть от собственной руки — требует слишком много осмысления.

— Хочешь рассказать об этом? — спрашивает Лёня.

— А что рассказывать? — затравленно смотрит Влад в ответ. — Он сиганул и всё. Его отец всегда говорил, что мы ерундой занимаемся: лазаем по заброшкам, носимся по краю крыш, доводим людей до белого коленья, бесим всех и наживаем себе проблем. И я думал, думал, что Слава такой, — Влад осекается, с мольбой смотрит на Лёню. Его звали Слава. — Такой же, как я, что ему нужны острые ощущения, прямо как мне, но нужно ему было совсем другое… он… хотел умереть. Но я никогда не хотел этого. И он этого никак не показывал. И хоть я знал его как никто другой, этого я не увидел. Он будто бы в один день на это решился, написал записку и сиганул с крыши, будто это было совсем не сложно. Тогда непонятно, чего он вообще добивался, будучи со мной, если знал, что я не такой, как он… А может, он, как я, думал, что я такой же… Ничего не понимаю.

Лёня тоже не понимал. Он же не знал этого Славу. Не знал, какие были между ними отношениями, чем именно они вдвоём занимались, к чему стремились.

— А почему его прах носишь? Разве не проще было бы оставить его, чтобы не бередить раны?

— Не знаю, — тонет во вздохе Влад, — не знаю, просто чувствую, что не могу оставить. Не хочу. Не хочу, чтобы всё заканчивалось вот так.

— Он давно умер?

— Год назад.

Тяжело, подумал Лёня. Как вести себя с такими людьми, со смертями, он не знал. И даже не представлял. Всё, что он мог сделать, это дать Владу высказаться, мог послушать, немного пожалеть, сказать, что да, жалко, что так получилось, никто не ожидал, никто не мог к такому подготовиться.

— Было бы хорошо, если бы ты мог его отпустить, — высказался Лёня.

— Я даже не знаю, хочу ли этого, просто… это так сложно. Непонятно. Что… что с этим сделать? — Влад наклонился к коленям.

— Знаешь, тебе никто не запрещает горевать всю жизнь, но только если ты этого хочешь. Если тебе так будет нормально, то почему нет? Но если понимаешь, что тебе с этим никак, то, наверное, стоит как-то пошевелиться, что-то сделать. Как-то подступиться.

— Серьёзно так думаешь? — поднимается Влад.

— А зачем бы я тогда это говорил?

— Чтобы поддержать?

— Ну, почему я не могу говорить, чтобы поддержать, и попутно так думать? Мы же взрослые люди, можем сами за себя всё решать. Брать деньги у родителей или зарабатывать самим, злиться по мелочам или им радоваться, грустить, когда кого-то с нами нет, и вспоминать лучшее, что было вместе с ними. Понимаешь, всё здесь — вопрос выбора.

Влад выглядел спокойнее. Кажется, он действительно понимал. Или что-то из слов Лёни всё-таки отзывалось в нём.

— Я… я скучаю по нему, — с особенной теплотой произносит Влад и смотрит на Лёню. — Просто… его так не хватает. Я не знаю, как теперь быть и что делать. Если больше не будет как раньше, то… то как вообще должно быть? Этого я тоже не понимаю.

— А если не попробуешь, то и не узнаешь. Делай, как можешь, как хочешь, насколько сил пока хватает, а там уже посмотришь.

— Будто это просто.

— Но ты же не пробовал? — подлавливает его Лёня. — Вот попробуешь и скажешь мне, как это.

— Но я так чувствую.

— А будешь делать, и будешь чувствовать по-другому, — Лёня хочет затянуться, но понимает, что сигарета потухла. Прямо так, как тухла у Влада, когда он сидел с непроницаемым лицом и залипал в стене.

— Всё с твоих слов звучит просто, — Влад неожиданно улыбается. Как-то скомкано, неуверенно, напряжённо, но Лёня, к своему удивлению, доволен результатом. — А как оно на деле будет, никто не знает.

— Но это не повод не пробовать, — чиркает зажигалкой Лёня. — Хочешь помогу? Ну там пойти куда-нибудь, что-нибудь поделать. Нет, как этот Слава я навряд ли что-то смогу сделать, но что-то общечеловеческое, обыденное — вполне.

Влад смотрит на Лёню. Спокойно. Умиротворённо. Ему нравятся его слова. Звучат честно и искренне. Такого ему не хватало. Ему вообще не хватало живого общения, но подступиться он боялся. Боялся, что всё снова повторится. Что, привязавшись, потеряет кого-то ещё, хоть это и было маловероятным. Он был не готов вступать в новые человеческие отношения, он хотел себя от них огородить. Хотел себя защитить, хотел спрятаться, но, возможно, этим сделал себе только хуже.

Прошёл целый год, и за этот год он потерял всё, что было. Не только Славу. Тогдашних друзей, приятелей, знакомых — перестал общаться со всеми. Поддерживал связь только с родителями, и то редко, сам не звонил, не чувствовал нужды, не ощущал течения времени, то, что было полгода назад, казалось делом вчерашнего дня.

Он предполагал, что, возможно, знакомые подумали, что он сам, как Слава, покончил жизнь самоубийством, поэтому перестал объявляться, показываться на глаза, писать в сети, а вместо него сидит кто-то другой, заходит, листает ленту и выходит, игнорирует гору сообщений и звонков, делает вид, что их нет, что красный значок — это что-то абсолютно естественное и необходимое быть. Но он понимает, что это не так. Это лишь отсрочка, когда-то с ней придётся закончить. Быть может, это случится довольно скоро, если всё будет так просто, как на словах Лёни.

Влад смотрел на него, не отрывался, улыбался и хотел ещё что-то сказать, но не представлял что, и тогда он, как в один из тех моментов, когда глубоко погружался в себя и прокручивал песни, которые нравились ему и Славе, произнёс:

— Хочу на Марс.

— Почему? — усмехаясь, спросил Лёня, явно не понимания смены курса диалога.

— Говорят там классно.

— Серьёзно? До туда бы добраться.

Влад смеётся. Не может удержаться. Лёня принимает его слова за чистую монету.

— Это песня такая, слушаешь её и думаешь, да, вот бы попасть на этот ваш распрекрасный Марс…

— А, — до Лёни доходит, — так это были слова из песни.

— Ага, — кивает Влад, — послушай как-нибудь, может, что-нибудь понравится.

— Буду слушать по песне за каждое твоё действие.

Владу такой расчёт не понравился, но он улыбался. Это было не так уж и плохо.