То, что поможет выжить (гет)

— И что ты здесь делаешь?

Это вовсе не должно было прозвучать как претензия — скорее как растерянный выдох, сдобренный мизерной долей недовольства: в конце концов, обойдя половину восточного крыла Крепости-на-Перекрёстке, Кара никак не рассчитывала найти его здесь.

В библиотеке.

Склонившимся над какой-то древней книжонкой — в такой поздний час, что глаза слипались от одного взгляда за полукруглое витражное оконце, иссекавшее пространство длинными ажурными тенями.

Дэйн даже не дёрнулся; ответил, кажется, больше по инерции — тихо и отстранённо:

— Ищу то, что поможет выжить.

А потом опомнился, быстро оправил синюю льняную рубаху, расшитую брызгами белых снежинок, пригладил чуть встрёпанные чëрные волосы и всё-таки улыбнулся: устало, одним краешком пересохших губ, то ли радуясь, то ли извиняясь — сложно было сказать вот так сразу.

Кара помедлила с ответом; подошла ближе. Не раздумывая, уселась на широкий дубовый стол по правую руку от Фарлонга, закинула ногу на ногу, наклонила к книженции голову. Чуть сощурившись, пригляделась к витиеватым символам, прилипшим к подистрепавшимся страницам, изогнула бровь.

— И давно ты читаешь на языке Второго Иллефарна?

Дэйн вздохнул и устало уронил голову на руки, сложенные поверх толстенного фолианта. Пламя чадящей свечи трепыхнулось, тихо фыркнуло и потухло, переродившись в тонкую серебряную нить.

— Знаешь же, что не читаю, — буркнул он, едва приподнявшись, и от неё не укрылось лёгкое огорчение, прокравшееся в хрипотцу его голоса — словно этот удивительный человек и вправду должен был уметь говорить языками живыми и мёртвыми. — Но ведь это ты мне однажды сказала, что интуиция стоит того, чтобы её слушать, правильно?

Кара склонила голову к плечу и коротко кивнула — было, не поспоришь; выписала в воздухе простенький пасс, совершенно точно зная, что Дэйн наблюдает. И он правда наблюдал — молча, зачарованно скользя взглядом по её белой ладони, казавшейся ещё белее в молочном лунном сиянии; по снопу крупных бледно-желтых светляков, сорвавшихся с тонких пальцев, высветливших припылившиеся верхушки книжных стеллажей; по её лицу, на котором витражными пятнышками играл замысловатый узор.

— Ну?

— Я ищу то, что мог видеть раньше. В руинах около дома. В Арване. Там, где мы искали статуи Очищения. Узоры, знаки… хоть что-то.

Дэйн взмахнул исписанным клочком бумаги и с глухим шелестом пригвоздил его ладонью к столу.

— Мне постоянно кажется, что мы что-то упустили, и это ощущение как слово, которое вертится на языке, но ты никак не можешь его вспомнить, и… — Он немного замялся, зажмурился, быстро потëр глаза. — Нет, ладно, просто забудь! В мыслях это звучало не так по-идиотски.

— Да нет, не по-идиотски, — ответила Кара, почти бездумно вплетая пальцы в его пропахшие дымом волосы. — Отвратительно признавать, но некоторые чувствования говорят яснее всяких пророчеств, и иногда этому лучше не противиться — ради своего же блага. Уж я-то знаю, как это бывает, Фарлонг, просто поверь мне на слово.

Недолго помолчав, Дэйн лукаво прищурился.

— Ты точно мне не снишься? Леди Руо говорит о несопротивлении во благо? Серьёзно?

Кара пожала плечами.

— Даже Рыцарь-Капитан теперь проводит ночи в окружении книг и, отринув банальную логику, доверяется интуиции, так почему бы и нет? Я всегда за увеличение амплитуды вселенской иронии.

Вместо ответа он только хмыкнул и наклонился вперёд, отвлëкшись на её мягкие касания. Такой же податливый, как и всегда, столько, сколько она его помнила, вот только осознала не сразу. Далеко не сразу: в конце концов, то, что люди прозвали близостью никогда не было центром её устремлений. Да что там! И частью не было: одна мысль, что кому-то захочется знать её сердце казалась сущим бредом; злобной насмешкой, в которой не прослеживалось и намека на правду — только едкий-едкий подвох.

А потом с ней случился он, и всё, что могло пойти наперекосяк — пошло, покатилось и полетело. Со свистом. Прямиком в тартарары. Или всё-таки встало в свои пазы? По-правде, Кара так до конца и не поняла: кто ж разберёт эту дурную вселенскую иронию?

— Только мир случайно не схлопни, — напутствовал Дэйн и довольно прикрыл глаза, когда она легонько провела короткими ноготками по его затылку к шее.

— Да он и без меня прекрасно справляется, знаешь ли, — без задней мысли усмехнулась она, и тут же прикусила язык.

Когда смерти стало слишком много, они перестали её упоминать. Просто вычеркнули это слово на букву «с» из всех бытовых разговоров, словно суеверные безумцы — только через плечо плевать не начали. Будто поняли враз — больше так нельзя.

Теперь — нельзя.

Первое время было сложно: в конце концов, привычная речь её Рыцаря-Капитана — восхитительно «воодушевлëнного» по природе своей — наполовину состояла из тяжёлых вздохов и гаванских присказок о кончине, а Каре попросту никогда не доводилось так тщательно подбирать слова. Никогда не доводилось чувствовать столько ответственности за дрянные буквы и слоги, слетающие с её губ.

Чувствовать столько ответственности за других людей.

Видит Бездна, если б кто-то ещё год назад только допустил мысль о том, что Кара Руо, известная своим злым языком и премерзким характером, добровольно решится изрыгать поменьше гадостей других заради; что придёт к перемирию со своим ненормальным отцом и будет крутить шашни с темноглазым сельским рыцарёнком, выползшим к ней прямиком из болота с куском серебра в груди; что снова застанет войну и смерть, и будет сутками напролёт корпеть в лаборатории чокнутого сигильского колдуна в попытках создать то, что поможет выжить — да, она бы наверняка рассмеялась горе-мыслителю в лицо.

Наверное поэтому хаос рассмеялся первым.

Кара закусила губу и вновь взглянула на Дэйна — обманчиво мирного в её руках; заправила за ухо короткую смоляную прядь, мягко коснулась скулы и легонько ткнула в родинку на виске. Похоже, Рыцарь-Капитан не обратил внимания на её слова — или сделал вид, что не обратил.

И хорошо.

Они не могли позволить себе упадничества. Не могли позволить страху управлять положением дел — и не имели права взращивать его друг в друге. И чем ближе армия Тени подступала к стенам Крепости-на-Перекрёстке, тем яростнее Кара говорила о хорошем — по-крайней мере, пыталась говорить. Часто. Вопреки. Из ядовитого, чистейшего принципа. Назло расстройству, смерти и войне: в конце концов, уже пережила одну и теперь собиралась пережить другую.

Подумать только, Кара Руо — поборница добра и милосердия! Наверняка, выглядело комично, вот только не было в том ни капли противоречия — она делала это для себя. Даром, что ей страшно требовалось выживание целой крепости.

Всё должно было остаться на своих местах. Непреложно. Неприкасаемо.

Всё должно было быть.

Дэйн вздохнул и неохотно отпрянул.

— Что-то случилось? Почему ты здесь?

— Если б случилось, я бы уже сказала.

— И всё-таки?

— Пришла поискать то, что поможет выжить, — ответила она, помолчав. — Нашла, между прочим! Вот только…

Дэйн недоверчиво взглянул на неё.

— Вот только выяснилось, что то — веско продолжила Кара, — или точнее, тот, кто поможет выжить, отчаянно противится сну и изводит себя здесь — в этой кошмарной библиотеке, так, будто ни Алданон, ни гит, ни даже я не перерывали это место до самого основания. И ещё на комплименты напрашивается — неизящно и почти что бесстыже. И ещё…

Не позволив докончить, Дэйн перехватил её руку и мягко поцеловал в ладонь. Легонько сжал. Поцеловал снова — так, что она невольно затаила дыхание и замерла, прислушиваясь к гулкому бою сердца.

— Я тебя понял, — оправдался он, перебирая её тонкие, увитые кольцами пальцы. — Понял. Ты права, конечно, просто я не могу сидеть сложа руки, и…

— Не можешь спать.

Он искоса глянул на неё, но ничего не ответил — только неопределённо повëл плечом. Не спорил, чтобы не лгать. Молчал о развившейся резистентности к сонным отварам, но она знала и без того. И без того — злилась. И едва ли могла винить.

Кара вздохнула. Склонив голову набок, долго вглядывалась в него, прежде чем аккуратно выпростать руку из его руки. Стянула со стола аккуратно исписанный огрызок листа, заложила закладкой между страниц фолианта и отодвинула как можно дальше. Расцепив ноги, села боком. Неловко поёрзала и перебралась ближе к центру стола — ближе к нему.

Знала, что сработает безотказно.

Дэйн вскинул бровь и неспешно дотронулся до её колена. Рвано выдохнул. Посмотрел на неё снизу вверх коротко, вопросительно. Ожидающие замер. Кара усмехнулась краешком губ и кивнула.

— Ну давай, Фарлонг, только быстро! Пока никто не видит. И пока я не передумала, разумеется. Дважды повторять не стану!

…а в следующий миг уже гладила его по волосам, вдыхая запахи трав и дыма, пока он поудобнее укладывал голову у неё на коленях. Пока тщетно пытался обнять, то и дело задевая локтями книги и перья, свитки и одинокую баночку чернил — закупоренную, к счастью.

— Знаю, — сказал он, бросив затею с объятиями и принявшись бездумно выводить узоры на её бедре кончиком указательного, — знаю, что не станешь. Кара?

— М?

— Я скучал по твоим колкостям.

Её рука замерла у него на щеке.

— Да ну?

— Ну да.

— И как? — будто невзначай спросила она и невольно затаила дыхание. — Сильно?

— Безумно. — Дэйн поймал её ладонь и прижал к губам. — Скажи ещё что-нибудь гадкое?

— Всегда догадывалась, что ты извращенец.

Он тихонько рассмеялся и порывисто расцеловал её пальцы, быстро, один за другим — то мягко прихватывая губами кончики, то словно невзначай легонько касаясь языком. Кара довольно мурлыкнула, но, быстро спохватившись, утаила улыбку в уголке рта; взглянула на Дэйна растерянно, несколько коротких мгновений наблюдая за изящной естественностью его движений; рассматривая то линии вен на тонких руках, то обнажившуюся полоску шеи, выглядывающую из-под индиговой материи рубахи, то кончик носа, которого отчего-то так хотелось дотронуться.

...не дотронулась.

Не решилась — так, как не решилась спугнуть этой мягкой тишины, подсвеченной слабым сиянием магических светляков, — только сжала его пальцы чуть крепче, инстинктивно втянула живот и зажмурилась. Сокрылась во тьме от щемящего стука сердца; от жара, что плавил грудную клетку болезненно нестерпимо. Сокрылась от гула мурашек, касаний и поцелуев — сладких, точных и выверенных, привычных, изученных вдоль и поперёк за эту маленькую-маленькую жизнь, растянувшуюся на год, которого не могло и не может быть достаточно. Сокрылась от невыносимости; от дрожи на кончиках пальцев, от кома в горле и тянущих нитей тревоги. Сокрылась от него, но спрятаться не сумела, и всё её пугающе уязвимое вышло из берегов, захлестнуло, затопило и подчинило солнечное сплетение тому, что страшило её сильнее всего.

Всегда.

Огромной вселенской иронии в одном маленьком мягком слове; самой ранящей сопричастности.

Тому, что поможет выжить — или разрушит окончательно.

Кара осторожно вдохнула и покусала губы, продолжая жмуриться. Продолжая расщепляться, умирать и исцеляться от этого устрашающего тепла — обжигающего, нестерпимого и нужного. Продолжая думать, какой была бы её жизнь, сверни она на пару кварталов левее в тот злополучный день, когда Глина и Кета решили устроить с ней разборки. Где бы она была? Кем бы она была?

С кем?..

Думать и отмахиваться от мыслей, потому что лучше не знать, не искать, не перебирать варианты, ведь самый правильный всё же случился с ней — тогда, в конце промозглого Марпенота; врезался в сердце осколком серебра, самой странной и самой красивой магией, болью обретения.

Дурной-дурной надеждой.

«Выживи, — попросила она мысленно, — переживи их всех, и тогда все мои колкости будут твоими. Каждое гадкое слово — твоим. Для тебя».

Сказала, легонько тронув его плечо:

— Пойдём спать, Caesin. Я не оправлюсь, если кто-то застукает меня здесь с тобой в таком виде. Я даже… — Кара тихонько хмыкнула. — Даже сделаю так, чтобы в твоей комнате всю ночь звучал лес. И, так уж и быть, позволю взять эту книжонку с собой — мало ли, вдруг и правда отыщешь то, что поможет выжить, но…

Она осеклась, когда Дэйн бережно погладил её по руке — так, как делал всегда, когда хотел успокоить или утешить, — а затем поднялся, вырос над ней, её тихий, усталый, бесконечно прекрасный лес, взглянул сверху вниз и медленно помотал головой.

— Не нужно, — негромко ответил он, заправив ей за ухо прядь. — Я ведь тоже уже нашёл.