Надежда - в отчаянии (джен)

Свет запрятан во тьме,

Вечность — плазма в огне,

А ошибки есть путь

Не себя обмануть.

Прогорают мечты,

Гаснут солнца лучи,

За закатом — рассвет,

В буре мыслей — ответ.

Гранью тонкой легло

Унижения зло,

Но в падении — взлет.

Можно все побороть.

Она приходит домой поздно вечером, когда некоторые уже спят.

Дома её никто не ждёт.

У неё нет ни собаки, ни кошки, потому что она считает неправильным не уделять животному должного внимания.

Она раздевается, сбрасывает плащ и удобную, но некрасивую обувь, прописанную ортопедом.

Глядя в зеркало, собирает волосы в хвост, выставляя напоказ самой себе слуховые аппараты, обычно тщательно скрываемые при людях.

С удовольствием срывает галстук и белую рубашку, включает компьютер и делает музыку в колонках громче.

Это её успокаивает.

Она ставит чайник. Не потому, что хочет есть или пить, а потому, что привыкла.

Наскоро что-то съев, она достаёт телефон или садится перед монитором, положив руки на клавиатуру, и пишет.

Она думает о творчестве.

Всегда.

Её голова полна мыслей, которые не связаны ни с работой, ни с миром в целом. Её повести основаны на переживаниях, порой столь сильно завуалированных, что сложно сказать, в каком персонаже нет её черт.

Но все её слова и предложения не нравятся ей, ей кажется, что они лживы, пропитаны грязью и ядом, гнилью.

Она порой тупо пялится в монитор и, осознавая, что нет хороших идей, или вдохновения, или просто сил, заходит в интернет.

Потом она идёт в ванную.

Смотрит на ярко-розовый станок и ловит себя на мысли, что лучше бы он был со сменным лезвием или вовсе опасной бритвой — по старинке.

Она часто думает о том, что в холодной воде ей будет не больно.

Но...

Рукой она скользит не к запястью другой, а кладет её на живот и ведёт линию всё ниже, ниже.

Когда приходит расслабление, она думает, что всё не так уж и плохо. Что можно ещё какое-то время жить и смотреть на этот мир. А этот мир всегда смотрит не на неё, а в сторону.

Этот мир всегда отворачивается.

С самого детства она находится под гнётом заболевания, она — другая, как бы ни пытались это исправить родители, она всегда чувствует это собственной шкурой, каждым своим нервом, каждой клеткой.

Она ненавидит притворство, ненавидит ложь и косые взгляды.

Но их в детстве и в школе было слишком много для такого почти нормального ребёнка. Всего лишь почти.

А потом она научилась с этим бороться. Тренировки и режим делали своё: она становилась сильнее, выносливее.

В студенческие годы она, передвигаясь на метро или автобусе, специально толкала локтями всех, кто смотрел косо, наступала на длинные юбки псевдомодницам и грубила наглым старухам.

Теперь она умеет стоять за себя. Но сколько она тратит на это сил, воли, энергии, никто не знает.

Это борьба длиною в целую жизнь.

Ещё недавно она подмечала свою медлительность: тогда как обычный человек делал что-то за полчаса, у неё мог уйти на то же самое час или больше.

Со временем же она начала предполагать, что стала как все. Но не отдавала себе отчёта в том, что уже давно переросла большинство людей рядом с собой.

Несколько дней назад она попадает под дождь. На улице стоит поздняя весна, но холодно, и начинается то, что она ненавидит и боится всю жизнь. Воспаление.

Когда воспаляются слуховые проходы, реальность становится невыносимой. Звук, воспринимаемый лишь частично, как острый нож, режет по нервам, проникает сразу в мозг и пробуждает фобии. А попытка надеть слуховые аппараты доставляет такую боль, что она готова умереть, лишь бы этого не чувствовать.

У неё появляется план. И она начинает претворять его в жизнь.

Два дня на подготовку квартиры. День — чтобы снять деньги и оставить их в секретере. Ещё день — забрать с работы личные вещи. И пара часов, чтобы набросать записку.

Она понимает, что у неё около недели — и потом всё.

Она начинает пить, когда все дела сделаны — думает, что так будет проще. Но проще не становится.

Она глушит боль транквилизаторами, но они не помогают.

Она скатывается в чёрную яму одиночества, и никто не пытается протянуть ей руку.

Она проживает три дня без всех.

В полной тишине.

Боль в ушах стихает, но психологическая мука так и не прекращается.

Она молится Богу, просит отпущения грехов и снова пьет. Она не понимает, за что её так наказали с самого детства, заперев в этом теле, которое нужно было постоянно поддерживать и тренировать для более или менее сносного функционирования. И которое точно не может позволить сделать мечты реальностью.

— Ваш ребёнок — инвалид, что вы хотели? — говорили тогда врачи. — В лучшем случае будет ходить и слышать с аппаратом. Мышечная дистрофия плохо лечится, но на тренировках и препаратах можно долго протянуть. Но тут вопрос воли и желания.

Она тогда не понимала этого. Взрослые говорили умные фразы, озвучивали какие-то диагнозы и заставляли по нескольку раз проходить болезненные процедуры или сдавать анализы. Мама скупо отвечала на закономерно возникающие вопросы, даже не глядя на неё. Как, впрочем, и сейчас.

А отец ушёл, оставив их вдвоём в этом огромном бушующем океане боли и жестокости.

Их лодка осталась без капитана.

И вот она решается.

Ночью она стирает все данные в телефоне, оставив его на совершенно пустом столе, выбросывает мусор и поднимается на последний этаж.

Она медленно подходит к краю крыши.

Ветер овевает её лицо и треплет непослушные волосы.

Она смотрит на реку, на далёкие огоньки фонарей и думает о том, что буквально через считанные минуты её не станет.

Чёрт.

Сколько же будет крови?

Может, хоть теперь мама заплачет и посмотрит на неё?

Может, хоть теперь отец скажет, что любил свою дочь?

Может, теперь все поймут, что она была их смыслом жизни? Теперь, когда её уже нет…

Она стоит на краю, и только страх и отчаяние борются у неё внутри.

Она давно хотела попрощаться с этой ненужной и полной боли жизнью, но не может сделать шаг во тьму.

Сейчас она чувствует каждым своим нервом, что жива. Сейчас, как никогда раньше, такой простой и лёгкий, на первый взгляд, шаг, был колоссально непростым в плане исполнения — ей, видимо, недостает решимости.

Вдруг она вспоминает свои занятия вокалом. Вспоминает своего отличного преподавателя, который, несмотря на её недуг, требовал от неё прилежания, как от любого другого ученика, и ни в чём не давал ей уступок. Хотя порой она сама требует от себя слишком многого.

Он заставил тогда её понять, что ей доступно то же, что делают многие другие, что она может научиться петь, может взлететь — главное, не опускать руки и постоянно тренироваться.

Тренироваться.

Она достает из кармана халата маленькую бутылку водки и делает несколько глотков. Адреналин на таком уровне, что алкоголь не помогает.

Руки предательски трясутся.

Внезапно пролетает ворон, и она испуганно пятится. Бутылка летит в темноту и с неприятным дребезгом разбивается. Устояв на ногах, она тяжело дышит. Ей становится страшно, и теперь даже отчаяние не может заставить её сделать этот шаг.

Но всё-таки она не хочет быть той пустой бутылкой. Она хочет быть чём-то большим. И потому забирается на карниз.

Тут она видит парочку, прогуливающуюся тёплой весенней ночью вдоль берега такой красивой, как она сейчас это понимает, реки.

Ещё один камень в её клети, которую она тащит на себе.

Любовь.

Она всегда хотела любить и быть любимой, она знала, что сможет, но на её долю выпали только секс и использование.

— Ты! — раздается вдруг голос позади, и тут...

Она резко оборачивается, и её ноги, обутые в розовые меховые тапочки на резиновой подошве, соскальзывают с карниза...

Она падает на крышу и ударяется спиной.

Её колотит.

А потом брызжут нежданные слёзы.

Вокруг никого нет.

Что это было?

Кто кричал?

Привидение или ангел-хранитель?

Она не знает.

Она плачет, и тугой узел в её груди медленно тает, освобождая от ужаса и паники. Она понимает, что всё, из-за чего она переживала, чего боялась, во что верила, чем терзала себя, сейчас неважно… Что всё можно преодолеть или поддерживать на приемлемом уровне, чтобы было комфортно.

Она вытирает слезы и хромает обратно в свою квартиру.

Телефон всё так же лежит на столе, и она сразу включает его, вспомнив единственный, кроме маминого, номер.

Она пишет длинное сообщение, словно исповедь, и понимает, что ей легче.

Настолько легче, что она хочет жить и стать той, кем всегда мечтала.

И будь что будет.

Накрывшись одеялом с головой, она крепко засыпает впервые за долгое время.

Следующее утро встречает её солнечным рассветом. В сообщениях уже ждет ответ.

Прочитав, она улыбается. Надежда есть.