Туннель (джен)

Это даже не удивило.

Наверное, потому, что Манами устал. Вымотался, можно сказать. Он ездил с самого утра, с несколькими короткими перерывами, день уже перевалил за половину, и позади остались километры подъёмов и спусков. Пора возвращаться домой, принять душ и отключиться на кровати, и Манами подумывал об этом, но в общем, считал, что может выжать из себя ещё. Ещё, а потом ещё немного.

Примерно так он себя и чувствовал, когда увидел туннель. В этом ничего удивительного — в Японии множество гор, и если хочешь попадать через них из пункта А в пункт Б, то однажды неминуемо приходишь к туннелям. Манами проезжал много туннелей, длинных и совсем коротеньких, прямых как палка и изогнутых змеёй, новых и выглядящих так, будто они были построены ещё в эпоху Эдо. Не новость.

Новость была, кажется, в том, что он не помнил туннеля на этом месте.

Дорога на этом участке имела ответвление — короткий отрезок отходил влево под острым углом и заканчивался, как Манами всегда считал, небольшой площадкой для отдыха. Видимо, ошибался — случайно бросив взгляд, он увидел в конце дороги тёмную арку туннеля.

Он ещё как раз мог сделать поворот — и сделал его, и через несколько секунд остановился, опустив ногу на землю, перед совершенно не удивительным туннелем.

Туннель вряд ли предназначался для движения автомобилей — об это свидетельствовала его недостаточная ширина и небольшая высота. Снаружи была видна кирпичная кладка — тёмные широкие аккуратно сложенные кирпичи держали на себе вес земли и растущих из неё кустарников; изнутри, насколько Манами мог видеть с того места, где стоял, туннель оштукатурили, но, вероятно, уже давно, и штукатурка в некоторых местах осыпалась, обнажая такие же кирпичные стены. Освещали всё это лампы на потолке в простых грязно-белых колпаках, расположенные на таком расстоянии друг от друга, что издалека туннель напоминал пешеходный переход.

Прижимая руку ко лбу, Манами всмотрелся в чередование белых и тёмных полос. Близился вечер, он устал, а туннель, по всей вероятности, — если он, конечно, не уходил к центру земли, лол, — вёл как раз в том направлении, куда ему и было нужно. Даже немного срезал путь, потому что иначе Манами пришлось бы объезжать крутой склон по кругу.

Туннель короткого пути.

Вернув ногу на педаль, Манами двинулся вперёд.

В туннеле было тихо. Все посторонние звуки поглотила толща земли над головой и по сторонам. Манами сопровождал лишь негромкий шорох шин о дорожную поверхность да слабо уловимое потрескивание, доносившееся откуда-то сверху.

Ещё в туннеле было абсолютно пусто. Это казалось немного скучным — любоваться не на что, кроме стен с потрескавшейся штукатуркой. Манами попробовал считать лампы, но сбился в самом начале, отвлёкшись на аляповатое граффити на стене слева: зелёной краской кто-то написал кривое 150.

Дорога, очевидно, едва заметно изгибалась, выезд из туннеля всё время оставался скрыт. Заскучав, Манами ускорился, и вскоре пятно неяркого, отличного от тусклого сияния светильников дневного света показалось впереди. Небольшое усилие — и вот он вырвался из-под выложенного кирпичами потолка под открытое небо.

Вырвался — и остолбенел, поражённый ощущением нереальности.

Разумеется, он продолжал двигаться. Не так-то легко встать столбом, находясь на набравшем приличную скорость велосипеде. Велосипед нёс его вперёд, но впереди, как и слева и справа от себя, Манами видел вовсе не то, что ожидал увидеть результатом своего сокращения дороги.

Это было вовсе не предгорье Хаконе. Короткий, самый максимум километровый туннель отнёс его на шестьдесят километров к востоку, на префектурную дорогу номер 150, и Манами выехал прямёхонько на пятую парковку на Фудзи Азами Лайн.

Как раз туда, где две недели назад финишировал на Интерхае.

Сейчас здесь было пусто. На парковке стояло несколько машин, в стороне от них разворачивался автобус. Только повернув к нему голову, Манами понял, что слышит шум двигателя, и пространство в тот же миг наполнилось звуками.

Велосипед потерял скорость и, поскольку Манами не делал ничего, чтобы её поддержать, остановился. Не чувствуя под собой ног, Манами слез и сделал несколько неловких шагов, ведя рядом с собой велосипед по обочине. У внешнего края дороги стояла, очевидно любуясь видом, молодая пара, а за ними, демонстрируя к виду полное безразличие, совсем крошечный малыш увлечённо обсасывал ярко-красный леденец. Услышав шаги Манами, он поднял голову и уставился куда-то сквозь него.

Манами обернулся. Ниже по дороге когда-то располагалась финишная линия — сейчас её, разумеется, здесь не было, а справа стоял отцепленный рабочий фургон. Туннель, приведший сюда Манами, каким-то непостижимым образом втиснулся прямо в него и теперь абсурдно просвечивал через заднюю стенку фургона. Оглядевшись, Манами растерянно застыл перед ребёнком с леденцом. Ребёнок был реален. Ребёнок был реален, как и его леденец, реальны были его родители и их чёрная королла, реален был фырчащий автобус, скудные заросли кустарника и мелкие деревца на склонах, серые облака в небе и нагретый асфальт парковки.

Единственным нереальным здесь — был он, Манами.

Обойдя ребёнка, Манами двинулся вверх.

Воспоминания обступали его с каждым пройденным метром. Финишная черта, оставшаяся за спиной; за ней по обе стороны от заграждения начинались палатки; десятком метров дальше заграждения раздвигались и зрители и команда поддержки уже могли выскакивать на дорогу поприветствовать финишировавших. Если посмотреть вверх, можно увидеть широкую площадку, где была установлена сцена для награждения и тот пятнадцатисантиметровый подиум, на который он так и не смог подняться. Мотнув головой, Манами пошёл вдоль линии расположения палаток.

Так он шагал бездумно, пока ноги не привели его к одному конкретному месту дороги, где он и остановился. Взгляд зацепился за зеленеющие внизу невысокие ёлочки. Это здесь он стоял…

Манами не мог сказать достоверно, то ли самое это место; он не посмотрел тогда по сторонам, не заметил, что и где растёт, не помнил, как далеко он отошёл от палаток и уже заведённого автобуса. Но всё же что-то, интуиция, наверное, заставило его замедлиться именно здесь. Манами поставил велосипед у ограждения, сам перелез через него и стал спускаться.

Обочина в этом месте круто уходила вниз. Он спрыгнул с края, чтобы попасть на более-менее пологую поверхность, и даже несмотря на это сразу поскользнулся на сухой траве и пожелтевших еловых иголках и свалился, не удержавшись на ногах. Пришлось идти боком, время от времени отталкиваясь от земли рукой, а от попытки держаться хотя бы примерно перпендикулярно земле — оказаться. В таком положении много усилий уходило на то, чтобы не извозиться с головы до ног, но Манами старался смотреть. Внутри него появилось какое-то чувство, непонятное ему самому, — тревога? нервозность? предвкушение? — и оно нарастало, нарастало с такой силой, что он просто не мог спокойно дышать, а сердце колотилось, словно во время гонки.

В тот момент, когда он заметил впереди под листвой приземистого кустарника что-то белое, определённо не растительного вида, под ногу попала круглая ветка и Манами упал. Он буквально прокатился, исцарапывая ноги, по склону и, цепляясь правой рукой за торчащие корни, схватил свою находку.

На самом деле. Это была его бутылка.

Та самая, которую он отдал Оноде, которую Онода, неловко бормоча слова благодарности, вернул ему и которую он потом швырнул с этого самого края обочины.

Нашлась.

Манами не помнил, как он вернулся на дорогу, — кажется, взбежал по отвесно лежащей плите. Сунул бутылку в крепление на раме, поспешно развернул велосипед и устремился назад.

На какой-то миг ему подумалось, что туннель исчез, больше не существует, как и должен был, — но он ошибся. Туннель приветливо встретил его, и Манами влетел под тусклые лампы, набирая скорость. Теперь его переполняло радостное возбуждение, будто найденная бутылка что-то в его жизни коренным образом изменяла.

Поэтому он не сразу заметил, что в туннеле что-то не так.

В гулкой тишине длинного пустого помещения неумолимо нарастал какой-то звук. Это было что-то вроде шума помех на пустом канале радио или потрескивания электрических разрядов — очень высокий, почти на пределе слышимости, звук тем не менее за несколько метров стал оглушительно громким, полностью вытеснив собой шорох шин об асфальт. Он заглушил даже дыхание самого Манами, и Манами двигался сквозь будто сквозь вакуум, наполненный ревущим треском.

Ехать стало сложнее. Манами опомнился, только когда почувствовал, что ему не хватает воздуха, голова раскалывается, в груди болит, а ноги дрожат от напряжения. Он уже машинально перещёлкнул передачу, как делал на крутых подъёмах, и его усилия были сходны с теми, что он прилагал во время горных отрезков, но перед ним была совершенно ровная, без намёка на уклон дорога — если только пространство не исказилось. Он выкладывался как только мог и всё же двигался невероятно медленно, будто тащил за собой гружёный камнями автомобильный прицеп или толкал впереди невидимую стену. Манами захотелось взять бутылку или хотя бы просто тронуть её рукой, но ощущение, что стоит ему снять руку с руля — и он больше не поднимет её, не сможет вернуть её обратно, сдержало этот порыв.

Над головой внезапно лопнула лампа — он смутно ощутил, что его осыпало осколками. Из последних сил двигаясь туда, где последний светильник неярко горел над въездом, Манами увидел, что сзади, из тёмной пустоты, его настигает тень.

Тень не повторяла его очертаний, да и в любом случае никакого света за спиной не было, свет был только впереди. Туннель вокруг него громыхал статическим шумом. Всхлипывая от изнеможения, не имея ресурсов на последний рывок, Манами упорно и беспомощно тащился к выходу.

Когда он проезжал под последней лампой, голову пронзила резкая острая боль — Манами показалось, что у него лопнул глаз. По лицу текло что-то тёплое и липкое. Он опустил руки на руль и склонил голову, даже не думая, что может во что-то врезаться, просто глотая воздух в обычной, привычной тишине лесного вечера.

Туннель остался позади.

Домой Манами попал уже затемно. Пожилой мужчина на грузовом ниссане увидел его медленно бредущим вдоль дороги, держась за руль велосипеда, и размазывающим по лицу потёки крови и, сделав звонок с его телефона, привёз его в Одавару. Стоя рядом с благодарившей старика мамой, Манами даже не смог склонить голову в знак благодарности — ему казалось, что если он начнёт делать движение, то остановить его сможет, лишь ткнувшись головой в землю.

Он провёл в кровати два дня — глотая таблетки и чувствуя на лбу холодные компрессы. Как только ему стало лучше, спустился в гараж к велосипеду.

Бутылки не было. Исчезло даже крепление, в которое Манами её сунул. Осталась пустая рама, как будто путешествие через туннель не состоялось вовсе.