Несовершенство линий (джен)

Вокзал. Она стоит на вокзале, на той самой заветной платформе. Она, Петунья Эванс.

Она здесь, переминается с ноги на ногу, проверяя в кармане ключи.

Толпа людей вокруг. Шумная, суетливая, пёстрая толпа. Голоса сливаются в нечёткий гул, не разобрать ни единого слова, и лица вокруг всё незнакомые, неизвестные... и вот, наконец, знакомое лицо. Хмурое, неприятное, но знакомое.

И при виде неё эти некрасивые бледные черты вдруг преображаются; радостная улыбка делает почти привлекательной физиономию нищего соседского мальчишки. Она и не думала, что эти пронзительные, злые чёрные глазёнки могут так блестеть.

За спиной Снейпа ещё более широко и весело улыбается высокий лохматый парень, а в стёклах его больших очков отражается ослепительный отблеск. А рядом с ним смеётся и приветственно машет рукой темноволосый юноша с тонкими чертами чуть надменного лица. Сейчас он не кажется таким уж неприятно высокомерным и самодовольным, каким выглядел на общей фотографии, которую Петунья когда-то видела мельком. Улыбка волшебным образом преображает людей.

Какие-то девчонки подбегают к ней, о чём-то щебечут, обнимают, смеются, оглядываясь на парней.

Они ждут Лили.

Но Лили не придёт.

Никогда не придёт!

Никто этого не знает, только Петунья, потому что теперь она будет вместо неё.

* * *

Всё плыло в зыбком белом тумане, но сквозь его пелену Петунья видела... видела! Она смотрела, и всё её существо переполнялось каким-то странным, удушливым ликованием. Сердце ухало куда-то вниз, становилось трудно дышать; Петунье было страшно, безумно страшно... но сквозь страх прорывалось торжество.

Лили не придёт, её нет. Петунья смотрела, как за ней гнались собаки — огромные твари с пеной у разверстой пасти, с налитыми кровью глазами. Лили убегала от них, как лань от охотничьих псов, но у неё не было шансов. Вот они настигли её, набросились, сбили с ног — и всё потонуло в кровавой зыби.

Лили не придёт! Петунья самолично наблюдала, как в уличной драке её ударили по голове чем-то железным, уродливым, огромным... она упала и исчезла за силуэтами врагов — бритоголовых людей в тяжёлых ботинках с высокой шнуровкой.

О нет, Лили не придёт, никогда не придёт! Петунья своими глазами видела, как под её ногами подломился тонкий предательский лёд. Она слышала хруст, громкий всплеск и слабый крик. Лёд пошёл трещинами, обнажая чёрную, смертельно холодную воду, куда погрузилась Лили. Всё стихло быстро, ведь течение было сильным, а вода — ледяной.

Нет, Лили не придёт!

Петунья видела её фигуру, медленно плывущую в белёсом тумане. В формалине. Как лягушка в школьном кабинете биологии.

Рыжие волосы Лили развевались, руки раскинулись в стороны, и в замедленном движении было особенно хорошо заметно, как несовершенны черты её лица и линии тела.

Петунья всегда знала, что Лили совсем не идеал, совсем не такая замечательная, какой её считают все — родители, дрянной соседский мальчишка, одноклассники в этой странной школе... в школе мечты. Петуния уверена, что Лили не была достойна всего того, что получала — любви, дружбы... магического дара.

Петунья многое делала лучше.

Например... например, она больше старалась. Она всегда старалась всем понравиться. А Лили — нет. Ей достаточно было улыбнуться, чтобы её все полюбили. Или почти все.

Петунья была внимательной и послушной. Практичной и разумной. Она никогда не витала в облаках и не глядела в пустоту, уверяя, что в заросшем сорной травой углу или тронутой розовым лучом заката стене есть что-то... "красивое". Петунья никогда не мечтала о подвигах и приключениях, не плакала над книжкой и не засиживалась до ночи над новой повестью, чтобы узнать, что дальше станется с людьми, которых и на свете-то никогда не было. А если и были, то какая разница?

Нет, Петунья никогда не делала таких глупостей. Всем этим занималась Лили.

Чокнутая чудачка Лили, она вечно маялась ерундой, и ей это прощали. Более того, ею за это восхищались, и никто не замечал, что Петунья гораздо лучше своей младшей сестры, никто не хотел признать её превосходство.

И как это только получалось?

Петунья смотрела сквозь мутный белый туман на силуэт сестры, медленно уплывающий в неизвестность. Её огненно-рыжие волосы развевались, а широко распахнутые зелёные глаза ничего не выражали; ей исполнилось пятнадцать, и она уже выглядела взрослой девушкой. Но женщиной ей не стать.

Прежде Петунья часами простаивала перед зеркалом, придирчиво изучала своё отражение и изумлялась. Ведь она была намного лучше! Разве она не напоминала гораздо больше тот идеал красоты, что глядит с обложек журналов? Разве во всех книжках, которые так любит мама и которыми зачитывается Лили, главная героиня не выглядит так, как она? У Петуньи белокурые волосы, голубые глаза, гладкая кожа без единого изъяна. А Лили рыжая, у неё лицо и даже плечи все в веснушках. И она даже не собирается от них избавляться! Петунья не раз намекала — неплохо было бы попробовать какой-нибудь из этих новомодных кремов, раз уж магия не справляется с её проблемой, а Лили только вздыхала:

— Разве это проблема? Ох, Туни, знала бы ты, какие бывают проблемы! Посерьёзней, чем...

Петунья готова была броситься на шею тёте Милдред, когда та сказала Лили, что её, такую конопатую, никто не возьмёт замуж. Но эта наглая девица только рассмеялась в ответ и ушла на кухню, чтобы достать пирог из духовки. А мама, вместо того, чтобы отругать Лили за дерзость, заявила тёте Милдред, что нельзя так говорить о внешности девочек: веснушки ещё никому не помешали найти свою судьбу.

Лили всем нравилась, несмотря на веснушки. И мальчишкам тоже. И не только этому Снейпу из грязной трущобы.

Но Петунья была сделана из куда более прочного теста, чем Лили.

Возможно, рукам этой рыжей девчонки была подвластна магия, и она могла оживлять засохшие цветы и создавать золотых рыбок и белых бабочек, и заниматься прочей несущественной дребеденью. Её рукам была подвластна магия... которую она совершенно не умела использовать. Нет, её руки не были подготовлены для жизненной борьбы, для кровавой драки, где все друг другу враги. Лили не желала победы в этой борьбе. Лили всегда уклонялась от соревнований. Делала вид, что не замечает, как Петунья старается и выбивается из сил. А Петунья так старалась! Быть самой послушной дочкой. Самой вежливой и аккуратной девочкой. Самой примерной ученицей.

Но никто не ценил её стараний. Родители хвалили её за чистоплотность и благоразумие, а учительница порой отмечала, что у Петуньи Эванс самые чистые тетрадки и всегда записано домашнее задание, так что она молодец. Но никто не хотел признавать, что Тунья лучше. Никто не переставал любить Лили.

А сама Лили будто издевалась. "Тунья, как ты быстро вытираешь посуду и ничего не разобьёшь, вот это ловкость!". "О, ты уже выучила стихи к рождественскому концерту? А я всё никак, представляешь?". Да, Тунья быстро выучила тот стишок к школьному концерту; они засели за зубрёжку одновременно, но Лили всё бубнила и бубнила про себя свои строчки, а она, Петунья, уже была готова. Но учительница, мисс Миллер, всё восхищалась Лили за "эмоции и артистический талант", а Петунью заставила долго повторять стихи и так и этак, объясняя, как выделять главные слова, и под конец похвалила куда сдержаннее. И, разумеется, на концерте Лили совсем затмила её, а потом ещё имела наглость сказать сестре какой-то дурацкий комплимент про то, как уверенно та держалась на сцене. Тунью словно жаром обдало, она толкнула Лили и убежала в слезах из нарядного школьного зала. Мама нашла её в конце коридора и уговорила вернуться на праздник, но вечер был испорчен.

А дома отец отругал её и сказал, что завидовать родной сестре — плохо, а выражать свои чувства при помощи толчков и пинков — и вовсе недопустимо. Тунья плакала, Лили тоже плакала; мама упрекнула папу — мол, он слишком суров, и сказала, что они любят обеих дочек одинаково.

Но Петунья считала, что это неправда.

После рождественских праздников наступила Пасха. В школе снова устраивали концерт. Учительница предложила Лили выступить, но та отказалась, не назвав причины. Мисс Миллер пришла к ним домой и стала уговаривать миссис Эванс, чтобы она повлияла на несговорчивую дочь. Петунья подслушала разговор всех троих и узнала, что Лили решила не участвовать в концерте из-за неё, из-за Туньи. Ведь ту не зовут. Мисс Миллер сказала, что это неправильно, но мама была в восторге от жертвенного поступка Лили — ей и впрямь было очень жалко лишать себя удовольствия. Учительница так ничего и не добилась, а мама ещё больше, чем прежде, восхищалась Лили.

Вот так. Эта девчонка всегда оказывалась в выигрыше. И никто не видел, что Тунья — из более прочного теста, что она достойна занять это место — первое место. Место Лили.

Это было давно, ещё до того, как пришло письмо из той странной дурацкой школы.

Но со Снейпом Лили уже дружила. Другие родители запретили бы дочери общаться с драным мальчишкой из самых отбросов общества. А Эвансы гордились тем, что у них такая добрая и чуткая девочка, всё старались зазвать Северуса в гости и усадить за стол. Он был бледный, тощий, с голодными глазами. Но ел мало и так аккуратно, что даже Тунью переплюнул. Ни крошки не уронил, ни капельки не пролил на скатерть.

— Настоящий маленький принц, — изумилась мама, когда он ушёл, — откуда это у него?

Лили хитро прищурилась.

— А он и есть Принц. У его мамы фамилия такая... она из знатного рода, она...

Так, слово за словом, Лили и рассказала родителям эту дурацкую сказочку. То есть тогда все подумали, что это сказочка. Про волшебников и старинные семьи с тайнами и древними традициями, про Эйлин Принц, сбежавшую из богатого аристократического дома, чтобы выйти замуж по любви. Про замок Хогвартс, где таких детей, как Лили и Снейп, учат колдовать. Про письма, которые приносят совы. Про русалок и единорогов, про заповедник с драконами и многое другое.

— Бедный мальчик, — вздыхала мама, — что ему ещё остаётся, как не утешаться такими фантазиями?

— Лучше бы он утешался чем-то посущественней, а не убегал от жизни в разные бесплодные выдумки, — возразил папа, — совсем нашей Лили голову заморочил.

— Но... ведь она и правда... несколько... как ещё объяснить? — задумчиво произнесла мама.

Снейп обещал, что письмо из Хогвартса придёт, когда им исполнится одиннадцать лет. Лили спросила у него, бывает ли так, что до одиннадцатилетия у человека нет никаких всплесков магии, а потом она всё-таки проявляется; Снейп сообщил, что иногда и такое случается. Кажется, с его двоюродной бабушкой было что-то в этом роде.

Лили пересказала Тунье тот разговор, и с тех пор та отчаянно надеялась, что письмо придёт и ей. Она ходила за Лили и Снейпом по пятам, подслушивая его рассказы о волшебном мире и смутно надеясь, что тётя Милдред окажется права и этот мальчишка втянет Лили в какие-нибудь неприятности. Но они не били стёкол, не воровали и не дрались. Они бродили вдоль реки, болтали, читали книжки... и, поймав Тунью за слежкой, гнали прочь.

Петунья надеялась и мечтала, что однажды её магия пробудится, и она станет самой сильной колдуньей на свете и всем покажет. Но у неё не получалось даже сдвинуть с места крошечное пёрышко. Цветы не расцветали, а лишь увядали в её руках. Червь сомнения грыз её.

А потом пришёл конец всем сомнениям. В тот год письма прислали только Лили и Снейпу.

Всё оказалось правдой: и истории о старинных богатых семействах, и о магическом мире, и о Хогвартсе. Мама была в восторге, и даже отец был впечатлён. А Лили не отказалась учиться магии, как отказалась когда-то от пасхального концерта.

Линии судьбы так несовершенны! Петунья гораздо лучше воспользовалась бы этим даром. Она была готова к борьбе. Уж она подружилась бы с самыми влиятельными людьми, не то что с этим нищим Снейпом, изгнанным из рода. И училась бы лучше и прилежней всех, конечно. Она бы победила в любом соревновании.

Но Лили не желала победы. Она приезжала домой с ворохом заданий, новые друзья присылали ей письма, а она без конца трещала о чудесном замке, о единорогах, призраках и учителях. Разумеется, экзамены она выдержала блестяще, и декан хвалила её.

А потом Лили тормошила Тунью и доставала с расспросами о прежних одноклассниках и учителях из старой школы. Будто ей было до этого дело. Вновь хвалила Тунью за то, как ловко та моет посуду, и восхищалась тем, как идёт ей новое голубое платье. Петунье хотелось толкнуть её, ударить, выдрать с корнем густые рыжие косы, но теперь она была умнее. Она молчала и ждала своего часа.

Но Лили всё понимала. Колдовское чутье, что ли, подсказывало?

— Тунья, ну зачем ты?.. Разве мы не можем быть друзьями? — спросила она однажды. — Мы же сёстры! Самые родные на свете. Что я тебе сделала? Я что, виновата, что родилась волшебницей... что это именно я?

Петунья хлопнула дверью в ответ.

С тех пор Тунья редко слышала разговоры о Хогвартсе. В её присутствии Лили держалась так, будто никакого волшебства на свете не было. Правда, с родителями всё равно продолжила обсуждать свои дурацкие школьные дела. Иногда, когда Петунья входила в комнату, они втроем замолкали и тут же заводили неестественно пустой разговор.

И Тунья училась подслушивать, таиться, хитрить. Она следила за Лили, тайком разбирала её вещи, прислушивалась к тому, что она рассказывает родителям.

У них не должно быть общих тайн — от неё.

Это было раньше. А теперь всё кончено. Лили плывёт в зыбком белом тумане, раскинув руки, и рыжие кудри развеваются вокруг её мёртвого лица. Её несовершенная фигура движется постепенно, удаляется, тает.

Теперь Петунья будет вместо неё.

У Туньи её лицо, всё в веснушках, зелёные глаза, рыжие волосы. И имя отныне тоже её. И свитер такой же синий, как мама подарила ей на Рождество.

Никто не заметил подмены. Девчонки шептались и смеялись с ней, она кивала, не разбирая слов. Мальчишки глупо улыбались и приветственно махали, и всё шло гладко.

Тунья проверила, лежат ли в кармане ключи. Простые ключи от чемодана с вещами — с вещами Лили.

Но Лили не придёт.

Её нет.

Всё плыло в белёсом тумане, но Петунья видела... видела! Она собственными глазами увидала, как серебристо-зелёные змеи обвили руки Лили, как её жалили злые чёрно-жёлтые осы. Она видела, как красные муравьи ползали по её неподвижному лицу, по спине, обтянутой синим свитером.

Лили не придёт.

Вместо неё будет Петунья.

И её существо наполнялось душным, жестоким ликованием.

* * *

Никто не заметил подмены.

Поезд грохочет по рельсам. За окном мелькают поля, станции, крыши фермерских домиков. По коридору идёт продавщица, толкает тележку со сладостями.

Петунья покупает мятные конфеты.

— Эванс, надо же! Ты полюбила мятные?

И правда. Лили их терпеть не могла.

А Тунье нравится. Она ест конфеты, а светловолосая соседка по купе как-то странно на неё смотрит — будто с удивлением. Ах да, Лили непременно предложила бы подружке угощение. Эта разиня вечно всё раздавала.

— Хочешь? — Петунья широко улыбается, но что-то идёт не так, и девчонка подозрительно косится на неё и отказывается.

В коридоре шум, крики. Вспыхивает свет. Тунья ахает, роняет конфеты, вжимается в сиденье. Девчонка глядит на неё с возмущением и изумлением, будто она делает что-то странное. Что-то не то.

— Где старосты? Где староста Гриффиндора? Почему не разобрались?

Дверь купе отъезжает, на пороге стоит высокий парень в чёрной мантии с галстуком в синюю и серебряную полоску. На груди у него значок...

Значок.

Ах да. Лили назначили старостой в этой дурацкой школе, дали такой вот значок. Она — старшая, она — власть. Её должны слушаться. Как это Петунья забыла?

— Эванс? — парень хмурится. — Ты что, заболела? У тебя тут второкурсники передрались.

— Лили, я тебя всюду ищу! — у Снейпа, возникшего за плечом парня-старосты, обеспокоенный вид.

А потом появляются эти... одноклассники с общей фотографии. Джеймс — в очках. У остальных странные имена. Сирил? Нет, Сириус...

Тунья беспомощно улыбается, хлопая чужими золотистыми ресницами.

Она что-то не то играет.

Что если они заметят? Надо и впрямь притвориться больной...

Ведь Лили не придёт, она плывёт, двигаясь постепенно, в мутном белом тумане формалина. Её нет. Линии судьбы несовершенны, как несовершенны черты лица и линии тела Лили Эванс. Но у Петуньи есть шанс всё исправить. Исправить судьбу...

Лили не придёт, Тунья будет вместо неё.

Что если они заметят, что она — не та, другая?

Что если...

До сих пор никто не заметил подмены...

Тунья проверяет ключи в кармане.

— Это не Лили! — говорит Снейп. Смотрит с ужасом.

— Не Лили, — качает головой Джеймс Поттер.

Все смотрят на Петунью со страхом, а на этих двоих — с изумлением.

— Неужели, — говорит парень в сине-серебристом галстуке, — Снейп и Поттер согласны друг с другом? В Запретном лесу передохли все волки.

— Это не она. Другая...

Всё плывёт в мутном белом тумане.

* * *

Петунья стоит на вокзале, сжимая в кармане ключи. Вокруг — пёстрая толпа, круговорот чужих лиц, незнакомых и равнодушных. Люди идут мимо. Идут, идут и уходят. Вокзал пустеет, и вот перед ней остаётся лишь одна странная, нелепая фигура — старик с седой бородой, в блестящей мантии, словно сошедший со страницы книги сказок. Или с той картонки-вкладыша от волшебных сладостей, которые привозила из школы Лили.

— Что вы наделали, дитя моё? — старик сокрушённо качает головой. На его худой руке переливаются разноцветные перстни, а очки-половинки сползают с носа, и он печально смотрит на Тунью поверх блестящих стеклышек.

Она задирает подбородок кверху.

— Я достойна занять её место. Я многое делаю лучше. Я буду вместо неё.

— Вас ещё можно спасти, — говорит он, — вас — и её!

— Она не придёт, — отрезает Тунья, — она плавает в формалине. Её нет.

Старик тяжело вздыхает, смотрит на неё долгим, пронизывающим взглядом — и в его старых выцветших глазах отражается такой же ужас, как в чёрных глазах Снейпа.

— В столь юные годы — такое чудовище! Такая же, как Том. Как же хорошо, что она не умеет колдовать! Аваду бы освоила в два счёта... — он бормочет это про себя, но Петунья всё хорошо слышит.

Люди идут и идут мимо, ничего не замечая.

Старика уже нет перед ней.

Вокзал пуст.

* * *

Лили не придёт, её нет. Петунья стоит одна на пустом гулком вокзале.

Высокий холодный голос раздаётся за её спиной, но слов она не различает — одно шипенье. Будто помехи в репродукторе.

Существо, что плывёт к ней, едва касаясь пола, было когда-то человеком. Наверно, когда-то он был даже красив — высокий, статный, с породистым тонким лицом. Но его черты расплываются в белёсом тумане, глаза сужаются, лоб сплющивается, губы превращаются в тонкую бледную линию. Он похож... на змею.

И шипит, как змея.

Глаза красные-красные. Как у лабораторной мыши.

Пахнет мерзко — формалином. Как в кабинете биологии, где на полке в шкафу стоит колба, а в ней плавает в растворе препарированная лягушка.

— Мерз-с-ская, тупая маггла, — шипит существо по-английски, — мерз-с-ская... Экс-сперимент не удалс-ся. Нет!

Он поднимает руку — в бледных пальцах зажата волшебная палочка. Яркий зелёный свет больно бьёт по глазам.

Петунья кричит... хочет закричать, но с губ срывается хриплый, чуть слышный стон.

Всё плывёт в мутном белом тумане. Запах формалина душит, душит, невозможно дышать...

* * *

— Тунья! Тунья!

Она закашливается, кто-то хлопает её по спине, ласково гладит по плечу.

— Это был просто сон, Тунья. Всё хорошо. Что тебе приснилось?

Лили сидит на краю постели. Рыжие волосы разметались по плечам, лунный свет скользит по фигурке в белой ночной сорочке, и складки мягкой ткани подчёркивают несовершенство линий её крепко сбитого тела.

— Уйди, — Петунья отталкивает Лили, та поднимается, делает шаг к двери, шлепая по полу босыми ногами.

— Ты опять беспокойно спала. С тобой всё хорошо? Может, кто-то... напугал тебя? Пусть только попробуют достать мою сестру! — Лили поднимает голову, зелёные глаза щурятся, и вид у неё... угрожающий?

Тунья глядит на неё с удивлением. Это — Лили, та самая разиня? Лили-блаженная, которая мухи не обидит, как говорит папа?

Петунья была уверена, что руки Лили не подготовлены к драке. Что она не желает победы. Но Лили, стоявшая сейчас в дверном проёме, была другой. Решительной. Опасной.

Злость вспыхивает в Тунье с новой силой — реакцией на испуг. Она вспоминает, где видела существо, что глядит и шипит по-змеиному, что пугает её уже которую ночь.

— Да! Ты! Твои... то чудище из твоей газеты! Ты показывала маме и папе!

Лили вздрагивает и опускает глаза.

— Его имя нельзя произносить. Это тёмный волшебник. Он очень опасен. Мы боремся против него. И мы победим, Тунья. Всё будет хорошо.

— Мне ты не говорила! Ни о чём! Заводишь от меня секреты!

— Я думала, тебе это неприятно. Но ты права — о таких вещах молчать нельзя. Это... это война, Тунья.

Лили рассказывает — коротко, просто, скупо, и Петунья чувствует, как она умалчивает о чём-то самом страшном, смягчает, сглаживает углы. Лили растёт, растёт на глазах, из девчонки-школьницы превращаясь во взрослого человека, и Тунья вновь чувствует, что сестра её обошла.

Петунья — никто.

Лили — героиня.

И слёзы катятся по лицу Петуньи Эванс, она пытается их скрыть, но не выходит. Лили обнимает её, гладит по голове мягкой тёплой рукой.

— Не плачь, всё будет хорошо... я верю. И ты верь. Ты верь, пожалуйста!

Тунья глотает злые слёзы, всхлипывает. Лили протягивает ей стакан воды, и она пьёт мелкими глотками.

Глупая, наивная Лили!

Петунья плачет не от страха, не из-за приснившегося кошмара. Напротив. Она плачет из-за того, что виденный ею кошмар был всего лишь сном.

Она уверена, что в реальности справилась бы со всем. Она многое делала лучше. Но подменить Лили могла только во сне.

Всю свою жизнь Петунья старалась быть послушной дочерью, вежливой девочкой, прилежной ученицей — и досадовала на несовершенство линий коварной судьбы.

Зависть пропитала её насквозь, как пропитывает всё мерзкий запах формалина.

Ненависть застилала ей взор, как белёсый туман, мутный, неясный.

И никто не замечал, что Петунья Эванс не живёт, а лишь движется постепенно — в мутном белом тумане. От неё осталась лишь оболочка — сохранилась хорошо, как мёртвое тело в формалине.