Бремя войны (гет)

Сентябрь по-летнему солнечными лучами бил прямо в окно, заливая кабинет трансфигурации теплым светом. Очень странно было возвращаться в школу после всего пережитого, но Малфою это было жизненно необходимо.

Он не мог находиться дома — даже Нарцисса не смогла его удержать. Выжатый Люциус, повисшая по всему поместью губительная тишина, воспоминания о самых тяжёлых месяцев его жизни: это всё въедалось в кору головного мозга, не оставляя вариантов. Дома у Драко не было.

Это сводило его с ума. У каждого должно быть место, куда можно вернуться, стряхнув с плеч тяжёлый груз проблем, уткнуться в мягкое плечо и просто помолчать. Выпить чашку чая. Просто быть рядом.

Малфой считал, что он в этом не нуждался.

* * *

Это был точно четверг — совершенно точно — когда он почувствовал: так, что ему свело зубы, кровь вскипела, и сердце забилось отчаянно быстро.

Грейнджер, торопясь на пару к Макгонагалл, с торчащими вьющимися локонами из высокого тугого хвоста, случайно столкнулась с Драко в коридоре.

— Малфой, стоишь тут, как кентавр у новых ворот, — недовольно произнесла она, нахмурив брови. Прижимая к груди стопки книг, Грейнджер побежала дальше. Драко не успел вымолвить и слова.

От неё веело запахом свежеиспечённых круассанов Нарциссы, книжной пылью библиотеки поместья и горячим кофе, которое Драко пьет по утрам.

А потом, в теплый воскресный день, когда вся школа проводила время на свежем воздухе, Малфой снова ее заметил. И его сердце предательски пропустило стук.

Грейнджер была в окружении гриффиндорцев. Они что-то бурно обсуждали и громко смеялись, от чего у Малфоя с неприязнью волосы начали вставать дымом.

Как-будто не было войны. Будто не было лишений и боли, ночных кошмаров и панических атак. Мнимое чувство свободы и защищённости вызывало в Малфое лишь злость и отторжение.

— Конченные глупцы, — прошептал он сквозь зубы.

Он не верил в победу, не верил в мир, не верил в радость, окутавшей розовой дымкой все магическое сообщество.

Малфою было плевать, что войну он окончил на стороне проигравших. Он никогда не хотел воевать: белокурые волосы с проседью седины тому подтверждение. Он потерял свой дом и сам для себя стал изгоем — это было главное.

Драко цинично смотрел на Гермиону: солнечные лучи играли с ее густой копной волос, которые на свету где-то били в рыжий. Она широко улыбалась Финнигану, и в уголках её теплых карих глаз собиралась сеточка морщин.

Малфой заметил, что та рука, на которой Беллатриса выбила ее происхождение, была задернута рукавом рубашки.

* * *

Драко не знал, что с ним происходит. Он был в курсе что последние два года были адом для него и его семьи: и это мягко сказано. Видя мучения родителей, или как однажды Долохов случайно разбил слепленную из маггловского гипса вазу — подделка маленького Драко — это всё оставляло отпечаток в его сознании.

Это было нормально.

Думать о том, как Грейнджер удается делать вид, что всё замечательно — это было за гранью разумного.

Малфой просыпался по ночам, сжимая даже во сне волшебную палочку под подушкой. Он съедал себя мыслями, чувствуя, как по венам струится давно забытое раздражение в сторону магглорожденной Грейнджер. Драко матерился в подушку, мановением палочки разбив школьный ночник — спящий Забини недовольно дернулся.

Удушающая мысль съедало его искалеченное сознание: он хотел также забыться о горестях, как Гермиона. Он завидовал этой девушке с гордо поднятым носом и светлыми глазами, в которых можно было найти кусочки себя.

* * *

Малфой наблюдал за Грейнджер со стороны.

Она была единственной, кто по-настоящему, на себе почувствовал какого это: быть на поле боя, скрываться, искать убежище... Скучать по дому. Она была в самом пекле, познакомившись с дьяволом и в своей фирменной манере сумев сбежать, сохранив свою шкуру.

Они были в этом похожи: Малфой прекрасно это понимал. Такая же искалеченная душа, расколотое сердце и невозможность даже выплакаться: слез не осталось.

Драко следил за ней на совместной лекции у Флитвика, за завтраком-обедом-ужином, уже зная наизусть ее вкусовые предпочтения. Грейнджер предпочитала кофе по утрам, картофельное пюре со шницелем на обед, и овощной салат на ужин. Она ела впопыхах. Малфой услышал хихиканье от младшей Уизли:

— О Мерлин, не спеши так, библиотека не закроется.

Гермиона лишь кротко улыбнулся ей в ответ. Малфой знал: это послевоенная привычка, когда каждая секунда дорога и нет времени в спокойствие насладится пищей. Перманентный страх получить Аваду в спине, комично рухнув лицо в тарелку с овсяной кашей.

У Драко было также.

* * *

С дырой в груди и ранах в сердце Малфой встретил Гермиону в библиотеке между книжными стеллажами и, сам от себя не ожидая, выпалил:

— Ты видела новую мантию Спраут? Полный атас!

Это было так обыденно, так повседневно и просто, что Гермиона от неожиданности звонко рассмеялась, запрокинув голову назад. На ее впалых щеках выступил едва заметный румянец: являясь героиней Магической, она все равно неловко воспринимала любое обсуждение профессоров.

— Малфой, она вправе сама...

— У нее в ногах буквально буквально цвете гибискус. Это вообще законно?..

И тогда они начали общаться.

Грейнджер по началу его сторонилась и с опаской беседовала с ним: Драко дал ей время. Через несколько вечерних разговоров в пустой библиотеке, двух совместно выпитых чашек кофе с эклерами и одно общее написанное эссе по Астрологии Гермиона расслабилась, и неловкость пропала между ними.

Когда они не виделись, Малфой ощущал трепетное волнение — он мог часами ходить по территории, считая шаги, не находя себе место. Юноша думал, думал, думал... И с каждым разом приходил к крышесносящему по своей важности выводу: он скучал по Грейнджер, гребаной мисс Зазнайки и предводительнице угнетенных эльфов.

Это чувство плашмя выбило воздух из его лёгких. Достижение жизни: хотеть увидеть Гермиону Грейнджер. Темный Лорд в своей помойной яме трижды уже перевернулся.

* * *

С первыми октябрьскими холодами они поцеловались.

На закате дня, озеро искрами отражало темно-оранжевые лучи заходящего солнца. Гермиона рассказывала Драко о маггловской телевидении, как с мамой она вышивала в детстве птиц. Каждое произнесённое ею слово тоскливым гулом отдавалось в грудной клетке Малфоя.

Грейнджер рассказывала, что Поттер поддался в Министерство, а Рон работал в магазинчике близнецов, заменив Фреда. Девушка, незаметно сжав кулаки, сказала, что она ещё не может влиться в кипящую жизнью магическое сообщество: ей необходима передышка. Пауза, чтобы перевести дух и упорядочить весь хаос, царивший в ее голове.

А он не мог отвести от неё взгляда: от ее четко очерченных прямых бровей, линии челюсти и аккуратных губам. Она была безусловно по-своему красива: мила и очаровательна, сильна и опасна.

От Гермионы тянуло уютом и домашним комфортом, когда все проблемы оставленны за захлопнувшейся дверью.

И тогда Драко её поцеловал: со всей нежностью, которую мог он подарить своей тревожной душой.

Малфой целовал каждый сантиметр ее тела, зарываясь холодными пальцами в спутанные вьющиеся локоны. Прижимая к себе так, что Гермиона не могла дышать.

Драко хотелось обладать ею, быть с ней, окружать её, грызть горло любому встречному — этот спектр чувств гигантской волной выбивал почву из под его ног.

Ладонями она сжимала ворот его мантии — казалось, эта связь ей была также жизненно необходима. До удушающего стона, до табуна мурашек по спине, до дрожи в пальцах.

Они целовались, обнимались, молчали, и снова целовались пока в Хогвартсе не погасла последняя свеча.

* * *

Так прошел октябрь, за ним последовал дождливый ноябрь с первыми заморозками.

Малфою хотелось выть: влюбиться в Грейнджер не входило в его планы в ближайшее десятилетие. Но Гермиона, чертова Гермиона, своей бешеной харизмой и умением выкрутиться из любого сложившегося положения, дурманила его.

Виду он старался не подавать: язвительно подтрунивая над Грейнджер, Малфой изо всех сил делал вид, что всё идёт по его правилам. Так, как якобы задумывал с самого начала — игра, интрижка, что, блять, угодно.

Что ему нет надобности в грёбаном Мунго, чтобы вылечить свои душевные раны.

Что Гермиона не приносит ему единственную радость в жизни.

А ещё, Малфой все реже вспоминал мучительные месяцы войны.

* * *

Драко получал письма от Нарциссы. Там, где она писала о возвращении в поместье, он игнорировал. Мать уговаривала его приехать на Рождественские каникулы: для Драко это даже не обсуждалось.

Гермиону он узнавал все больше. Она раскрывалась перед ним, впервые за долгое время начиная кому-то без страха доверять. Не боялась поворачиваться спиной, делиться обидами и болью.

Девушка была настоящей с ним — не надевала маску, не стеснялась плакать, когда ей было грустно, или смеяться, когда было весело. Полная жизни и пламенной энергии, она вселяла в Драко силы и надежду.

То, что окончательно покорило Малфоя: Гермиона не видела в нем врага или Пожирателя смерти. Они разговаривали и проводили время вдвоем так, будто не были по ту сторону баррикад. Словно не сражались насмерть, друг против друга, пылая ненавистью и желанием жить.

Грейнджер игнорировала его метку, лишь однажды проведя кончиками пальцев по потускневшему черепу со змеёй. Она очень по-малфойски усмехнулась:

— Мы с тобой оба меченные. Как скот наубой. Отметка победивших смерть.

Драко кивнул, ощущая холод, пробегающий по спине.

* * *

Была середина декабря. Грейнджер предложила Малфою встретиться в совятне: поднявшись на самую крышу, можно лицезреть душещипательные виды заснеженных холмов.

Всю дорогу до места встречи Драко не мог сдержать улыбки: его, Мерлин, как же его тянуло в ней! К ее пушистым волосам, к умению как никто другой уколоть его, рассмешить, подарить новые знания и неведомо ранее чувства.

Малфой застал ее читающим письмо напротив старой совы. От мороза у Гермионы румянцем щипало щеки, а вязаная шапка была натянута до самых бровей.

— Крам до сих пор пишет тебе письма? — с усмешкой спросил Драко, скрестив руки на груди.

Гермиона встрепенулась, подняв на него взгляд. Её глаза, против ее воли, мгновенно потеплели, а кончики обветрившихся губ сами собой поднялись.

— Это Эррол, — она кивнула на птицу. — Сова Уизли. Молли приглашает домой на Рождество.

В Нору.

Сердце Драко предательски больно забилось об ребра. Её слова почему-то лезвием ножа полоснули по его естеству.

— Она написала, что будет Гарри и Рон. Что она приготовит мою любимую стряпню... Как готовила мне мама, — Гермиона складывала письмо в маленькие четвертинки, и, с горьким смешком, добавила: — Артур снова будет на дежурстве в Министерстве! Молли очень зла.

У Малфоя не было дома...

— Я остаюсь, — Грейнджер пожала плечами, отправляя бумагу через окно в свободный полет. Сова осуждающе на нее посмотрела. — Мне всё равно нужно закончить эссе для Флитвика.

...но Гермиона вполне могла им стать.