Что мне с тобой делать? (джен)

Брайерли Ронан гордился тем, что попал в такой масштабный проект, как «Звездочка». Он всеми силами хотел служить Империи, рьяно выполняя свою работу, и следил за тем, чтобы так поступали и другие. Однако больше всего Брайерли восхищался своим начальником и стремился во всем подражать своему кумиру, потому что Орсон Кренник являлся для Ронана тем самым недостижимым идеалом. Он был лучшим, и, конечно же, Империи здорово повезло, что такой гений, как директор отдела исследований передовых вооружений, занимает свой пост.

Брайерли втайне мечтал стать таким же незаменимым профессионалом в своем деле и был готов защищать честь директора везде и тогда, когда это понадобится. Как и его кумир, Брай старался контролировать порученную ему работу и крайне болезненно переживал неудачи.

Так было и в тот раз. Брайерли самым нелепым образом запутался в страховочных стропах, когда сопровождал бригаду рабочих на верхней галерее причального дока, и в результате повис вниз головой над палубой под грубый хохот ремонтников и операторов ангара. Само по себе это унижение не было бы таким ужасным, если бы кто-то не догадался вызвать директора Кренника!

Пунцовый от гнева и стыда, Брайерли болтался вниз головой, надежно спеленатый стропами страховки, а остановившийся прямо под ним директор смотрел на него, запрокинув седую голову, и в голубых глазах его искрилась добродушная насмешка. Передвинув сигарету из одного угла рта в другой, Кренник тихо поинтересовался:

— И что мне с тобой делать, Брайерли Ронан?

Тот смог только выдавить виноватое:

— Простите, сэр.

— Мистер Уэф, опустите полковника на палубу. Нежно. У остальных, я полагаю, тоже полно дел?

Угнот Уэф, все еще похрюкивая от еле сдерживаемого смеха, выполнил поручение директора, а в ангаре, тем временем, воцарилась привычная рабочая суета. Кренник лично помог Брайерли освободиться от проклятых ремней, напрочь игнорируя смущенную физиономию своего заместителя. Последний узел оказался затянут так крепко, что Креннику пришлось срезать его ножом. Вручив взмокшему от стыда Ронану этот трофей, директор тихо, чтобы никто другой не услышал, сказал:

— Улыбнись, Брайерли.

— Что? Но мне совсем не…

— Не хочется? Конечно. Но, сохраняя серьезность даже в таких случаях, ты словно проводишь черту между собой и всеми прочими. Не самая лучшая стратегия для руководителя. Так что, Брайерли, в следующий раз, а, поверь мне, он обязательно случится, просто посмейся над ситуацией вместе со всеми. И станет легче. Ты уже не будешь чужим.

— Спасибо, сэр. А с этим что делать? — Брай растерянно посмотрел на клубок обрезанных строп в своей ладони.

Кренник весело пожал плечами.

— Сохрани на память.

* * *

Брайерли Ронан ненавидел Галена Эрсо. Горячо и страстно. Каждое появление ученого на «Звездочке», казалось, выпивало силы из директора Кренника, словно Эрсо был мифическим вампиром-анзати. Больше всего на свете Брайерли терпеть не мог, когда причиняли боль тем, кого он любил и уважал. Орсон Кренник в глазах Брая был как никто достоин уважения, поэтому Ронан вспыхивал огненной ненавистью всякий раз, как видел Эрсо рядом со своим начальником.

Он отлично знал, что после таких встреч в директоре будто умирало что-то важное. Что-то, что заставляло его глаза светиться лукавой улыбкой. Гален Эрсо уничтожал это, и Брайерли не мог ничего с этим поделать. В такие дни ему хотелось напиться от бессилия или подраться от души, представляя, что он мстит за Орсона. И однажды он и впрямь перешел черту, решив совместить оба своих желания.

Разумеется, драки на «Звездочке» были запрещены, и влетело всем участникам: самому Браю, пилоту, который так невовремя подвернулся под горячую руку, и паре его дружков, подоспевших на помощь позже. Да, это была знатная битва, в результате которой Брайерли мерз в камере тюремного блока, грустно глядя на мир одним глазом. Второй заплыл и не открывался. Все тело словно пропустили через мясорубку, глухо ныло слева в боку, а правый верхний клык подозрительно шатался.

Дверь в камеру открылась, и вошел директор. Брайерли виновато отвел взгляд и засопел, сжав кулаки со сбитыми костяшками. Он снова стал причиной беспокойства и неприятностей для Кренника, и это было так же неприятно, как тот хук справа, что прописал ему пилот.

— Что же мне с тобой делать, Брайерли?

Кренник тяжело опустился на арестантскую скамью рядом с Ронаном. Тот печально вздохнул, но промолчал, повесив голову. Лучше бы его побили еще раз. Все, что угодно, лишь бы не видеть в лице директора утомленность отца, вынужденного выручать непутевого сына из очередной передряги. А директор опустил неожиданно теплую ладонь на макушку Брайерли и взъерошил темно-русые волосы, которые Ронан укладывал, подражая своему кумиру. Это не нравилось Креннику, и в этот раз он тоже сказал:

— Тебе не нужно превращаться в мое отражение, Брайерли. У меня достаточно зеркал.

В следующее мгновение, подчинившись внезапному наитию, Брай вскинул голову и дерзко выпалил:

— Может, тогда я буду для вас кем-то большим?

Орсон удивленно приподнял брови, но потом рассмеялся, и в его взгляде вновь разгорелись потухшие было искорки.

— Я подумаю над этим, если перестанешь вести себя как идиот.

Так в сердце Брайерли Ронана поселилась надежда.

* * *

За гранд-адмиралом Трауном закрылась дверь, и конференц-зал погрузился в мрачную тишину, особенно оглушающую по той причине, что привычный шум досветовых двигателей ИЗР «Химера» полностью прекратился — крейсер лег в дрейф.

— Я согласен с адмиралом, — наконец, после целой минуты молчания, сказал Кренник, поднимаясь из-за стола. Брай недоверчиво вскинул голову, но Орсон повторил с нажимом, впервые признавая за соперником правоту: — Гранд-адмирал предложил вполне рабочий вариант твоего спасения.

В голосе Кренника звенела настоящая тревога, и, пожалуй, Брайерли мог бы собой гордиться, если бы не горечь, поселившаяся внутри.

— Не говорите так, — хрипло, непослушными губами, удалось выдохнуть Браю. — Это неправда. Я хорошо служил Империи, к моей работе нет нареканий, вы же сами…

— О, да. Я как никто знаю об этом, Брайерли, — мягко остановил возражения Ронана Кренник. — И мне так нужна твоя помощь, но сейчас оставаться в проекте для тебя смертельно опасно. И если выбирать между мертвым помощником и живым, я выберу последнее.

— Я смогу! — упрямо сжав губы, заявил Брайерли, тоже поднимаясь на ноги. — Смогу скрывать от Темного лорда…

— Может, мы и обманем его на день или два, — с сожалением покачал головой Кренник. — Однако долго это не продлится. Все это так не вовремя.

— Простите, сэр, — опустил голову Брайерли.

— Твоя работа продолжится, Брай, просто в другом месте и с другими людьми. Тебе будет нелегко, но твой бесценный опыт в общении с другими расами, твои знания об их мышлении и поведении станут огромным подспорьем в грядущем конфликте.

Орсон обошел стол и приблизился к Ронану почти вплотную. Синие глаза потемнели.

— Я чувствую, что отдаю Трауну нечто очень ценное. Свое сокровище.

— Мне… мне так жаль, сэр, — прерывающимся голосом вновь повинился Брай.

Вдруг Орсон обнял лицо Ронана теплыми ладонями и ласково, почти невесомо поцеловал.

— На память, Брайерли.

* * *

Наверное, взгляд Эли Ванто был сочувствующим, но Брайерли было плевать на все фальшивые сожаления в Галактике. Руки тряслись, когда он раз за разом читал короткое послание. Две черных строчки на флимсипластовом листе никак не могли уложиться в сознании. Как нечто совершенно чужеродное.

Директор Орсон Кренник мертв.

Проект «Звездочка» перешел под командование гранд моффа Таркина.

— Спасибо, — деревянными губами произнес Брайерли.

Даже не взглянув на Ванто, он отправился в свою комнату в казарме. Отчего-то внутри было холоднее вечных голубых льдов Ксиллы. Больнее, чем та рана, полученная на перевале. Внутри было пусто, как в Великом космосе.

Соседа по комнате не было. Оно и к лучшему. Брайерли хотел пережить… переболеть в одиночестве. Чарм все равно не поймет. У чиссов не принято открыто выражать эмоции.

От сдерживаемого крика болело в груди. Брайерли безотчетно потер ее, комкая форменную рубашку. Чужой покрой, чужие цвета. Здесь все для него чужое, а с этой страшной вестью стало вдруг и вовсе будто ядовитым. Он не должен был уезжать. Он должен был быть там, чтобы предотвратить, успеть спасти.

Вина разъедала разум, сожаление леденило кровь. Ронану казалось, что он горит в лихорадке, не в силах выплеснуть свою боль.

Орсон Кренник мертв! Глаза жгло. Надо было остаться с ним и наплевать на Темного лорда, Императора и все опасности мира!

Открылась дверь, и на пороге появился сосед, который из жалости к способностям Брайерли к чеуну просил называть себя просто Чарм, без запутанных родовых приставок. Эти сложные чисские имена могли свести с ума кого угодно!

Ронан мысленно застонал от досады. Видеть никого не хотелось, и он молча лег на свою койку, отвернувшись лицом к стене. Он совсем позабыл, что оставил письмо на виду, и вздрогнул, когда услышал шелест флимсипласта — синекожий и красноглазый гад, конечно, не удержал лапы при себе. В отличие от Ронана, Чарм довольно быстро освоил новый для себя язык и даже бегло читал на нем.

— Мои соболезнования, — раздался в тишине глубокий красивый голос.

Ровный, как и всегда, он напоминал Ронану спокойную гладь океана, но в этот раз были задеты чувства Брая, и он вихрем развернулся на койке лицом к чиссу. В полутьме полыхнули алым глаза инородца. Сцапав письмо, Брай зло рявкнул:

— Да какое тебе дело?

— Ты — мой сосед. Уж какой есть. Мне жаль твоего отца.

— Он не отец.

— Друг?

Брайерли отрицательно качнул головой, чувствуя, как скорбь уступает место гневу на бестактного чисса. Тем временем, Чарм склонил голову к плечу, и в алом взгляде появилось сдержанное удивление.

— Возлюбленный?

Плечи Ронана дрогнули. К своему ужасу, он почувствовал, как к глазам подступает жгучая соленая пелена.

— Нет! Просто отстань, уйди!

Чарм вдруг встал и действительно вышел из комнаты. Досадуя на себя, Брайерли вытирал слезы жестким рукавом форменной рубашки, но они все почему-то не кончались. Как объяснить чиссу, живущему совсем другими реалиями, чья культура отличается от всего близкого Ронану, кем был для него Орсон Кренник? Наставник, кумир, идеал… Да и нужно ли объяснять?

Вернувшийся Чарм был почему-то одет как для вылазки на поверхность Ксиллы: теплая парка, меховые сапоги и рукавицы. Он бросил комплект одежды Ронану и сказал:

— Пойдем наружу.

— Ты сдурел? — возмутился Брайерли.

По времени военной базы была уже ночь. В это время на поверхности Ксиллы царил жуткий холод.

— Мы ненадолго.

Пожав плечами, Брай принялся одеваться. Живя с Чармом в одной комнате, он давно убедился в ослином упрямстве соседа, и, поскольку тот продолжал маячить у порога, проще было подчиниться.

Долгий подъем почти не запомнился Брайерли, как и предлог, придуманный находчивым Чармом для выхода из бункера. Пост, впрочем, все устроило, и чисс с человеком вышли из внешних ворот подземного города-базы под зловещие всполохи полярного сияния Ксиллы. Они действительно не стали сильно удаляться от входа, но Брайерли зябко поежился, поправив шарф, закрывавший нижнюю половину лица. Вокруг — ледяные равнины и острые черные скалы. Ветер и снежные бури слишком часто меняли ландшафт умирающей планеты, добавляя торосы или стесывая клыки скал. Над сверкающей бело-голубой долиной страшно, пугающе чернело небо с равнодушными чужими звездами.

— Видишь их? — Чарм указал на группу этих ярких светлячков. — Мы зовем их Потерянными героями. Это хрустальные чертоги, в которых души предков ожидают нас. Я не знаю, кем для тебя был тот человек, но я знаю, что такое горе. Не стоит стыдиться. Пусть чиссы и люди разные, но мы одинаково плачем, когда больно. Тебе больно сейчас, Брайерли Ронан?

Тот только кивнул, сглотнув.

— Тогда посмотри туда еще раз. Это то место, откуда он смотрит на тебя.

— И что же мне теперь делать, Чарм? — заикаясь, сдавленным голосом спросил Брайерли.

— Не забывать. Просто помнить. И еще… — Алые глаза ярко сверкнули на темно-синем лице. — Заставь его гордиться тобой.

Брай еще раз кивнул, на этот раз с благодарностью. Звезды холодно смотрели с небес на ледяные равнины умирающего мира и на две одинокие фигурки, затерянные в снегах.

— Я постараюсь.

Вдруг в плечо Брайерли угодил тугой комок снега, и он удивленно уставился на соседа, пока тот невозмутимо сминал ладонями в меховых перчатках очередной заряд.

— Не зевай, Брайерли.

Чисс со смешком зарядил Ронану в шею, и тот, зарычав, бросился сгребать колючий снег. Он плохо лепился в снежки, но зато слезы высохли, превратившись в сухие льдинки на ресницах.

— Я буду достоин. Я не разочарую! — С каждым брошенным снежком из Брайерли Ронана уходили глухая тоска и боль. Он остановился посреди снежной битвы и, задрав голову к черным небесам, убежденно повторил: — Вы обязательно будете гордиться мной, директор!