Lente me (гет)

Тонкие ветки и пожухлые листья, которые они весь вечер собирали в большую кучу под старой яблоней, быстро занимаются пламенем. Драко вдыхает холодный сентябрьский воздух полной грудью и умиротворённо улыбается, думая о том, что эта осень — лучшая за много-много лет. Он протягивает руку, чтобы вытащить застрявший в кудрявых волосах Гермионы сухой листик — и, не удержавшись, утыкается в них носом. Улыбается ещё шире.

— Дурак, — говорит Гермиона, и он слышит, что она улыбается тоже. А потом чуть отстраняется, чтобы протянуть ладони к огню.

— Ничего подобного, — Драко стягивает перчатки и засовывает их в карман Гермиониного пальто. — Держи. Холодно же.

Костёр скорее дымит, чем горит — но Драко с удовольствием пропитывается этим дымом и сотней других осенних запахов: опустившегося на их коттедж тумана с окрестных холмов, прохлады и сырости, опавших листьев и духов Гермионы — тех самых, что он сварил для неё на их первое совместное Рождество.

— Сейчас же надень обратно, — Гермиона поворачивается к нему лицом, и он немедленно обнимает её, воспользовавшись этой возможностью. — Сметвик ведь сказал, что обязательно нужно…

— …Следить за тем, чтобы руки были в тепле, — заканчивает за неё Драко и хмыкает, — Грейнджер, ты всё-таки просто потрясающая зануда.

— Должен же в этом доме хоть кто-то отвечать за здравый смысл, Малфой, — она берёт его за правую ладонь, чтобы снова натянуть на неё перчатку, и у Драко перехватывает дыхание от нежности этого простого жеста, — если ты такая невозможная бестолочь.

— Я думал, за здравый смысл в этом доме отвечает Поттер. За него — и за булочки с корицей.

— Это Гарри-то? Я его вчера полдня убеждала в том, что Хью и Лили пока слишком малы для игрушечных мётел на Рождество.

— Между прочим, мою первую метлу мне подарили в три, а детям уже по четыре, — возражает Драко. — Зря ты так перестраховываешься, они же всё равно не поднимаются выше трёхфутовой высоты.

— Да вы с ним спелись! — Гермиона страдальчески поднимает глаза к небу, и Драко снова улыбается: конечно, они спелись. Ещё как. — Ладно. Я подумаю.

— Вот и прекрасно, мисс здравый смысл, — Драко чуть наклоняется, чтобы поцеловать свою замечательную Грейнджер в её замечательный гриффиндорский нос. — Пойдём в дом? Темнеет уже.

— А костёр?..

— Мерлин, Грейнджер, ты колдунья или как? — прежде чем Гермиона успевает его остановить, Малфой заливает пламя «Агуаменти». На месте костра возникает уродливая чёрная лужа.

— Мерлин, Малфой, — передразнивает она, — ты вот волшебник, конечно, но ей-богу… Экскуро!

— Между прочим, я бы и сам так сделал, — ворчит Драко.

— Ну конечно, — она усмехается и берёт его под руку. Приподнимается на цыпочки, чтобы поцеловать в щёку.

Они возвращаются домой в ранних осенних сумерках, продолжая шутливо переругиваться на ходу — замёрзшие и совершенно счастливые. Драко, по крайней мере, счастлив: потому что свободен, потому что рядом с Гермионой, потому что дома их ждут Поттер и целый выводок детей, потому что…

Потому что у него снова есть дом и есть семья — и плевать он хотел на то, как это выглядит со стороны.

С кухни тянет запахом выпечки. Раскрасневшаяся на холоде Грейнджер торопливо раздевается и отдаёт Драко свой гриффиндорский шарф, чтобы скрыться в гостиной: там её дожидается какая-то очередная «жутко хорошая» книга, которую Гермиона оставила на самом интересном месте. У неё теперь, впрочем, снова все места — самые интересные, и Драко считает это их с Поттером маленькой победой. Или вовсе даже и не маленькой: когда он узнал, что Гермиона совсем забросила чтение после Хогвартса, это было потрясением похлеще Азкабана. Тот, по крайней мере, в картину мироздания Драко вписывался идеально — а вот ничуть не интересующаяся книгами Грейнджер… м-да. Туши свет, бросай навозную бомбу.

Уже переодевшийся в домашнее Драко обнаруживает её сидящей в кресле у камина. Гермиона хмурится, уткнувшись в «Грозовой перевал» и по привычке закусив краешек закладки. Выглядит она ужасно недовольной — и потому ужасно забавной.

— Не нравится? — негромко спрашивает он, присаживаясь на подлокотник. Бронте — всех трёх — он читал, и ему чертовски интересно, что Гермиона думает о «Перевале».

— Нам бы их проблемы, — усмехается Гермиона, захлопывая книгу и откладывая на журнальный столик, — точнее, им бы наши решения.

Он начинает совершенно неприлично ржать — то ли представив такой поворот в истории Хитклиффа, Кэтрин и Эдгара, то ли в очередной раз оценив всю иронию их собственной… семейной ситуации. Вот, вроде бы, уже второй год живут так, а всё-таки Драко периодически впадает в жуткий восторг, заново осознавая происходящее — и представляя, какую козерожью морду корчит по этому поводу вся добропорядочная общественность магической Британии.

Драко и сам не знает, как так у них получилось. Как так вышло, что вместо того, чтобы сдохнуть в Азкабане — или в холодной хаверингской квартире, — он почему-то оказался здесь, в этом доме, рядом с ними. Иногда ему делается страшно: вдруг это просто на редкость бредовый сон, который он видит, задремав под тонким одеялом в своей камере? Обычно такие моменты первым замечает Гарри — он называет их «эти твои солипсические заходы». У Грейнджер нахватался, не иначе.

— Оно? — Гермиона, впрочем, научилась останавливать его на подходах к панике не хуже Поттера. Говорит медленно и ровно, поглаживая по плечам: — Драко. Посмотри на меня. Мы дома. Ты дома. У нас всё хорошо.

— Я в порядке, — он утыкается лбом в её плечо и медленно выдыхает. — Спасибо тебе.

Когда это случилось в первый раз, Драко впал в тихую истерику и напугал её до чёртиков — самому до сих пор стыдно. В чувство его привёл Поттер — тогда ещё просто «Поттер», не «Гарри», почему-то оказавшийся рядом и откуда-то знавший, что делать: нет, не оплеуху залепить, что вроде вполне логично. Напоить водой, обнять, долго сидеть рядом и разговаривать с ним, пока у него зуб на зуб от ужаса не попадает. Смешить, в конце концов.

— Я сейчас ревновать начну, — Гарри выходит из кухни, на ходу вытирая очки краем футболки. — Только не знаю пока, кого к кому. Или к кому кого. Вечно путаю.

— Ну да, у нас с этим очевидные сложности, — фыркает Гермиона, протягивая ему навстречу руку для объятия. — Сюда иди, ревнивец.

— Иду, — Гарри опускается на свободный подлокотник и осторожно кладёт голову на Гермионину макушку. Надевает очки и смотрит Драко в глаза с едва заметной, но всё-таки тревогой — за два года Малфой отлично научился различать её, как и многие другие эмоции, которые у Поттера, вообще-то, все на лице написаны. Сейчас Драко сам себе удивляется: как можно было считать вот это его коронное «я не очень понимаю, что здесь происходит, но держу всё под контролем (и скоро ёбнусь)» выражение чем-то вроде высокомерия?

— Всё хорошо, — говорит Драко, — правда. Расслабься, Поттер.

Всё и правда хорошо. Настолько хорошо, что иногда он просто пугается этого — но каждый раз его выдёргивают из ледяного ужаса в четыре руки, гладят по спине, отпаивают крепким чаем и убеждают в том, что это не бред и не сон.

Порой Драко кажется, что у них всё сложилось именно так, как сложилось, потому что для того, чтобы привести в чувство одного отмотавшего срок в Азкабане слизеринца, нужно как минимум двое наглухо отбитых гриффиндорцев — ну а кто бы ещё впутался бы в такую авантюру? Только Гермиона, за пятнадцать лет выработавшая стойкий иммунитет к нападкам прессы, и Гарри — потому что он, ну, Гарри. Просто Гарри. Вбил себе в голову, что так правильно — и хоть мандрагора не расти. А уж нападок и мандрагор — вместе с камнями — в их огород прилетело достаточно. Ещё бы: такой скандал не пропустили ни «Ведьмополитен», ни «Пророк» с вездесущей Скитер… даже «Придира» разразился передовицей, анонимный автор которой задавался вопросом о том, не приключилось ли с героями войны размягчение мозга из-за заражения мозгошмыгами. Драко и сам был готов поверить во что-нибудь подобное — этих двоих тогда несло, как взбесившихся фестралов, пока его собственное слизеринское здравомыслие орало благим матом о том, что всё плохо кончится.

К счастью, слизеринское здравомыслие он послал куда подальше. Да и чего ему было бояться — после пятилетней отсидки в Азкабане, общественного порицания, нищеты и… прочего? Уж не Риты Скитер, истерически вещавшей со страниц «Пророка» о падении нравов в магической Британии, в самом-то деле. Гермиона же на его вопрос, не хочет ли она всё закончить, помнится, только фыркнула: грязь, мол, не сало — потрёшь, и отстала. Самое удивительное — была права: их троих пополоскали в прессе с полгода и сделали вид, что так и надо. На министерские приёмы, конечно, не приглашали… но, кажется, Министерство и министерских в гробу видал не только сам Драко, но и Грейнджер с Поттером.

— Дети спят? — негромко спрашивает Гермиона.

— Угу, уложил, — отзывается Гарри. — Завтра твоя очередь, они меня укатали.

Пятеро детей в возрасте от четырёх до восьми — это, вообще-то, не только куча радости, но и сложная логистика во всём, начиная с прогулок и заканчивая попытками уложить это маленькое войско спать… да и в том, что происходит после отбоя, тоже. Впрочем, трое взрослых вполне в состоянии с этим справиться.

Трое взрослых вообще, как выяснилось, в состоянии справиться с чем угодно. С детьми, с дурацкими статьями Скитер, с паническими атаками. С вопиллерами от мамы — та, кажется, была больше огорчена не своеобразным жизненным выбором Драко, а тем, что он не планирует бежать из Англии. С отставкой Гарри с должности главы Аврората. С Молли Уизли, заявившейся на их порог и попытавшейся пугать их тем, что детей она заберёт, потому что расти в такой атмосфере они не могут. И ещё — со счастьем, потому что с ним, оказывается, тоже иногда приходится справляться. Особенно когда его много. Особенно с непривычки.

Они с Поттером встают почти синхронно и протягивают Гермионе руки — а потом все вместе уходят на кухню, откуда доносится совершенно восхитительный аромат какой-то выпечки. Впрочем, Гарри, конечно же, кексом не ограничился: на кухонном островке как по мановению волшебной палочки появляются противень с запечённой форелью и бутылка вина. Драко тянется за штопором — и, не найдя его на привычном месте, открывает бутылку обыкновенным «Ваддивази».

К магии ему тоже пришлось привыкать заново. Ему вообще много к чему пришлось привыкать заново — а многому учиться или узнавать впервые.

Например, что Поттер, тот самый казавшийся ему непогрешимым и неуязвимым золотой мальчик Поттер, все последние годы с трудом функционировал из-за сжирающей его тревоги. Тревоги за себя, за детей, за судьбы магического — был бы он неладен — мира. Да что там: любой приступ головной боли до сих пор едва не доводит Гарри до трясучки — так сильно тот боится, что это не банальная мигрень, а дракклов шрам. Что всё — снова. А ещё Драко и представить себе не мог, в каких условиях выросло их драгоценное народное достояние — и какие отборные тараканы пляшут в голове Избранного на фоне детских недолюбленности и одиночества. Или вот Гермиона: и в семье, вроде бы, всё до поры было в порядке, и спасать всю страну она не подписывалась — а всё равно. Комплекс спасателя и вселенская усталость, от которой она до сих пор не отошла — где та хогвартская зазнайка, что рвалась спасать домовиков из рабства? Была и вся вышла.

Но и о другом Драко не догадывался. О том, что на первом месте для Гарри всегда будет семья — и что он готов прикрывать тылы своих до последнего. Что счастье для Гарри заключается не в охуенной министерской должности, а в возможности готовить ужин для их огромной — восемь человек, шутка ли, — семьи. Что Драко полюбит помогать ему на кухне — и будет находить изрядное удовольствие в возможности переругиваться с ним из-за рождественского меню. Что будет утешать Гермиону, плачущую после очередного неудачного звонка родителям, — и потом поедет к ним, магглам, объяснять политическую ситуацию в девяносто восьмом и убеждать, что их дочь использовала «Обливиэйт» в качестве крайней меры. Что будет беситься, наткнувшись на стену непонимания. Или что будет совершенно по-детски радоваться тому, как Грейнджер впервые за время их близкого знакомства заинтересованно листает подсунутый ей Поттером свежий номер «Трансфигурации сегодня».

Гермиона разливает по бокалам вино, а Драко совершенно по-уизлевски отщипывает кусочек от форели. Вкусно. Впрочем, у Гарри всё и всегда вкусно — ему с его талантами не в Аврорат нужно было идти, а в какой-нибудь мишленовский ресторан. И да, Драко теперь знает, что такое «мишленовский ресторан» — Поттер не просто все уши им с Гермионой прожужжал высокой кулинарией, но и успел потаскать их по этим самым ресторанам. Было интересно. И вкусно. Уж точно вкуснее, чем в магических заведениях. Гарри объяснял, что это как с живописью — конечно, у магов полно художников, но они ремесленники, клепающие живые портреты. Но шедевры… шедевры создают магглы. И поспорить с этим невозможно: когда-то в Мэноре было неплохое собрание постимпрессионистов, и разницу Драко чувствовал.

Он с некоторых пор вообще прекрасно чувствует разницу — например, между тем, что есть и тем, что могло бы быть. Но дело не в этом.

— Вкусно, — бормочет он с набитым ртом, и Гарри довольно улыбается.

Дело в том, что это не было выбором без выбора. Если бы Драко решил, что хочет быть просто другом для Гермионы и Гарри — он и стал бы для них просто другом. Но он выбрал кое-что другое. И это было одним из лучших решений в его жизни.

— Только не налегайте на вино, профессура, — Гермиона делает глоток из своего бокала, — нам ещё самостоятельные третьего курса проверять. Если накосячим, Макгонагалл с меня голову снимет.

— Почему это с тебя? — возмущённо интересуется Гарри. — У нас тут вообще-то целых три преподавателя.

— Молодых и очень перспективных, ага, — Драко делает глоток «пино гри». — Но вообще Грейнджер права, не стоит провоцировать попечительский совет. Мы и так… пощёчина общественному вкусу.

Не то слово. Когда прошлой осенью — в самый разгар травли в «Пророке» — МакКошка предложила им троим занять освобождающиеся через год должности преподавателей Трансфигурации, ЗоТИ и Зельеварения, Драко решил было, что многоуважаемая директор сошла с ума на старости лет. Гермиона тогда тяжело вздохнула и терпеливо объяснила ему, что это такой ну очень гриффиндорский способ их поддержать — и отказываться попросту невежливо. К тому же у них был целый год на размышления… ну, вот они и доразмышлялись до небольшого хогсмидского домика, приходящей няни и трёх кабинетов в Хогвартсе.

— Вот именно, — Гермиона легонько бьёт Драко по снова тянущейся к форели руке. — Возьми уже тарелку, а?

— Ну её, эту общественность, — легкомысленно пожимает плечами новоиспечённый профессор ЗоТИ Поттер. — Я, между прочим, Избранный, ты героиня войны…

— А я — скромный Пожиратель смерти, — усмехается Драко.

— А ты — с нами, Малфой, — недовольно ворчит Гарри. — Так что пусть общественность сходит нафиг. Ей не привыкать.