Согрешил я... (джен)

Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он

осужден, и, раскаявшись, возвратил тридцать

сребренников первосвященникам и старейшинам,

говоря: согрешил я, предав кровь невинную.

(Евангелие от Матфея, 27:3, 27:4).

Невинной крови в эту ночь прольется, сколько проливается на войне.

Заставляя надевать спасательные жилеты, уговаривая сесть в шлюпки, бросая за борт шезлонги, Томас Эндрюс не мог не думать о том, что всё это — как бросить серебренники, уже совершив предательство. Всё равно мало кому удастся помочь. В ледяной воде человек может подержаться около пятнадцати минут. У кораблей, откликнувшихся на зов о помощи, уйдут часы, чтобы добраться до места катастрофы.

Всё это можно было бы предотвратить еще до выхода «Титаника» в море. Если бы только несколько решений приняли иначе… Много решений… Если бы забыть о попытках угодить Исмею, счетоводам, о своей гордыне — и послушать дерзкого мальчишку Мюира. Самоуверенного, нагло лезущего вперед, ни о чем не думающего. Ни о чем, кроме безопасности пассажиров.

Что за упрямый огонь горел в голубых глазах Мюира, таких удручающе-чистых? Неукротимый, дикий, ничьей любви не просящий, ничьей дружбы не ценящий. Позволяющий себе роскошь не подбирать слова, невзирая на то, с кем говорит. «Мы не можем не говорить того, что видели и слышали»⁽¹⁾.

Насколько хватит еще ему наглости — и совести? Посмотрел бы на него Эндрюс лет через двадцать! Ну что ж, пусть эти двадцать лет у него будут.

— Уходите, Мюир. Попытайтесь спастись. Это приказ. «Титанику» уже не поможешь. Теперь каждый сам за себя.

— А сами-то вы спасаться будете? — Снова этот взгляд, прямой, точно клинок. Взгляд фанатика — или апостола.

Оставалось только усмехнуться, пожав плечами:

— Мы достойное по делам нашим приняли⁽²⁾.

Что остается Иуде после того, как он, бросив серебренники, выйдет из храма? Тем более, не придется утруждать себя даже изготовлением петли. Эндрюс устал за эти часы, дни, годы. У него еще оставалось несколько минут, чтобы побыть наедине с собой. В тишине курительного салона Эндрюс вспоминал жену, думал о дочери. Он не увидит, как вырастет Эльба. Зато не доживет и до того дня, когда ему придется рассказать ей про «Титаник». До дня, когда она, быть может, устыдится его.

Легких шагов рядом он не услышал, но ощутил чье-то присутствие. Словно бы из ниоткуда возникла девочка — судя по одежде, из третьего класса. Должно быть, отбилась от семьи, заблудилась. Растерянная, но не плачет, держится спокойно — дети бедняков стойкие. В лице что-то знакомое.

— Сэр, простите. Куда мне идти?

Большие голубые глаза, прямой взгляд. Куда бы она ни пошла, в одиночку она погибнет.

— Как тебя зовут, милая?

— Сара.

— Вот что, Сара: я как раз тебя жду. Идем со мной и не бойся, только слушайся меня. Погоди-ка, нужно, чтобы ты надела это.

Завязав на девочке не пригодившийся ему спасательный жилет, Эндрюс поспешил с ней на корму.

Мюир плавал в жару и бреду. Он не узнавал тех, кто ухаживал за ним, не чувствовал распухших ног. Воспаление разрывало ему бронхи и легкие.

Среди кашля и хрипов можно было различить только одно слово, которое он повторял вновь и вновь:

— Сара… Сара…

Тело мужчины, окоченевшими руками прижимавшего к себе труп девочки, течение относило все дальше от места, где затонул «Титаник».

1) Деяния святых апостолов, 4:20

Вернуться к тексту

2) Евангелие от Луки, 23:41, цитата неточная

Вернуться к тексту