Жук на стекле (джен)

Задумав увековечить Землю, я не представлял с чего начать. Только над этим размышлял пару недель. Слишком большая ответственность! А я слишком мало знаю. Но, возможно, от человечества осталось и того меньше. Неизвестно, захочет ли кто-то ещё записать Землю по памяти. У меня остались кое-какие фильмы и книжки, но главное — остались мои альбомы, я их всюду с собой таскаю. Я ведь фотограф. Основное правило — не задаваться вопросом, кому и для чего это нужно? Мне нужно, мне. А если размечтаться, то и другим цивилизациям. В назидание и для расширения кругозора.

Из других цивилизаций в моём распоряжении имеется только Пилот, и он не желает ничего слушать про Землю, гори она огнём. Она и сгорела — в секундной войне с его Венерой. Венере тоже пришёл конец, но всё это слишком грустно. Особенно грустно было в первые годы. Потом мне пришло на ум разбить тоску на главы и заархивировать всё — леса, реки, динозавров и Леонардо да Винчи. Намечался обширный созидательный труд, и у меня впервые за долгое время улучшилось настроение. А Пилот сказал, что я чокнулся. Он считает, что память нужна только живым. Я так не считаю, поэтому сел за работу, не откладывая. Всё равно другого занятия не предвиделось. На корабле у меня есть доступ исключительно к камерам. Я регулярно добываю новые кадры и даже завёл видеодневник. Но событий так немного, что их достаточно освещать раз в месяц.

Хорошо, что я много снимал Землю! И, по слухам, у меня нормально получалось. В противном случае так далеко не послали бы. Теперь, наконец, появилось время отшлифовать и подписать снимки. Мерцающие пещеры Вайтомо, Долина блуждающих камней, Красные пляжи Шуантай-Хэкоу. Огни токийского космопорта, колонны Мраморного дворца и базары Марракеша. Бывают дни, когда я пересматриваю сотни изображений — открываю один за другим трёхмерные кубики и кручу их до посинения, выбирая фильтры и ракурсы. Тогда Пилот бесится и запирается в своём аквариуме. Бывают месяцы, когда мне смотреть тошно на мои панорамки и хочется выйти в космос прямо в кедах. Тогда Пилот злобно огрызается, что туда мне и дорога, но в целом приободряется. Мы с ним слишком разные, даже убить друг друга не можем. Так что он продолжает ворчать, а я продолжаю бесполезную хронику.

К сожалению, мои информационные запасы скудеют быстрее, чем хотелось бы. Дело неминуемо доходит до последней главы, и опять встаёт пресловутый вопрос — с чего начать? С катастрофы, которую я не застал? Со Сферы, про которую ничего не понятно? С «жука», который стал нашим миром? Тогда правильнее будет называть его Жуком и начать с него.

В технические тонкости Пилот меня не посвящает, но вообще Жук — это космический челнок с двумя зарядами на дальний старт: туда и обратно. Он не земной, он венерианский. На Земле не успели придумать такое чудо. А жители Венеры занимались изобретательством не одну тысячу лет и не от хорошей жизни. Падение астероида заставило их планету раскрутиться вспять и обрушило все возможные беды: почва разогрелась, атмосфера испортилась, вода улетучилась. Остро встал вопрос о поисках лучшей жизни и постройке кораблей. Размышляя, как всё это осуществить, венерианцы скитались в летучих городах над пустынями материков и впадинами океанов. Пилот поправляет, что это были плавучие станции, так как воздух сделался почти жидким. Ладно, ему виднее. Постепенно станции приходили в негодность, а жители обустраивались на страшной глубине под раскалённой толщей планеты. И вымирали там, несмотря на завидную скорость размножения. Вымирали и строили корабли.

Впервые им повезло, когда выяснилось, что не надо далеко лететь. Земля вполне отвечала требованиям. Но ещё долгое время соседи к нам приглядывались и готовили колонизацию, смиренно изображая мудрый и доброжелательный инопланетный разум. Тогда и начались совместные межзвёздные перелёты. Землян очень беспокоил дальний космос. Венерианцев очень беспокоило пропитание, но голодные обмороки они выдавали за приступы медитации, и разобраться в их заморочках удалось далеко не сразу. А пока для всех настала эра золотых надежд. Включая надежды на освоение бескрайней вселенной. Не беда, что на поверку вселенная оказалась вовсе не бескрайней. Лишь бы нашлась загадка! Загадкой оказалась Сфера, на которую натыкались все корабли после нескольких дней полёта. Эта штука…

Я гляжу на неё не первый год, но описать не могу. Я бы сравнил её с зеркальным шаром вокруг Солнечной системы и ближайших миров. Это какое-то плотное поле, создающее иллюзию бесконечного пространства за его пределами. Вроде гигантской фотографии или искусного рисунка. В действительности поле абсолютно непроницаемо, и неизвестно, что за ним. Сколько учёные умы ни бились над этим явлением, так и не разгадали, само оно возникло или было создано кем-то?

Венерианцы сразу опровергли свою причастность, и на Земле расцвели джунгли теорий. Одни считали, что Сфера защищает человечество. Другие подозревали, что Сфера защищает от человечества. Третьи полагали, что высшие силы нарисовали нам звёзды для красоты. Наверняка, дело было не в человечестве, но людям нравится ощущать свою значимость. Вот и мне нравится. С моими описаниями погибшей планеты.

Все мнения по поводу Сферы сошлись на том, что непонятную космическую аномалию необходимо изучить. А там уже думать, пилить её или нет и чем пилить. Это важно, это нужно, это, наконец, достойная цель, за которой кроется ключ к мирозданию. Очень кстати венерианцы предоставили своих «жуков» и помощь в экспедициях. На правах честного партнёрства. Между прочим, «присоски», которыми корабль крепится к Сфере, изобрели на Земле! Как и систему подзарядки питательных аквариумов. От нашего стола вашему, так сказать.

Так и началось постижение непостижимого. Выявление уникальных свойств, исследование непонятных сияний и излучений — чистый праздник науки! Сложности тоже возникали. Из-за обилия наводок наладить связь на поверхности Сферы не удалось, и сообщение между «жукам» осуществлялось через материнские планеты. Не самая удобная система, её собирались исправить, но до ума дело не довели.

Конечно, я не выискивал все подводные камни, отправляясь в командировку на пару месяцев. К тому времени инопланетные корабли уже не считались экзотикой и принимали на борт туристов. После надлежащей проверки и за круглую сумму. Моё путешествие оплатил человек весьма состоятельный, с широко известной фамилией, и это упростило процедуру. Спонсору хотелось получить уникальные фотографии, а мне хотелось заработать денег и запечатлеть Сферу. Разглядеть её можно лишь под определённым углом, приблизившись вплотную. Я приблизился, влюбился и до сих пор не перестаю восхищаться. Виды здесь завораживающие! То радужные каскады, то пылающие туманности, то озёра блуждающих огней. Двух месяцев было явно недостаточно, и я уже сожалел, что приключение заканчивается. Когда ещё выпадет шанс погулять по границе мира! Часть работ я заранее выслал домой, там Сфера ежедневно росла в цене. Футболки или международные научные диспуты — везде мои пейзажи пришлись бы кстати. Ажиотаж вокруг этой темы был огромный.

А тем временем венерианцы готовились к переселению. Сперва они предложили по-братски поделить Землю. Для этого требовалось немного поменять климат в некоторых областях планеты, но другие области не пострадала бы. У землян это предложение встретило даже не гневный отказ, а непонимание смысла просьбы. Что за бред? Разумеется, пришельцам по-добрососедски отказали. Тогда братья по разуму пригрозили боевым ударом, который автоматически освободит половину глобуса. Всё в вежливой форме — дескать, нет другого выхода. На Земле не оценили вежливость и ударили первыми. Соседи успели отреагировать, прежде чем Венера погасла на небе. Но половиной Земли разрушения уже не ограничились.

Мы с Пилотом узнали про внезапное развитие событий из сбивчивых эфиров, в которых с тех пор слышен только треск. Находясь на краю света, нереально было осознать случившееся. Очень хотелось верить в неисправность связи, но совершить обратный прыжок мы не рискнули. Если на другом конце нашего пути разверзся ад, вряд ли там кто-то спасся. Даже на станциях вблизи планет. Из людей точно никто, насчёт венерианцев я не уверен. Но эфир так и молчит, хотя передатчик постоянно включен на приём.

Чем мы занимаемся? Дрейфуем в штиле. То есть, ползаем по Сфере, мечтая поймать сигнал или встретить других «жуков». К стыковке эти машины не приспособлены, но было бы здорово обменяться новостями и составить совместный план спасения. Или перестроить что-нибудь и придумать, как объединиться. Честно говоря, в кораблике тесновато. Почти всё место занимают рычаги, приборы и аквариум Пилота, в котором он то ли спит, то ли ест. Нам повезло, жаловаться не на что. Но и надеяться не на что. Сфера так огромна, а исследовательских аппаратов так мало! Какова вероятность встретить себя подобных? Никакой.

Но поскольку вселенной нет дела до законов вероятности, после длительных скитаний нам, наконец, попадается чей-то «жук». Абсолютно мёртвый, он неподвижно висит в блистающей тьме, держась за Сферу одной из шести лап. Непробиваемый прозрачный панцирь расколот, корпус раскурочен. Не исключено, что в надёжную, как смерть, венерианскую технику закрался брак. Скажем, погас энергетический щит, и судёнышко припечатало метеоритом. Но у меня создаётся иное впечатление.

Не удержавшись, я обращаюсь к Пилоту:

— Как думаешь, чем они себя?

Он испускает пренебрежительную голубенькую вспышку:

— На месте подпрыгнули.

Шутка звучит странно. Но я всё равно испытываю прилив теплоты. И к нему, и к нашей консервной банке. Надо пореже конфликтовать в замкнутом пространстве, а то вот так же нервы сдадут!

— Можешь обойти его по кругу? — интересуюсь я, помолчав.

— Ты ненормальный, — безразлично констатирует мой спутник.

Видимо, так. Но от кого считать норму? Я только что зарёкся выяснять отношения, значит обойдусь редкими кадрами с одного бока. Мне нравится настраивать резкость и слушать щелчки старомодной камеры, хотя объективы установлены на корпусе корабля и могут обойтись без меня. Но художественный взгляд никто не отменял и никогда не отменит. Даже если не всем дано это уловить. Пилот выжидает несколько минут, заполненных пустотой вакуума, а потом наш Жук начинает медленно обходить обломки. То, что надо.

— Здесь притормози, — прошу я, выставляя фокус и выдержку, — хочу захватить вон то созвездие.

Яркое! Значит, и диафрагма понадобится.

— Это Утренний Дождь, — как всегда, невозмутимо поясняет Пилот.

Я не знаю, помнит ли он наизусть всё небо. Но точно знаю, что в этот миг он меня ненавидит. Без проблем, я тоже сыт по горло его компанией. Подозреваю, что моя унылая мина и жизнерадостный зелёный ёршик на месте причёски вызывают сходные чувства. Пилоту некуда от меня деться, и мне без него не обойтись. В космонавтике я не силён, хотя звёзды мне всегда нравились. Кому они не нравятся? В честь своего созвездия я даже набил весы на тыле ладони — в положении идеального баланса. Пожалуй, это самое яркое моё достижение в астрономии.

Что-что, а баланс нам не помешал бы. Спокойный позитив, и никаких стрессов. Порой меня тревога берёт — не случилось бы чего с последним врагом! Однажды я его спросил по поводу срока жизни. То есть, не совсем так. Я спросил, когда уже он подохнет? Наверное, в процессе перевода акценты сгладились, и мне спокойно разъяснили, что день на Венере тянется дольше, чем полгода на Земле. То есть, Пилоту ещё жить и жить. И питания на корабле с избытком — в аквариуме прилежно плодится венерианский микроорганизм. Очень удобная технология — замкнутый биологический контур, в который мой сосед как-то встроен. Ну, может, контур не совсем замкнутый. Эти рачки в добавок подпитываются космическими лучами.

— А сам ты можешь себя убить? — уточнил я тогда же.

Пилот усмехнулся алым всполохом:

— Конечно.

Везёт. Мне бы духу не хватило! Сразу захотелось выяснить, как такие существа сводят счёты с жизнью, когда не уничтожают планеты или корабли?

— Не дождёшься.

Ага. Значит, акцент не сгладился. Пилот не стал вдаваться в подробности, и я ещё долго разгадывал этот ребус. Вдруг инопланетяне наизнанку выворачиваются или на щупальцах вешаются? Надо же быть готовым оказать первую помощь! Хотя, какую помощь? У них же всё не как у людей! Даже странно, что за утренние дожди такие? Если утро наступает реже, чем раз в полгода. И какие в таком мире были осадки?

— Кислотные, — мстительно подсказывает Пилот, — они испарялись в атмосфере и создавали переливающуюся дымку, которая принимала диковинные формы.

Почему в этом описании мне опять слышится издевательство? Про красоту сернокислых облаков остаётся поверить на слово. Моя оптика уловила бы в них только непроглядную тьму, но зрение Пилота уходит за инфракрасный диапазон. И это самое понятное в нём. Если подбирать земные аналоги, то мой спутник напоминает чёрную медузу. Сейчас он размером с крупного пса, но венерианцы растут до смерти. К счастью, медленно. Что к этому прибавить? Когда хочет, Пилот выпускает из своей студенистой массы произвольное количество ложноножек, но на этом всё. Никакого разнообразия в мимике.

Из-за такой несхожести человек не может управлять венерианской машиной. «Жуки» признают только своих создателей, так что Пилот отвечает за всё и сразу. Нет, как к капитану у меня к нему нет претензий. Конечно, он может молчать годами и по целым дням не вылезать из аквариума, доверив судьбу автопилоту. Но мы не готовились к вечным странствиям, а однообразие приедается. Я тоже люблю сутками разглядывать звёздную мглу через прозрачный панцирь и ни о чём не думать, кроме звёзд и мглы.

Только первый год совместного путешествия отличался бурными выяснениями отношений. Я и сейчас уверен, что эта аморфная тварь знала всё наперёд! Ну, может, не всё. Но о планах по захвату Земли он наверняка имел представление. Теперь Земли нет, и спорить не о чем. А осадок остался. Только острота чувств истёрлась со временем. Сюда я прибыл в двадцать четыре года, своей семьё к тому моменту не обзавёлся, да особо и не стремился. В этом мне повезло. И повезло, что были те, кого я не хочу забывать. Например, моя стодвухлетняя бабуля, заставшая первый контакт с пришельцами. Или рыженькая официантка из кафешки под моими окнами. Знакомиться девушка не пожелала, зато на случайных фото получалась прекрасно. От цепочки с подковкой до массивных ботинок по самой последней моде. Особенно, когда она поднималась на крышу во время перерыва — покурить и покормить кошек. Друзья, знакомые, незнакомые — все остались там. То есть, нигде. В межзвёздной пыли. Я и сам не сильно отличаюсь от них, так как тоже потерялся в пустоте. Крупинка побольше — крупинка поменьше…

Философия мне никогда не давалась, но надо ведь отвлекаться на что-то? К сожалению, все игры на борту затёрты до дыр. «Космический бой» даже завис — с таким азартом мы на него налегали! Но любая скука заканчивается с очередной напастью, и счастливые размышления о бренности бытия прерываются тем, что у нас выбивает энергощит.

Быть не может! Какова вероятность такой фатальной поломки? Забудем про вероятность. Что делать-то?

— Техника, — с мрачным удовлетворением просвещает меня Пилот, — всё рано или поздно ломается.

Да как же так? И не пожили совсем!

— Разве нельзя починить эту установку? Хотя бы попробовать? — бормочу я растерянно.

— Попробуй помолчать, Фотограф, — просит он со сдержанной неприязнью. — Тогда я попробую подумать.

Я сажусь на пол и жду, когда он закончит размышления. По моему времяисчислению это занимает несколько дней. И все эти дни о корпус молотят мелкие камушки, разъедая прозрачную крышу, словно кислотный дождь. Я ничего не слышу, но не могу не замечать, как мутнеет картинка над головой. А если что покрупнее прилетит?

Наконец, Пилот проявляет небольшую активность:

— В принципе, мы можем ползти дальше, пока не убьёмся, — совершает он открытие, — а можем вернуться к разбитой машине, и я поищу подходящую деталь.

Что там можно найти?! Я не имею представления, какая ему нужна гайка. Для меня очевидна только одна сложность:

— Это же было чёрт знает, где!

Мы общаемся через жидкий экран — а как иначе? Эмоции Пилота я научился угадывать, но деликатная программа-переводчик создаёт дополнительные препятствия. Например, прячет всех чертей под крестики, чтобы не обидеть дружественную расу. Ответ Пилота тоже возвращается с крестиками, хотя я не отказался бы глянуть, какие на Венере водились черти?

— Почему — неизвестно где? — угадываю я примерный смысл. — А карту мы для чего составляем?

Мы составляем карту? И впрямь, на кой… Зачем нам карта?!

— Корабль исследовательский, — холодно уведомляет Пилот.

То есть, мы постоянно закачиваем планы окружающего пространства. Неудивительно, что компьютер начал сбоить!

— Ты псих, — предупреждаю я.

Пилот пожимает плечами — фиолетовая подсветка.

— Если одолжишь снимки, я точнее определю нужное место.

Мне не жалко поделиться творчеством. Но осилим ли мы обратный путь? Жук, к сожалению, не предназначен для бега. А град не прекращается. Всю дорогу я провожу рядом с Пилотом, ожидая, когда впереди замаячит мёртвый корабль. В отсутствие второго кресла приходится стоять, но мне всё равно. Боясь пропустить момент, я вытягиваю шею и вглядываюсь в искрящуюся тьму. А потом не верю своим глазам и подпрыгиваю, тыча пальцем в иллюминатор:

— Я его вижу!

— Я его вижу давно.

Трудно было сказать? Ох, и неприятные существа эти венерианцы! Карта картой, но разбитый аппарат висит на одной ноге и легко мог пуститься в самостоятельный тур по галактике. Этот удар нас минует, уступая место самому ощутимому удару метеорита. Теперь и наш кораблик повисает на двух ногах. В кабине гаснет освещение, и весь корпус сотрясает нездоровая дрожь. Отвратительное чувство! Пилот проявляет чудеса профессионализма, возвращая Жука на пять сохранившихся лап. Но я примечаю внутри венерианца какое-то мрачное мерцание и не спешу расслабляться. Мы твёрдо держимся за Сферу, а лампы, чуть помигав, разгораются с прежней силой. Но я жду, что скажет мой спутник. Прозрачные кончики его щупалец перебирают крючки на приборной панели, и это неспроста.

— Задело внешний люк, — выдаёт он, наконец.

Я тупо моргаю.

— И что, мы теперь не выйдем?

Получилось как-то нескромно.

— В смысле, ты не выйдешь.

Или корабль разгерметизируется? Не похоже, чтобы всё было так фатально. Но какие остаются варианты?

— Я выйду, но не вернусь, — объясняет он сухо, — не смогу открыть шлюз снаружи.

— А если я тебе изнутри открою? — вызываюсь я, подворачивая рукава свитера. — Это вообще выполнимо?

Он задумывается на целый день. Как они дозрели до войны при такой скорости принятия решений?

— Вообще выполнимо, — осторожно решается Пилот. — Я дам тебе доступ и объясню порядок действий.

А уверяли, что их корабли нельзя подогнать под людей!

— Не сделаешь заодно пару снимков там внутри? — оживляюсь я.

И тут же ощущаю ауру ледяного презрения.

— Сосредоточься, — велит мне Пилот вместо прощания.

Подумаешь! Я не знаток инопланетной техники, но отпереть дверь всяко смогу. Если она вообще открывается. Дверь открывается, и Пилот благополучно покидает заточение, облачившись в скафандр. Ну как — в скафандр! У венерианца есть штука, похожая формой на пудреницу. С механическими манипуляторами взамен щупалец. В этом устройстве он добирается до обломков, а потом что-то там задевает или отключает. Покинутый кораблик тут же отделяется от Сферы и начинает погружаться в звёзды.

Если я могу помочь, то, хоть убейте, не понимаю, как! Напарника не видать, а обломки отлетают всё дальше, путая тросы, страхующие «пудреницу». Вот бы перерубить их! Я тут, конечно, загнусь, зато увижу смерть врага. Финал один, терять нечего… К счастью, я вспоминаю, что Пилот только что крепил нашего Жука к Сфере. Если пропустить последние команды через переводчик, пойму я что-нибудь или нет? Панель управления с крючками для щупалец мне не подходит. Но присоски для лап создавал человеческий разум, и подключиться к их управлению можно в обход панели…

По ощущениям мои сумбурные манипуляции занимают пару вечностей, но в итоге наш Жук отрывает две ноги от поверхности. Приходится задрать хвост под очень небезопасным углом. Моим глазам открывается фантастическое зрелище, обычно находящееся у нас под брюхом: сверкающие, изумительные фантомы галактик. Ещё чуть-чуть, и я завалю корабль на спину, но тут «пудреница» выпадает из покорёженных обломков. Пилот подтягивает себя к люку по последнему уцелевшему тросу, но движется очень медленно, так как основные манипуляторы заняты аквариумом. Всё же я кого-то прибью.

Когда он вваливается в нашу скромную обитель, обломки мёртвого жука уже неразличимы на фоне бездны, а на экране мигает надпись:

— Нашёл, что искал? — и длинный частокол крестиков.

Пилот отрубает мой доступ к замкам и возвращает Жука в нормальное положение. Вслед за этим он подсоединяет запасной аквариум с мутной жижей, аккуратно протирает стёклышко и тщательно регулирует внутренние параметры. Потом растекается в своём кресле, назовём это креслом, и методично проверяет показатели приборов.

— Наследие голодного детства — не могу бросать еду, — выдаёт он, когда я уже не жду объяснений.

Фраза смахивает на оправдание, но этот оттенок люминесценции мне пока незнаком.

— Как долго у вас длится детство? — не могу я сдержаться. — И как поживает щит?

— Щит держится, — уведомляет он без лишних подробностей.

И в самом деле… Вот, почему он так долго возился вне корабля!

— Это было смело, — пытаюсь я выкрутиться.

Пилоту, конечно, нет дела до моих оценок.

— Я имею ввиду не только выход в космос, — прибавляю я, нервно теребя серьгу в ухе.

Правду сказать, для меня и космос стал бы перебором, но каждому своё. Пилот нехотя возвращается к диалогу:

— У смелости должна быть цель, кроме выживания.

Я уже отмечал, что не силён в философии, и разговор прерывается на пару недель. Всё это время наш помятый Жук печально ковыляет на пяти ногах по границе мира, а я обрабатываю кадры прощания с разбитым кораблём. Несколько карточек я успел нащёлкать — не пропадать же теме! Пилот так же старательно возится со своими аквариумами, что-то пересаживая из одного в другой и время от времени зажигаясь разочарованным белым светом. Обсуждать совместное приключение он не желает, а благодарности можно ждать до следующего конца света. Но спустя какое-то время он просит почитать мои хроники. Буду знать, что не зря старался! Если выдам страшные тайны, человечеству это не повредит. Пилот не выражает никакого мнения, но методично листает страницы и как раз добирается до последней, когда перед нами открывается нора.

Я не знаю, как назвать точнее маленькое круглое отверстие в Сфере. В масштабах вселенной позволительно считать, что отверстия вовсе нет. Должно быть, Сфера здесь начинается. Или заканчивается. Или кто-то до нас пытался перебраться отсюда туда. Оттуда сюда…

Мы несколько раз огибаем загадочное место, но не находим никакой подсказки. Измерения тоже не помогают. Тут Сфера есть, а там её уже нет. Моя работа спорится, я делаю отличную серию фотографий и вполне сытый отправляюсь над ними колдовать. А Пилот опять забирается в ракушку и отбывает на разведку. Я предлагаю заодно выбросить протухший аквариум. Или ему так нравится запах? Но напарник никак не реагирует. Зря, между прочим! Теперь-то я могу отстегнуть трос. Щит работает, значит Жуку ничто не грозит. Особенно, если не соваться в нору. Почему-то мне кажется, что Пилот непременно захочет туда влезть! Венерианцы вечно лезут туда, куда их не звали. Надеюсь, его засосёт в этот кратер, и всё определится само собой.

Но он опять возвращается и буднично объясняет, что мы можем перебраться на ту сторону. Сфера не слишком толстая.

— А что там? — обалдеваю я.

Он сообщает с коротким жёлтым проблеском:

— Звёзды.

— Какие?

Двойной жёлтый проблеск.

— Обычные.

Весьма информативно, спасибо.

— Расплющит нас. Или разнесёт на атомы, — предполагаю я, с тоской взирая на единственный выход.

— Значит, держи атомы крепче, — советует Пилот. — Что ты от меня хочешь?

— А вдруг ты давно всё понял? — пытаюсь я острить. — Кто разберёт ваш инопланетный разум!

— Сам ты инопланетный разум.

Посовещавшись таким образом, мы всё-таки отправляемся за край. Не потеряй наш кораблик ногу, дорога далась бы легче. А так нас то и дело сносит в пропасть.

— Будем болтаться в пустоте, а не на поверхности, — отстранённо замечает мой спутник, — разница небольшая.

Пока этого не случилось, я тороплюсь сделать побольше снимков. Уж эти точно будут уникальными! Так я себя подбадриваю. Где они будут уникальными — здесь? И кому их демонстрировать — Пилоту? Ещё пара лет блужданий, и я дозрею до персональной выставки. Работа помогает справиться с паникой. Я зажмуриваюсь лишь в последние полчаса, отсчитываю сотые доли секунд и жду, когда корабль остановится. По ту сторону Сферы. По ту сторону…

Ладно, проехали. На той стороне всё так же, как на нашей. Словно мы опять на изнанке Сферы. А лицевой стороны попросту не существует. Я оборачиваюсь к Пилоту за комментариями, и он указывает на скопление дальних светил:

— Утренний Дождь.

Теперь уже я молчу пару дней. Справиться с оцепенением помогает только всплеск в эфире. Мы привыкли жить в гробовой тишине. И вдруг — голос! Это голос… Наш неунывающий передатчик настроен на обе планеты, но которая отозвалась? Я кидаюсь к панели управления и врезаюсь в неё с разбега.

— Не покалечься, — иронизирует Пилот, — и не разбей мне оборудование.

— Откуда?

— По координатам сигнал идёт с Земли, — заявляет он бесстрастно, — но координаты в противоположной стороне. Если я понятно объясняю.

Мой взор невольно упирается в сияющую черноту зеркального мира. Я вижу искажённый контур своего лица в переднем иллюминаторе, но затрудняюсь описать его выражение. Будто передо мной инопланетянин.

— А Венера? — и спрашивать глупо, и не спросить нельзя.

— Если речь о Пайте, то он молчит, — с непонятным злорадством докладывает Пилот. — Что мы решаем, мой счастливый друг?

Мы! В последний раз он не стал забирать у меня доступ к корабельному компьютеру. Порулить не удастся, но кое-что я могу. Могу, например, распахнуть все люки, чтобы не тащить дальше венерианскую заразу. Как ни крути, эта мысль всегда приходит первой.

— Что они говорят? — стараюсь я отвлечься от соблазна.

Это повторяющееся обращение ко всем и в никуда. Хочется верить, что мы поймали приветствие, адресованное братьям по разуму. С Земли тоже слали такие приветы. На свою голову. Но послание может означать, что угодно. Например — не двигаться, вы окружены.

— Наш переводчик не знает этого языка. Почему-то, — довольно заключает Пилот.

Я кусаю губы, перебирая в голове варианты.

— Может, с ними связаться?

— На непонятном языке? — веселится он.

— Вдруг они расшифруют?

Пилот переплетает щупальца в тугие узлы и явно колеблется.

— Картинки пошлём, — не желаю я сдаваться, — фотографии. Так понятнее.

Он отвечает какой-то невнятной вспышкой:

— И что дальше?

Я вот тоже об этом думаю. Допустим, всё сложится сказочно. Мы найдём обитаемую планету и доберёмся туда за последний бросок. Как тогда быть с Пилотом? Ведь неизвестно, что придёт в его хм… Голову. Очень вероятно, что он изобразит дружелюбие, научит аборигенов строить космические корабли, распишет загадочную красоту Сферы и уговорит их снарядить экспедицию по поиску остальных «жуков»… Венерианцы живут долго, времени хватит на всё.

— Других жуков не осталось, — бросает мой спутник.

Я слыхал, что в пределах комнаты венерианцы общаются телепатией. Только для этого нужен специальный орган, а у меня его нет. Видимо, Пилот научился читать по моей физиономии. В данный момент я просто не в состоянии удержать лицо.

— С чего ты взял? Ведь по Сфере связь не передаётся!

— С чего ты взял? — передразнивает он. — Это у вас не передаётся. У меня всё отлично передавалось. Но расстояния слишком большие, а корабли слишком медленные.

До меня начинает что-то доходить, в том числе про отчаянный «прыжок на месте». Но от такого озарения не легчает.

— Если перемещаться на слишком близкое расстояние, корпус корабля может не выдержать, — подтверждает Пилот.

— Ты его знал? — я указываю взглядом на запечатанный аквариум, в котором почти уже растворилось чёрное студенистое облачко.

— Её, — поправляет он, — узнал, когда увидел. Но это не значит, что я морально готов к пыткам и смерти.

Зачем так сразу-то?

— Между прочим, я тоже могу погибнуть, — замечаю я ради справедливости.

— Ты и так не живёшь, — напоминает он устало. — Ты лишь память, которая пытается себя не забыть. Часть корабельного компьютера, причём дурная.

— Это хамство, — предупреждаю я, — у меня человеческое сознание!

Пусть и оторванное от тела. Дышать венерианским воздухом и выдерживать бури здешней радиации земному существу не по силам. Но это не значит, что я не могу заниматься делом. Тут мне даже не нужно зримое воплощение. Но как справедливо рассудили на покойной Земле, в дальнем полёте комфортнее ощущать себя голограммой, чем невидимым потоком импульсов. Разуму нравится считать, что у него есть тело. Фотокамера тоже невещественная, это просто способ управления объективами. Элемент наглядности в моём иллюзорном существовании. И незачем сюда лезть своими щупальцами!

— Это многое проясняет в отношении человеческого разума, но мне-то какая разница? — немедленно угадывает Пилот.

У него точно нет ключа к моей личности? Я ему никаких доступов не давал, но беседа настораживает. Особенно, недосказанность в виде длинного ряда крестиков. Мой спутник раздражённо выбрасывает длинный щуп и отключает переводчику фильтр. Да, так гораздо лучше. Весьма понятно и образно.

На его беду Жук запрограммирован так, что убрать меня не получится. Если Пилот рискнёт провернуть такой фокус, у него погаснет управляющая панель. В прежние времена ни то, ни другое не могло убить. Меня вернули бы в тело, а корабль — на Землю. Венерианец нажил бы серьёзные неприятности, но с нынешними не сравнить. Теперь ему придётся скучать в обесточенной машине, выбирая между голодом и удушьем. Сигналы сквозь Сферу не проходят, и если бы Пилот мог найти другие корабли, то сделал бы это раньше. Беда в том, что, достигнув подходящей планеты, мой скользкий товарищ уже не будет привязан к домику на ножках. Тогда баланс изменится не в мою пользу. Но я слишком устал про это думать. Так и так всё бессмысленно, надо лишь подобрать самый бессмысленный вариант, чтобы было весело.

— Я могу тебя вырубить, только скажи, — любезно предлагает Пилот.

Я уже ничему не удивляюсь.

— Разве от этого не отключатся все системы?

— Отключатся, — не отрицает он. — По сигналу с Земли. Так задумано, чтобы я не смог вмешаться в процесс тут на месте. Тебе не кажется это забавным, Фотограф?

— Вообще-то, у меня есть имя, — замечаю я машинально.

— Вообще-то, и у меня оно есть, — усмехается Пилот. — Но на этом исчерпываются все средства уравнять наши шансы.

Во мне пробуждается слабый интерес к недоступной логике.

— А для чего их уравнивать?

— Страховочный трос, — растолковывает он. — Чтобы не помешаться в капсуле с мертвецами.

Теперь доступно. Моя страховка кроется в необычном существовании. Но я старался не задумываться, сходят ли с ума венерианцы? Не исключено, что это уже происходит. Покончив с лирикой, Пилот открывает канал связи. А что ещё остаётся? Собравшись с мыслями, мы набрасываем ёмкое сообщение на двух языках. Ну, как это обычно пишется? Дружеский привет…

Меня охватывает сомнение:

— Дружеский — это не перебор?

— Хочешь, чтобы корабль уничтожили на подлёте к системе?

— Кажется, не хочу, — соглашаюсь я, поколебавшись. — Ладно, давай дальше… Мы — ваши братья по разуму с э-э-э… Далёких звёзд. Терпим бедствие.

— Разве мы терпим бедствие? — удивляется он.

Нет, всё шикарно!

— У нас одной ноги не хватает. И щит барахлит, — привожу я веские доводы. — Жалость иногда срабатывает.

— Тебе виднее, — соглашается он, — это же вы нанесли первый удар!

А я сейчас нанесу последний.

Под конец мы делаем единственную совместную фотографию. Я даже предлагаю Пилоту обняться. И понимаю, что зря он отключил крестики в своих репликах — я не готов так углубиться в биологию внеземной расы. Дружеский привет мы заверяем названиями уже не существующих планет и ещё существующими именами. Отправляем письмо в обратный путь по лучу, повторяющему монотонный сигнал, и замираем перед экраном.

— Ушло, — равнодушно подтверждает Пилот.

Тогда мы высылаем следом фотоархив, сумбурные хроники Земли и неполные карты Сферы. Чем богаты. Даже если нас уничтожат, информация не сгинет. После этого эфир опять заполняет монотонное повторение белиберды, и Пилот выключает звук. Если изменится сигнал, замигает лампочка. Или расколется звёздный купол. Хочется верить в лучшее. В худшем случае я и испугаться не успею! В прошлый раз не успел. Спал себе — никого не трогал…

Так, надо срочно подыскать себе занятие. Например, отснять нору с этой стороны. Неизвестно, сколько братья по разуму будут ломать головы над нашим приветом. Их привета мы ждали двести лет, пока блуждали по заколдованной Сфере. Целый год ушёл только на то, чтобы пробраться через дырочку в небе. Мы можем ждать и дольше, но выдержит ли корабль?

— О чём думаешь? — спрашиваю я, щурясь в видоискатель фотоаппарата.

Мой напарник так пристально разглядывает звёздную бездну, что я вспоминаю ощущение мурашек на коже. Но это снова мои выдумки. Абсолютно непонятно, на что смотрит Пилот. Может, он медитирует или спит. Или надумал покончить с собой, перестав дышать. В глубинах его черноты бродят отдалённые молнии, как в непроглядной ядовитой атмосфере Пайта, и для меня наступает очень тревожный момент. Кажется, я впервые ощущаю порыв до него дотронуться — как бы похлопать по плечу. Но это физически неосуществимо. Будь у меня нервная система, меня бы затрясло. А так остаётся лишь ждать и щёлкать снимки. Вероятно, последние. Мне будет не хватать Сферы! Надеюсь, по эту сторону что-нибудь про неё знают. Не исключено, что здесь её и сконструировали. Вот бы понять, кого они так боялись?

В то время, как я ломаю голову над устройством вселенной, мой спутник занимается приборами и сканирует панораму для свежих карт. Отвечает он только через полдня:

— Думаю, что от меня даже воспоминания не останется.

Что я спрашивал? А!

— Ты говорил, что цель важнее, — подсказываю я на правах памяти. — По крайней мере, полетаешь. Ты же пилот!

Вместо ответа он гасит коммуникационный экран. А вот это уже… У меня просто слов нет! Я зажигаю экран обратно, аккуратно выписываю все слова, которых у меня нет, и с чувством выполненного долга снова отключаюсь. Он может вообще больше ко мне не обращаться! Достал.

В праведном негодовании я почти упускаю момент, когда Пилот отращивает одно единственное щупальце, чтобы обвить его вокруг крюка дальнего старта. Нет! Да… Чёрт, я не знаю. И никто не знает.

Ждите, скоро будем.

С дружеским приветом от братьев по разуму. Ваш… Но тут Иги дёргает на себя рычаг, и мы совершаем последний рывок.