Нежность (гет)

Этой зимой, снежной и морозной, словно в какой-нибудь волшебной детской сказке, барон Тобиас Сиенар с удивлением осознал, насколько давно уже не праздновал Долгую ночь.

Много-много лет — настолько, что это переставало быть сколько-нибудь приличным. Должно быть, со смерти своей первой супруги, леди Евы, той промозглой тоскливой осенью, что принесла вместо искреннего горя лишь щемящее чувство вины, что до сих пор не могло Тобиаса покинуть.

С тех пор даже Юклид, их единственный сын, проводил почти все праздники в Лойнеретском поместье. У тётки Клодетты, что всегда была ему куда ближе отца. Долгую ночь эта новая неписанная традиция тоже не обошла стороной — Юклид уезжал в Лойнерет, а Тобиас оставался в одиночестве. Никого у себя не принимал и сам никуда не ходил — как вдовцу, ему это отныне было позволительно.

Что уж говорить — и при жизни Евы Долгая ночь всегда была лишь одним из тех раздражавших Тобиаса многочисленных утомительных обычаев, от которых он всегда старался побыстрее отделаться. Закрыться от шумных разговоров и любопытных взглядов в спасительной тишине кабинета, зарывшись в «важные» дела, или и вовсе спрятаться за книгой, сославшись на головную боль.

Хлопоты Долгой ночи и казались ему головной болью. Даже учитывая, что приготовительных хлопот Тобиасу при жизни Евы перепадало не так-то много. В обязанностях Тобиаса было лишь наносить в праздничную декаду вместе с супругой — и иногда сыном — визиты, а потом принимать ответные, всем своим видом источая любезность и радушие. И тратя на это изрядную долю терпения, которого под конец праздничной декады почти не оставалось.

Долгая ночь была той неприятной, мучительной почти повинностью, что всякий раз приводила Тобиаса в крайнюю степень раздражения или даже негодования. Или отчаяния — это было, наверное, даже более точное описания того, что происходило в сердце Тобиаса Сиенара.

Потом Долгая ночь и вовсе надолго исчезла из жизни Тобиаса. Годы, десятилетия, столетия тишины, в которой не было того блаженства, как представлял Тобиас, когда искал повод остаться дома при жизни Евы. Впрочем, какой-то зыбкий покой, приносивший видимость удовлетворения, всё-таки был в том затишье.

Теперь же всё изменилось.

Теперь барон Тобиас Сиенар снова был женат — на самой восхитительной юной женщине во всём Мейлге.

Кто бы что ни говорил, желая её опорочить.

Новой баронессой Сиенар стала очень юная и безумно непосредственная Софика Траммо, что с такой беспечностью вдохнула в Тобиаса саму жизнь, что он сумел заметить дыхание этой новой жизни только тогда, когда она расцвела в его груди окончательно. А Софике это удалось так легко, так незаметно — словно играючи. С той ласковой насмешкой, что так редко сходила с её прелестного лица. С той кипучей энергией, которая просто не могла кого-либо оставить равнодушным.

У Софики сияли глаза — это Тобиас успел заметить ещё в их первую встречу. Ни у кого в целом мире он больше не встречал таких прекрасных, сияющих живым огнём глаз, способных, казалось, как зажечь страсть или нежность в чьём-то зачерствевшем, окаменевшем сердце, так и спалить дотла целый город, если что-то придётся их обладательнице не по вкусу.

Рядом с ней Тобиас чувствовал себя словно проснувшимся от долгого, мучительного сна. Ему хотелось улыбаться как никогда прежде не хотелось. Ему нравилось видеть радость на её лице, слышать звонкий смех — недостаточно утончённый для светской дамы, но такой искренний, что просто невозможно было перед ним устоять, — нравилось замечать азартный блеск в дорогих карих глазах, а после — неподдельный восторг от любой, даже самой незначительной, победы.

Нет, конечно, даже новая женитьба не могла заставить Тобиаса радоваться глупому празднику вроде Долгой ночи, к которому все вокруг отчего-то относились слишком серьёзно, но это обстоятельство отчего-то существенно примиряло Тобиаса с самим фактом существования всех этих нелепых праздничных традиций.

И даже с нанесением визитов, чего он всегда старался по возможности избегать.

До Долгой ночи оставалось не так уж много времени — каких-то десять дней, за которые следовало купить множество подарков, убедиться в том, что пошиты необходимые наряды специально для праздничных визитов, проверить запасы вина и самых разнообразных лакомств, что обычно готовились именно на Долгую ночь... Возможно, ещё что-то — всего и не упомнишь.

Эти хлопоты когда-то доставляли удовольствие Еве и приводили Тобиаса в уныние, заставляя идти на всевозможные ухищрения (и, надо признать — не всегда достойные дворянина), чтобы только их избежать.

Сейчас это даже казалось весьма забавным. Подумать только — раньше он приходил в самый настоящий ужас от одной мысли, что ему придётся снова участвовать в Предночной суете, а теперь...

А теперь Тобиас готов был разделить их с Софикой. И даже не чувствовал себя от того несчастным.

Стоило ещё узнать, что именно она желает получить в подарок — у них не было ни Цветочного года ⁽¹⁾, ни Хрустального сезона ⁽²⁾, да и женаты они были меньше полугода, и за это время успело произойти столько не относящихся к супружеской жизни событий, что Тобиас просто не успел хорошо узнать её увлечений и вкусов.

Ева вот чаще всего просила ноты — какие-нибудь иберские романсы, которые не так просто было найти в нотных лавках Мейлге. Юклиду нравились сначала игрушечные солдатики или лошади, чуть позднее — сказки с красочными иллюстрациями, приключенческие романы и биографии известных полководцев и воинов. Клодетте — книги по садоводству, всякие наборы по рукоделию и опять же иберские романсы, что на Тобиаса, признаться честно, наводили тоску.

Софика, когда Тобиас её нашёл, сидела на софе, подтянув колени к подбородку. Софика казалась расстроенной. Даже — обиженной. Почти сердитой. На столике перед ней валялось смятое письмо — несколько строчек аккуратным мелким почерком на дешёвой бумаге. Должно быть, письмо из дома — в столице не представляло труда найти бумаги получше. Да и никакое письмо, кроме тех, что мог написать кто-то из семейства Траммо, не могло вызвать столько огорчения.

— Плохие новости? — мягко поинтересовался Тобиас, осторожно присаживаясь рядом.

Следовало надеяться, что хотя бы не было плохих новостей.

Семья Траммо была... Семьёй, которой никогда не было у Тобиаса Сиенара, как бы он ни любил Клодетту и Юклида? Неидеальной, небогатой, довольно-таки разномастной и, пожалуй, не всегда счастливой — но всё-таки семьёй, в небольшом деревенской домике которой было куда больше тепла и родственных чувств, чем в любом из поместий Тобиаса Сиенара или Клодетты Розендоу. И пусть Тобиас не мог одобрить многие — а что-то, к тому же, не мог не осудить — из действий своих тестя или шурина, он, пожалуй, отдавал должное той теплоте, что порой чувствовалась во взглядах и жестах этого семейства.

А ещё — Софика любила эту семью. И, вероятно, тосковала о ней теперь, не имея возможности покинуть столицу. А Тобиас не мог помочь своей юной супруги ничем, кроме, разве что, согласия принять новых родственников у себя.

Софика обернулась мгновенно. Взглянула своими карими глазами — словно обожгла. А потом довольно резво пододвинулась к супругу, скользнула в его объятия и, устроившись в них, схватила со столика письмо и, скомкав ещё больше, швырнула этот комок в разожжённый камин.

Софика долго молчала — настолько, что Тобиас уже подумал, что, должно быть, не дождётся от неё сегодня ответа. Она просто сидела в его объятьях и была как никогда тихой. Худенькие плечи её не дрожали, как в ту страшную ночь после гибели королевы, но были, казалось, ещё более напряжёнными.

Она вся была такой хрупкой, такой маленькой, что Тобиасу вдруг почти нестерпимо захотелось увезти её отсюда — из этой шумной, жестокой столицы. Нарушить приказ королевы, собственные клятвы и заверения — только бы оказаться с Софикой как можно дальше от дворцового лицемерия и многочисленных слухов. И становилось ужасно стыдно за всякое промедление.

— Знаешь — это просто несправедливо! — наконец, хихикнула Софика, положив голову на плечо Тобиаса. — Когда я была «всего лишь одной из этих многочисленных девиц Траммо», я столько всего всякий раз хотела попросить на Долгую ночь — и при том, почти ничего из этого мне не смогли бы купить, — но теперь у меня уже есть всё, что я только могла бы попросить! Любые платья, любые книги, любые безделушки — всё это появляется у меня сразу, как только я успеваю того захотеть!

Софика вдруг выскользнула из объятий Тобиаса, заглянула ему в глаза и нежно, пусть и чуть грустно, улыбнулась. Взгляд у неё стал тёплым, а не обжигающим. И удивительно родным — до трепета в зачерствевшем старом сердце Тобиаса.

— Только не смей думать, что меня это не радует! — Софика шутливо погрозила мужу тоненьким пальчиком, и Тобиас улыбнулся ей в ответ.

Она вновь устроилась поудобнее в объятиях мужа. И Тобиас вдруг с нежностью подумал, что никогда не чувствовал себя настолько счастливым в преддверии Долгой ночи — даже когда ещё не был женат на Еве.

— Я всегда проводила Долгую ночь со своей семьёй, — пробормотала Софика едва слышно, и Тобиас нежно коснулся её запястья, — а теперь у меня больше нет моей семьи — Гесим неизвестно где, и Амалья тоже, а Руфина не приедет.

Тобиас вспомнил смятое письмо, а так же, что почерк был ему знаком — так писала старшая сестра его юной супруги, до смешного серьёзная Руфина Траммо, истинная брелиакенка и достойная юная леди. Тобиас до сих пор вспоминал выражение лица Руфины Траммо на своей свадьбе с Софикой — испуганное, недовольное и растерянное до невозможности.

Тобиас прекрасно знал — больше остальных, Софика желает видеть рядом с собой брата, Гесима Траммо, вздорного, самонадеянного юношу с дурными идеями и нездоровыми амбициями. Но как раз его-то увидеть было никак нельзя — Гесим был в бегах, и лучше ему было не появляться в окрестностях Мейлге ни под каким предлогом. И всё же, отказ Руфины расстраивал Софику больше, чем можно было представить — и Тобиас от этого готов был злиться на новоиспечённую родственницу.

Что ей стоило приехать на недельку или две? Тобиас оплатил бы ей дорогу, выделил лучшую гостевую комнату в своём доме, оплатил бы пошив любых нарядов, какие она захотела бы — только бы сияли любимые карие глаза.

За размышлениями Тобиас и не заметил, что Софика вновь выскользнула из его объятий — ей, тоненькой, хрупкой, почти невесомой, это всегда давалась легко. Зато успел увидеть, как распрямилась её худенькая спина.

— Впрочем, хватит хандрить! — решительно заявила Софика, вставая с софы и оправляя подол платья. — Долгая ночь — семейный праздник. А теперь моя семья — это ты. И, раз уж у нас не было ни Цветочного года, ни Хрустального сезона, ни Медового месяца, я собираюсь провести праздничную декаду только с тобой. Никаких визитов, никаких приёмов — я хочу провести время вдвоём, хочу вкусно есть, много спать, кататься на коньках и много смеяться. Всё остальное может и подождать!

1) Цветочным годом в Мейлге называется период между знакомством пары и предложением руки и сердца

Вернуться к тексту

2) Хрустальным сезоном в Мейлге называется период после обручения, но до свадьбы

Вернуться к тексту