В разгар ночи (джен)

Юноша устало бредёт по улице города, пытаясь отвлечься от тяжелых мыслей. Взгляд его блуждает по серым фасадам зданий, безразличным лицам прохожих, покрытым серыми пятнами брусчатке. Ветер играет с его волосами, словно пытаясь снять с него бремя, но безуспешно. Шаги становятся все более механическими, лишенными силы и энергии.

«Что же это я... и ведь куда, и зачем... А впрочем, сам ведь знаю, только обманываю. Глупости. Но боже, боже, как только эта мысль ко мне пришла.»

Время кажется затянувшимся в одну неприятную петлю. Минуты и часы растягиваются, словно тяжелые цепи, сковывающие его невидимыми оковами. Одиночество, как ненасытное животное, сжимает его сердце, не давая расслабиться, не давая отпустить прошлое, которое тянет его назад, словно смертоносный водоворот.

Федор останавливается, прислоняясь к холодному, безжизненному столбу. В его глазах промелькнула мимолетная искра, опытный глаз мог бы прочитать в ней решимость. Его усталость, казалось, превратилась в твердость, искры отчаяния сделали его решение крепким и непоколебимым. В ладони он сжимал письмо от матери.

«И ведь право... матушка... всё ради меня... душу продаст ради меня.»

Он тихо простонал, его тело горело от этих мыслей.

«И ведь зачем... столько денег ради меня... всё вытрясла, всё выплакала... и накопила же... на свою гордость наступила...»

С глубоким вздохом юноша отклоняется от столба и направляется в сторону мрачного сквера, скрытого за черной пеленой ночи. Тени становятся гуще, как будто закрывая отступление, но это не останавливает его. Он продолжает двигаться вперед, с каждым шагом сбрасывая с себя тяжесть прожитого и оставляя ее в прошлом.

«Нет, матушка, нет. Не бывать этому. Чтобы ради меня, да по жёлтому билету! И что же пишет, будто и не плохо ей. Бредни... и всё же... что я сделаю? Замысел мой греховный.»

Он задумчиво смотрит в ночное небо. Звезды, блеск их тусклый, словно отблески надежды, уже гаснущей в его душе.

Только чтобы позже он вспомнил: какое же это будущее, где он мешает всем и каждому. Словно вспомнив, от старого сквера, сам того не подозревая, он пришёл к мосту. Мелочь, пошлейшая мысль.

«Сто сорок пять шагов. Если бы я запоминал так хорошо термины математики, нежели сколько шагов до моста.

Он подошёл к подножию моста, чуть дрожа, как если бы стоял у подножия эшафота. Тихо, спокойно. Только ветер свистит в ушах, да снежинки падают, залепив глаза снегом. Он рассеянно вытер глаза, медленно вздыхая. Давняя мысль, возникшая со временем. Медленными шагами он шёл по мосту, прищурившись, он оглянулся по сторонам. Столь поздний час, и, известное дело, что никого нет. Только вдали, на другой стороне он кого-то видел. Но так далеко, что просто мушка на горизонте. Слишком гладко всё складывается этим вечером.

Остановившись, он тихо всхлипнул, прежде чем опереться на перила моста. Сам он знал, что это чистой воды безумие. В первый раз от проверки его спас друг. Сейчас его нет рядом. Фёдор кивнул самому себе, радуясь, что его нет сейчас здесь.

Ему бы решимость сделать хоть что-то.

«Ноги не слушаются... вот же, незадача. Но пускай я трус, пускай так»

Он тихо чертыхнулся, почувствовав редкое желание закурить. Может быть, дядя оттого и курит, что много волнуется. Он покачал головой. Ближе к развязке к нему приходило слишком много мыслей. К чему, к чему они вообще? Понятно же: стоит только ему исчезнуть, так и не будет ей смысла себя истязать. И не только о матери он думал, о всех, кто только встретил. О дядюшке, о матери, о лучшем и единственном друге. Как ни странно, об отце тоже думал, пускай и проклинал во всех возможных выражениях.

Боль, казавшаяся душевной, отозвалась физической в груди. Он сжал пальто на груди, тяжело дыша. Лекарства, которые он изредка покупал, не могли его вылечить. Дешёвый ширпотреб, которым он наивно пытался продлить жизнь хоть на годик, хоть на месяц. Он нервно засмеялся, вздрогнув от звука собственного смеха.

Это было иронично.

«Не нужно мне это. Я не знаю, что мне делать, когда меня любят. Разве я это заслужил? Нет, глупости...

Он перенёс левую ногу через перила моста, привыкая к ощущению свиста в ушах. Сердце ли его так быстро бьётся. Перекинув и правую ногу, он держался чудом на кирпичиках, выступавшие на мосте. Он сделал глубокий вдох и выдох, смотря на тёмную воду.

Вода, тёмная, как сама ночь, которая приютит его навсегда.

Письмо улетело ввысь, послышался звук всплеска воды, больше походящий на то, как что-то большее бросили в реку.

...Фёдор открыл глаза, почувствовав одновременно тепло и холод. В лежачем положении, он скорчился на земле у самой кромки течения. Он приоткрыл рот, только чтобы выплюнуть воду. Это было хуже, чем его утренние приступы кашля. Он откашливал воду, такую горькую и ледяную. И, между тем, он почувствовал на своём теле шубу. Проскользнув взглядом, его сердце упало. Слишком знакомая белая шуба с знакомым запахом. Подняв глаза, он наткнулся на гневный ядовитый взгляд зелёных глаз, нынче казавшиеся ему глазами колдуна.

Ночную тишину прорезал его тихий голос.

— Почему... почему ты не хочешь отпустить меня? Так было бы проще...

Он резко замолчал, ощутив жгучую боль в щеке. Звук пощёчины запоздало возник в его ушах. Николай сурово прокричал, грозясь сорвать голос:

— Идиот, просто невозможный дурак. Думаешь, кому-то нужна твоя жертва? Да ни черта! — Николай выдохнул горячий клуб морозного воздуха, и продолжил. — Мне это не нужно. Твоей семье тоже. Никому! Ты сейчас делаешь одолжение только своему отцу. Но нет, ты от меня не отвяжешься.

Федор почувствовал, как его резко притянули к себе, и слишком крепко обняли.

— Феденька... ты хороший человек, но ты всегда думаешь о себе плохо. Думаешь, другим не станет плохо от твоей смерти. Глупый. Просто дай себе и мне шанс.

Слабое «хорошо» растаяло в воздухе тихой дымкой.