В тени прошлого (джен)

Прошлое может причинять боль — во всяком случае, так говорят. И есть только два выхода: застрять в нем или отпустить и извлечь урок — и так говорят. Я готова отпустить прошлое, вот только одна проблема — оно меня не отпускает. Я рвусь, бегу от него и оно меня наказывает —за это или еще за что-то, не знаю, но я на краю пропасти, — шаг вперед — меня ждет смерть, шаг назад — такая же смерть, просто иная. И в какую сторону мне делать шаг?

Он смотрит на меня живыми, ужасно правдивыми глазами, такими, как будто они действительно смотрят осмысленно, как будто он сам так на меня смотрит, как будто все еще видит меня — его бедную, уставшую, умершую, давно загнившую внутри сестру — его Эстер.

Мне хочется верить, что он видит, знает, узнает, чувствует, почувствует, ощутит сполна, какая невыразимая тоска и какая невыразимая любовь к нему сплелись в моей душе, в моем сердце, в моем теле, в каждой клеточке меня, в каждой доле моего сознания, в каждой частице моего мира, что я люблю, люблю, люблю, верю, помню, знаю, плачу, страдаю, не верю, надеюсь, умираю — и все по нему и от него.

Я верю, что его глаза, такие правильные, настоящие, его глаза — что смотрят они не с ненавистью, а с тоской, что они совсем не такие, как весь его холодный, неживой, поблекший, обесцвеченный облик, что это все еще его глаза — и они меня узнают. 

Я верю, что все ночи с кошмарами, когда он не давал мне уснуть, будто напоминая о моей оплошности, роковой ошибке, разорвавшей ниточку между нами окончательно — когда я спала, пока он умирал, — все те разы, что он неотрывно следовал за мной по пятам, нашептывая страшные предсказания и доводя меня до исступления, все его страшные истории, видения и сны с его смертью, которые он посылал мне, все его воспоминания — я уверена, что это именно они — о собственной смерти, которые он вселял, вкладывал ледяной, пробирающей до костей рукой в мою истощенную голову — все это просто бред моего больного, уже сходящего с ума воображения, что не может мой брат, мой любимый родной брат так мучить меня, ведь каждый раз, когда я осмеливалась обернуться к тени около своего плеча и протянуть навстречу дрожащую от любви руку, мои пальцы проходили сквозь воздух — именно тогда я и поверила, что схожу с ума окончательно, что сама себе все это придумала, что мне кажется, что я просто убита горем настолько, что мой истерзанный тоской разум готов добить меня самолично окончательно, лишь бы не чувствовать больше столько всего. 

Тогда почему он сейчас такой настоящий? Почему его родные, любимые глаза, глубокие, светлые, всегда всезнающие глаза, в которых я всегда искала и находила истину, сейчас так смотрят на меня?

Почему в них отражается смерть, почему я вижу в них блестящую и застывшую кровь, почему все ближе отступаю к перилам, почему от него веет смертью, почему я чувствую его запах от его тянущейся — не протянутой мне навстречу — тянущейся ко мне, готовой вцепиться в меня пальцами, ногтями руки, почему я чувствую, как его рука сомкнется на моем горле в последний раз, почему у меня слишком реалистичное ощущение того, как земля уходит из-под ног, когда от нее меня оторвут тряпичной куклой любимые руки моего любимого брата?

Он смотрит мне в душу взглядом смерти, и я вижу в них свой конец, делаю шаг назад, вжимаюсь в перила спиной до резкой острой боли в позвонках — я сейчас полечу вниз с башни собора, если сделаю еще шаг. Я полечу — я знаю, это не обещание. Там меня ждет смерть — избавляющая, ласковая, ждущая свою уставшую дочь.

Мягкая, быстрая, безэмоциональная, мгновенная.

А впереди — призрак моего мертвого брата, у которого в глазах хрустит моя шея.

Шаг назад — смерть, шаг вперед — такая же.

Жестокая, убийственная, долгая, до хрипов и стонов, судорожных глотков воздуха, утекающего из моего тела, до затуманенного, окровавленного болью разума, смерть — агония, боль, незамутненные ничем мучения.

Долгая, чистая, яркая, безумная, хрустящая аппетитными останками моей давно погибшей души — смерть. Шаг вперед и шаг назад — какой сделаю я?

Я хочу умереть быстро и легко, я и так выстрадала всю свою душу, что от меня не осталось ничего, лишь пустая оболочка, страдать уже просто нечем, я больше не могу вместить в себе ни одной эмоции, я потратила всю себя. Но я делаю шаг вперед — к брату. К его руке, которая меня убьет, шаг, и верю до самого конца — рука эта протянута мне навстречу, а не тянется ко мне в ожидании долгожданного угасающего взгляда в моих изувеченных глазах.