Сирота (гет)

На самой границе дня, в полночь, когда темнота искажает все вокруг, темноволосая женщина ласково перебирает пряди непослушных волос мальчика, лежащего в тесной кровати и никак не желающего засыпать.

— Расскажи мне историю, — тихо говорит он, приподнимая голову и вглядываясь в бледное лицо женщины.

— Какую ты хочешь услышать сегодня?

Ее рука на миг замирает, поправляя комковатое одеяло, а после снова возвращается к волосам мальчика.

— О Смерти и ее Дарах, — он покорно опускает голову.

— Но я же рассказывала о трех братьях вчера, — удивляется женщина.

— Нет. Не о братьях. Я хочу знать, что было дальше. Что стало с Дарами Смерти? Они все еще существуют?

Глаза мальчика лучатся неподдельным интересом.

— О да, они бесспорно существуют, — женщина грустно качает головой, в ее голосе чувствуется налет давней печали и затаенной досады. — Все еще где-то там ждут своего часа, чтобы снова перевернуть все с ног на голову.

— Снова? Что-то уже произошло? Когда? С кем? — мальчик в нетерпении приподнимается на локтях.

— Тише, тише. Я расскажу, если ты пообещаешь лежать смирно и не задавать вопросов.

На лице женщины отражаются лишь забота и умиление детской непосредственностью.

— Я постараюсь.

Мальчик с видимым усилием заставляет себя успокоиться, прижимая одеяло к бокам.

— Молодец, — детских волос мягко касаются тонкие пальцы. — Никогда не обещай чего-то, если не уверен, что сможешь это исполнить.

На несколько мгновений, пока взгляд рассеянно блуждает по скудной обстановке, женщина умолкает.

— Однажды в мир пришел мальчик, — размеренным тоном начинает она свой рассказ.

— А как его звали? — тут же прерывает историю вопрос.

— Том. Его звали Том, — рассказчица легонько щелкает мальчика по носу. — Злодейка судьба с самой колыбели отмерила ему тяжелую долю. Бедным сиротой он рос без ласки и участия. Многие не понимали Тома, иные и вовсе боялись. Зато он обнаружил в себе удивительный дар — говорить со змеями…

— Прямо как я? — в очередной раз вскидывается мальчик.

— Да. Так же как и ты, Том понимал, о чем шипят в траве ужи и медянки. И все сложилось бы иначе, живи он в другом месте — на иной стороне сокрытого от чужаков мира. Но это был обычный детский дом, наполненный такими же, как он сам, обиженными на несправедливый мир и оттого озлобленными обитателями.

* * *

— Посмотрите: полоумный опять разговаривает сам с собой, — раздается за спиной Тома очередная насмешка.

Он узнал бы этот голос из тысячи — Билли Стаббс. Как всегда, перемазанный украденными с кухни конфетами и привычно прижимающий к груди дрожащего кролика.

— Иди своей дорогой, — почти вежливо советует Том.

Он был бы не прочь разобраться и на кулаках, но в памяти все еще были свежи воспоминания о последнем наказании.

— Что такое?! Боишься, что миссис Коул упрячет тебя в психушку, когда поймет, насколько ты ненормальный? — не унимается Билли. — Ведь не зря она таскает тебя к тому доктору. Да, Риддл? Ты бракованный! Именно поэтому мамаша бросила тебя.

Том не смотрит на обидчика, его взгляд прикован к длинноухому созданию, смешно дергающему носом в руках Стаббса. Этот кролик для Билли дороже всего на свете. Губы Тома растягиваются в улыбке.

* * *

— Говорят, что невзгоды закаляют характер, но иногда их бывает слишком много. Тому было сложно ужиться с окружающими. Хотя он и не знал об этом, ему не место было среди них. Слишком сильно Том отличался от простых смертных.

— У него был дар? Дар Смерти?

Мальчик поворачивается на бок и, не отрывая головы от подушки, старается заглянуть в лицо рассказчице.

— Нет, мой хороший, в то время еще не было, — улыбаясь детской находчивости, отвечает женщина.

— Когда он его получил? — мальчик прикусывает нижнюю губу, старательно изображая раскаяние.

— Если ты хочешь услышать историю, позволь ей течь в своем темпе. Не торопи. И тогда сможешь увидеть всю картину целиком.

Женщина поправляет съехавшее одеяло.

— Когда родной мир в лице повидавшего жизнь профессора наконец-то нашел его, взгляды Тома уже сделались слишком реалистичными для ребенка. Даже на известие, что он родился волшебником, Том отреагировал недоверчиво. Впрочем, он остался доволен тем фактом, что скоро покинет приют, рассудив: что бы ни ждало его в магическом мире, оно не может быть хуже той жизни, которую вел Том на протяжении одиннадцати лет.

— А он и правда существует? — голос мальчика звучит очень тихо, словно он не хочет нарушать данное им обещание, но и сдержать волнительный порыв не в силах. — Волшебный мир существует?

— Конечно, существует, мой милый.

Женщина ласково касается его лба, смахивая отросшую челку.

— А я смогу в него попасть?

В больших глазах мальчика горит огонек надежды.

— Да, ты сможешь. Обязательно сможешь.

Женщина в задумчивости смотрит на закрытую дверь, будто бы устремив взор сквозь нее в будущее.

— А как там, в волшебном мире? — раздается очередной вопрос.

— Удивительно, как в самой прекрасной сказке. Однако, как и в любой истории, чтобы добраться до финала, необходимо преодолеть не одно препятствие, — женщина говорит тихо, словно раскрывает величайшие тайны мироздания. — Вот и Том был впечатлен, попав наконец-то в школу. Радостные лица, приветливые взрослые, еда без ограничений и мягкая кровать с пологом. Казалось, самые смелые из его желаний стали претворяться в жизнь. И он начал мечтать о большем.

* * *

Массивные, ломящиеся от избытка блюд столы тянутся во всю длину зала. Том сидит среди первокурсников в отороченных зеленым мантиях. Он внимательно прислушивается к разговорам вокруг, но не вступает в них.

Ребята постарше делятся впечатлениями о каникулах, вовсю пытаясь перещеголять друг друга красочностью рассказа, а также стоимостью перьев и пергаментов, закупленных к началу учебного года. То и дело звучащие в разговоре фамилии кажутся знакомыми — часть из них упоминается в «Истории Хогвартса».

— Феликс Эйвери, — представляется светловолосый мальчик, протягивая руку пухлощекой девочке.

— Друэлла Блэк, — отвечает та, делая особое ударение на фамилии. — А ты? — она поворачивается к Тому.

— Том, — на секунду в нем вспыхивает желание солгать. — Том Риддл.

Друэлла Блэк надменно морщит носик и хитро прищуривает глаза. Том выпрямляет спину, уже готовый защищаться.

* * *

— Жизненные испытания — это не всегда заклятые враги или преграждающие дорогу чудовища. Порой проверка на прочность незрима, но ядовита, как змеиный яд.

В голосе женщины снова веет грустью.

— Даже в таком чудесном месте, как волшебный мир, равенство эфемерно. В нем есть богатые и бедные. Те, кому повезло родиться с серебряной ложкой во рту, и те, кого судьба бросила под колеса их экипажей.

Женщина поджимает губы, тяжело вздохнув.

— Том, с первого дня слушавший рассказы одноклассников, понимал, что очень сильно отличается от них. Так же, как и в немагическом мире, в школе он выбивался из общей массы. Отчаянно он искал якорь — то, что позволит ему избавиться от укоренившегося в душе страха, что однажды он снова проснется в приюте Вула, так и оставшись обычным сиротой.

Мальчик широко зевает, лишь в последний момент успевая прикрыть рот ладошкой. Покрасневшие глаза все еще горят присущим лишь детям любопытством.

— Может быть, достаточно на сегодня? — спрашивает женщина, мягко улыбаясь.

— Нет, нет! Я совсем не хочу спать, — мальчик энергично мотает головой. — Просто… Просто…

— Здесь немного душно, — подсказывает женщина.

— Да. Именно.

Мальчик смущенно улыбается.

— Маленький хитрец.

Женщина легонько щелкает его по кончику носа, укоризненно качая головой.

— Ты останешься?

Маленькая ладонь с надеждой обхватывает тонкое запястье.

— Конечно, — в ответ женщина сжимает кажущиеся почти кукольными пальцы. — Я ведь еще не закончила.

— Спасибо.

— Как оказалось, Том искал нужные ему ответы вовсе не там. Полагая, что магом был его отец, а в немагическом мире он оказался по ошибке, Том исследовал родословную за родословной, но нигде не находил даже упоминания фамилии. Если бы тогда он на миг остановился и прислушался к внутреннему «я», то, возможно, осознал бы ошибочность своих суждений. Но Том спешил, все больше отчаиваясь и злясь. В конце концов, собрав по крупицам имеющуюся информацию, он нашел искомое. Однако результат оказался не совсем таким, как рассчитывал Том. Да, его мать происходила из древнего и славного рода Гонт. Однако и она сама, и ее сын едва ли обладали правом причислять себя к нему. К тому же от былого величия Гонтов мало что осталось.

— Гонт… — мальчик медленно произносит родовое имя, пробуя звучание на вкус. — Как мрачно…

— Да, так и есть. К тому времени с семьи Гонтов уже давно облетела вся позолота. Это были неприглядные внешне и уродливые душой люди, кичащиеся своим прошлым, хотя им стоило бы задуматься о будущем. Том оказался разочарован. Таким родством не то что нельзя было похвастаться перед одноклассниками, его стоило тщательно скрывать. Время шло. Таланты Тома расцветали и множились. Учителя хвалили способного студента. Одноклассники, поддавшись очарованию Тома, все чаще искали его общества и совета. Но герой нашего рассказа еще не обрел заветного места, продолжая искать тот фундамент, на котором мог бы возвести будущее. Он не подозревал, что ответ в буквальном смысле находился прямо под носом. При поступлении в школу детей распределяли по четырем факультетам. Каждый ученик носил на форме герб своего Дома: льва, барсука, орла или, как в случае Тома, — змею. Эмблемы были выбраны вовсе не случайно, восходя корнями к четырем Основателям школы. Змея, вышитая на мантии Тома, указывала на принадлежность к факультету, основанному его предком — Салазаром Слизерином. Тот не только заслужил славу могущественного колдуна, но, что важнее, был змееустом. Однако, как часто происходило в жизни Тома, этот путь вел в тупик. Род Слизерина давно прервался. Впрочем, кое-какое наследство Том все же получил.

Женщина тяжело вздыхает, сминая пальцами уголок одеяла.

— Впервые спускаясь в Тайную комнату, Том и не подозревал, что события того вечера повлияют на всю его дальнейшую жизнь. Шаг за шагом он ступал по каменному полу, в неверии озираясь вокруг. Том старался постичь величие Салазара, впитать могущество предка, обрести силу, а вместе с ней и власть, о которой мечтал. Всё перед ним — лишь протяни руку! Однако даже в самых смелых грезах Том не мог вообразить, что, а точнее — кто ожидал его в сердце палат Слизерина.

* * *

Первое, что бросается в глаза, — огромный — футов двадцать в длину — змей, с притворной ленностью свернувшийся у подножья статуи. Хвост гиганта обвивает ноги каменного изваяния волшебника, а увенчанная гребнем голова подпирает резную колонну.

Тому не требуется много времени, чтобы понять: перед ним существо необычайно редкое и опасное — василиск.

Однако вместо того, чтобы, как сделал бы без сомнения любой другой волшебник, достать палочку, Том вытягивает вперед руку и закрывает глаза, продолжая медленно приближаться к твари. Чувства обострены до предела: влажный и теплый воздух с едва различимым шепотом приходит в движение, слух улавливает скрежет чешуек по камню.

— Кто посмел… — шипящий голос над головой Тома внезапно осекается, а самого юношу обдает волной трупного дыхания.

— Саахешш… — сухие губы Тома размыкаются.

Шелест древнего имени повисает в воздухе.

Не рискуя открыть веки, Том чувствует, как кружит вокруг василиск, как подбирается ближе, принюхиваясь, и снова отступает.

— Кровь Салазара… — странно слышать удивление в шипении парселтанга. — Столько лет я ждала… — василиск смещается левее. — Надеялась… — заползает за спину. — Желала… — обдает смрадным дыханием правую сторону лица. — Отомстить…

Том не мешкает. Все так же вслепую он молниеносно прокусывает собственный палец. Стон боли тонет в проклятьях парализованной магией твари.

Осторожно, не рискуя поднимать голову высоко, Том приоткрывает глаза. Хвост василиска застывает в нескольких дюймах от носков его ботинок. Опоздай он на мгновение — и уже никогда не успел бы подняться.

Том поражается собственной удаче. Он никак не мог представить, что змей до сих пор жив. Сколько тот провел в заточении? Семьсот? Восемьсот лет? Верхом мечтаний стала бы находка костей, клыков и, возможно, пары сброшенных шкур. Все они являются воистину бесценными ингредиентами. О! Сколько заклятий, зелий и артефактов можно было бы создать, имея при себе такие сокровища!

Однако Том вовсе не разочарован. Живая тварь — это оружие, сила, власть…

Саахешш ощутимо бьется в магических оковах, напоминая, что она вовсе не бездушный инструмент, ведомый волей хозяина. Василиск имеет свой взгляд на исход противостояния.

Перед глазами Тома плывут цветные круги — плата за слишком грубое обхождение с магией и оскверненный магглами род. Все же «крови Салазара» в нем маловато, однако недостаток качества он с лихвой компенсирует количеством. У ног собирается небольшая багровая лужица, тянущаяся за границу видимости.

Плавно, стараясь не совершать лишних движений, Том вытаскивает палочку. Нужные руны легко всплывают в сознании, словно магия этого места благоволит потомку Основателя.

В отражении на полу Том наблюдает, как одна за другой ложатся на темную чешую призрачные цепи, закрепляя грубую и примитивную магию крови сложной вязью подчиняющих чар.

К тому времени, как последняя руна занимает положенное место, он едва стоит на ногах, держась за счет одной лишь силы воли. Василиск, растеряв былую кровожадность, покорно лежит у его ног, прикрыв смертоносные глаза веками. Из пасти змея льется подобострастное шипение.

Том тяжело опускается на пол, привалившись спиной к чешуйчатому боку. Хочется закрыть глаза и позволить усталости взять верх. Здесь, в отличие от слизеринских спален, можно не заботиться о десятках охранных чар и оградительных заклинаний. В Тайной комнате — месте, доступному только ему, — Том может не опасаться, что чья-то злая шутка или глупый розыгрыш застигнут его врасплох.

Мерное дыхание Саахешш почти убаюкивает Тома, когда в безмятежную картину мира вмешивается новый звук. Совсем тихий — похожий на отголосок эха — вскрик боли.

Василиск реагирует мгновенно, безошибочно чуя добычу покрупнее крыс или случайно забредших в его угодья фамильяров учеников, чьими костями устлан весь путь к залу Слизерина.

— Убить… Растерзать… — шипит змея, нетерпеливо извиваясь, но не решаясь двинуться с места без дозволения хозяина.

Том задумывается, взвешивая «за» и «против». С одной стороны, он не видит ничего зазорного в том, чтобы позволить питомцу небольшую прогулку. В конце концов, тот был заточен в Тайной комнате веками. С другой — единственный известный выход отсюда ведет в женский туалет — место, где появление твари подобного размера не останется незамеченным, а Том бы предпочел до поры до времени не афишировать новоприобретенное сокровище.

Так и не приняв окончательного решения, Том жестом манит за собой василиска. Вместе они двигаются вдоль колонн, напряженно прислушиваясь.

Где-то в боковых ответвлениях журчат подземные ручьи, среди лежащих у входа костей копошится одинокая крыса. Мелкие камни грубо вырубленного тоннеля хрустят под подошвами ботинок, в то время как за спиной Тома чиркают по полу и стенам чешуйки Саахешш. Вскрик, разрушивший недавнее умиротворение, больше не повторяется.

Достигая уходящего вертикально вверх колодца, Том неожиданно осознает, что совершенно не подумал о подъеме, когда, окрыленный долгожданной находкой, прыгал в каменный зев. Не будь здесь василиска, возвращение в школу обернулось бы для него очень долгим покорением почти отвесной стены.

Как только Том надежно цепляется за затылочный гребень, змея, сжавшись пружиной, плавно скользит к брезжущему вдалеке свету факелов.

Едва ли в столь поздний час этой части замка можно кого-то застать, но Том все равно нервно оглядывается, ступая на плиточный пол и останавливая Саахешш, готовую последовать за хозяином. Голос могло принести откуда угодно, ведь тоннели тянутся на мили, но отчего-то он уверен, что источник звука находился здесь. Возможно, все еще где-то рядом.

Дальнейшие события, должно быть, занимают не больше пары минут, однако Тому кажется, что прошло несколько часов.

Взору открывается линия раковин у дальней стены женского туалета. На одной из них в лунном освещении поблескивают капли воды. На полу у двери лежит ученическая сумка, доверху набитая книгами и пергаментами.Чуть дальше на боку валяется женская туфелька, все еще клацающая окровавленными зубами. Кто-то проявил удивительное мастерство и изобретательность, придумывая очередную шалость. Цепочка следов тянется к кабинкам — на дверце одной из них висит когтевранская мантия.

«Уоррен», — предполагает Том, в душе даже радуясь подобному стечению обстоятельств. Эта девица несколько недель неосознанно препятствует ему.

Он уже собирается бросить на дверь Коллопортус и впустить василиска, когда на него едва не налетает девушка, внезапно появившаяся из-за ближайшей раковины. И это вовсе не раздражающая плакса.

Мир раскалывается надвое. Том одновременно видит горящие нетерпением глаза Саахешш и смутно знакомую ученицу, находящуюся в шаге от смерти. В испуге она прижимает ко рту ладонь.

Резкая остановка заставляет девушку опереться на больную ногу — она морщится и тихо охает. Почуяв кровь, змея возится активнее.

У Тома в запасе лишь несколько ударов сердца на то, чтобы принять решение.

Тук…

Он видит свое отражение в карих радужках. Замечает, что девушка заносит ногу…. Скорее всего, чтобы наброситься на него с вопросами.

Тук…

Василиск ведет носом, высовывая раздвоенный язык. Чешуйки на загривке в нетерпении вибрируют.

Тук…

Том бросается вперед. Одной рукой он разворачивает девушку спиной к тоннелю, прижимая лицом к груди и удерживая за затылок. Другая ложится на тонкую талию, пресекая любую попытку вырваться.

Саахешш закрывает глаза, не желая вредить хозяину. Василиск недовольно шипит, повинуясь резкому приказу, и скрывается в темноте. Раковины встают на место.

В тишине и бездействии проходит минута. За ней вторая. Том все так же прижимает к себе девушку. А она, что неожиданно, не пытается отстраниться. Лишь тяжело дышит, хватаясь пальцами за отворот его мантии.

Адреналин, медленно покидающий тело, позволяет в полной мере осознать происходящее, а мыслям упорхнуть в сослагательное наклонение.

«Что было бы, позволь я ей умереть? Один миг — и все. Окаменевшее и бездушное тело ударяется о пол. Каково это — убить человека, пусть и чужими руками? Что бы я испытал? Удовлетворение? Сожаление? Ничего? Ее бы искали? Как долго? Я мог бы…»

Девушка поднимает голову, с опаской вглядываясь в лицо Тома. Ее глаза кажутся огромными, как блюдца. Между бровей залегает напряженная складка. Губы слегка приоткрыты, как будто она хочет что-то сказать, но не знает, с чего начать.

Том отстраняется, разжимая руки и одергивая смятую мантию. Девушка бросает на него еще один взгляд и отворачивается, пытаясь отыскать глазами туфлю. Неожиданно приходит узнавание.

Резкий профиль с поджатыми губами и вздернутым носом, обрамленный облаком пушистых волос. На втором курсе, когда студенты увлеченно разглядывали первогодок, гадая, в какие цвета те сегодня облачатся, глаза Тома незаинтересованно скользили от лица к лицу, подмечая по-детски распахнутые рты, неаккуратно завязанные, пока еще серые, галстуки и раскрасневшиеся от волнения щеки. Лишь одна девочка выделялась из толпы, внимательно слушая речь директора: она стояла с абсолютно ровной спиной в идеально подогнанной форме, всем своим видом демонстрируя собранность и решимость, будто ей предстояло не примерить потертую шляпу, а сразиться с драконом.

Среди учеников школы редко отыщешь действительно заинтересованных учебой. Но эта ведьма стала раздражающим исключением. Древние руны, продвинутое зельеварение, высшая трансфигурация… С ее появлением для профессоров словно взошло второе солнце, с каждым годом разгорающееся все ярче. Слизнорт даже подумывает пригласить девчонку в свой клуб, несмотря на происхождение.

Прилежная ученица. Гордость своего факультета и объект постоянных насмешек его Дома. Грязнокровка. Мисс Гермиона Грейнджер.

В груди Тома, как в перегретом котле, клокочет слишком много чувств: еще не угасшие восторг и страх, предвкушение, решимость, досада, злость. Тому стоит немалых усилий убедить Грейнджер в искренности и чистоте помыслов, которые привели его в женский туалет: он умело пеняет на слизеринцев, так вовремя провернувших очередную шалость. Кажется, она не верит ему, но и спорить не спешит.

Том стрелой вылетает в коридор, стараясь выкинуть из головы посторонние мысли. Его мечты наконец-то воплощаются в реальность, где нет места неосторожным грязнокровкам.

«В следующий раз, окажись Гермиона Грейнджер на моем пути, она умрет».

* * *

— Величественное древнее создание стало его ближайшим соратником. Саахешш с радостью делилась с Томом всем, будь это чешуйка её уникальной шкуры или же древнее знание. И без того сильный от природы волшебник становился все могущественнее. Круг его приближенных ширился. Как мотыльки, они мчались на сияние силы, мня себя друзьями и не подозревая, что самопровозглашенный Лорд видит в них не более чем слуг.

— Так печально, — мальчик хмурит брови. — Разве друзья это плохо?

— Нет, конечно, нет, — задумывается женщина. — Но Том боялся…

— Боялся дружбы? — мальчик недоумевающе чешет голову.

— Боялся доверять. Ведь Дружба — это, в первую очередь, доверие.

Женщина поправляет волосы мальчика, продолжая историю.

— Впрочем, был один человек, близкий Тому сильнее прочих. Возможно, он даже мог бы стать ему другом, сложись все иначе. Представитель древней семьи аристократов, Абраксас, обладал многим, чего Тому недоставало: воспитанием, деньгами, связями. Но более всего Том завидовал его свободе. Абраксас без конца рисковал репутацией, участвуя в сомнительных авантюрах. Он мог с легкостью проиграть в карты небольшое состояние или же пригласить на прогулку симпатичную девушку без намерения позвать ту замуж.

— Это плохо? Гулять с девочками?

Над наивными детскими глазами брови снова сходятся домиком.

— Нет. А вот кривить душой и вводить других в заблуждение относительно своих намерений — плохо.

Мягкая улыбка женщины, и без того не покидающая лица, становится шире.

Абраксас вырос не таким умным, как Том, но он был хитрым. Не говоря ни слова лжи, он мастерски жонглировал правдой, позволяя жертве самой обмануться.

— А что Том? Его Абрахам тоже обманывал?

Мальчик переворачивается на живот, подпирая кулачками подбородок.

— Аб-рак-сас, — по слогам проговаривает женщина сложное имя. — Нет, Тома он обмануть бы не рискнул. Подозреваю, уже в то время многие побаивались переходить дорогу наследнику Слизерина. Однако однажды Абраксас все же сделал это. По незнанию, конечно. А еще от собственной избалованности и безнаказанности.

— Том разозлился? — это звучит скорее как утверждение.

— Разозлился, — женщина кривит губы и сразу же весело усмехается. — На себя. И на Абраксаса, конечно. И на Гермиону. Но больше всех на себя.

* * *

После досадного происшествия Том старательно игнорирует Гермиону Грейнджер, но старается держать ухо востро — на случай, если девчонка начнет трепать языком.

Она же, на удивление, молчит. Лишь прожигает взглядом его спину, когда проваливается очередная попытка завязать с ним разговор.

Подходит к концу очередной учебный год. Слизерин ожидаемо берет кубок школы, но Когтевран, стараниями все той же Грейнджер, дышит победителю в затылок.

Летние каникулы Том, втайне от профессоров, проводит в Хогсмиде, опасаясь надолго оставлять Саахешш одну. Привыкшая к прогулкам по Запретному лесу, она вполне может вырваться, особенно если не обновлять чары время от времени.

Для Тома каникулы мало отличаются от времени учебы. Он все так же сидит над книгами, проводит эксперименты, варит зелья на продажу и строит планы на будущее. Дни как никогда деятельны и наполнены смыслом. Но не ночи.

Почти каждый восход луны оборачивается очередным кошмаром. И в каждом из них он видит распахнутые в изумлении карие глаза.

Некоторые из снов больше похожи на воспоминания. Они точь-в-точь повторяют события в женском туалете, заставляя Тома раз за разом вставать перед выбором, сомневаться, но спасать девушку.

Иные, словно клочки параллельной реальности, где он сделал другой выбор. Они темные и мрачные, наполненные звуками крошащегося камня да чавканьем растерзанной плоти. И криками. Отчаянными, пронзительными, разрывающими душу криками.

Но хуже всего другие. Те, в которых глаза Грейнджер смотрят на него в ожидании. А после закрываются за мгновение до того, как их губы соприкасаются. Такие сны заставляют Тома просыпаться в холодном поту.

* * *

— Кто бы мог подумать, что величайшим страхом Тома станет любовь?

Женщина смешно округляет глаза, разбавляя шутливыми жестами серьезность повествования.

— К началу учебного года он принял твердое решение вновь избегать Гермиону, но уже совершенно по другой причине. На первых порах его план работал. Или сама Гермиона более не стремилась к поиску ответов? Однако то, чему суждено случиться, без сомнения, произойдет. Нельзя избежать своей судьбы.

* * *

Спокойствие Тома длится лишь до первого заседания клуба Слизнорта. Вторжение худшего кошмара на его территорию ощущается как удар в солнечное сплетение.

Грейнджер некомфортно в окружении слизеринцев, составляющих большую часть клуба. Однако она храбрится, гордо задирает нос и не стесняется вступать в дискуссию. Кажется, у нее на все есть свое мнение. И неважно, бытовые ли это заклинания или основополагающие законы магии.

Спустя несколько встреч Том вынужден признать, по крайней мере, самому себе, что Гермиона действительно умна. И это касается не только сухих знаний из школьной программы. Она легко и даже небрежно рассуждает на неоднозначную тему жизни и смерти, не страшится говорить о темной магии, во всяком случае, в теоретическом ключе, и, что более всего удивляет в грязнокровке, с легкостью творит сложное колдовство. Это интригует, заставляет взглянуть на девчонку по-новому как на что-то полезное — то, что можно использовать в своих интересах.

* * *

— Тому были присущи многие качества: любознательность, хитрость, целеустремленность… Хотя иногда последняя граничила с просто феноменальным упрямством. Особенно, если в дело вступал самообман.

Глаза женщины выражают неодобрение.

— Эта девочка нравилась ему?

Мальчик хлопает длинными ресницами, смешно морща носик. Пока ему сложно в полной мере осознать чувства героя истории.

— О да. Но только вмешательство Абраксаса помогло это признать. В то время в школе было не так много развлечений. Война с величайшим темным магом все еще гремела в Европе, порой, появляясь на горизонте далекой устрашающей бурей, раз за разом проходящей мимо, но от этого только кажущейся ужаснее. Поэтому редкие праздники казались ярче, напитки хмельнее, разговоры откровеннее…

* * *

В этом году рождественская вечеринка у Слизнорта собирает много народу. Том наблюдает за собравшимися с привычного места у окна. По правую руку, как и всегда, стоит Малфой, разбавляя вялотекущее времяпрепровождение едкими комментариями. Он пускается в пространное рассуждение о вероятной помолвке с кем-то из рода Блэк, но внезапно замолкает, щурит глаза и плотоядно улыбается. Тому слишком хорошо известно это выражение лица. Он уже готовится закатить глаза и отвернуться, но в последний момент замечает, на кого направлен взгляд Абраксаса.

Ну, конечно же! Гермиона Грейнджер!

— Ты только посмотри, что скрывается под мантией «Мисс-Я-Все-Знаю». — Малфой чуть ли не слюной на пол капает.

— Тебя потянуло на экзотику? — небрежно бросает Том, наблюдая, как Гермиона, явно нервничая, обходит столики в поисках тыквенного сока. Гермиона не пьет алкоголь. Еще один факт, который не должен быть ему важен.

Любое знание о ней определенно лишнее в голове Тома. Он никак не должен быть осведомлен, что она холодна к яблокам, но неравнодушна к тарталеткам с ежевикой; что на ее сумку наложено сложнейшее заклятие расширения; что она предпочитает заниматься в одиночестве, неизменно занимая место за третьим столом справа от входа в Запретную секцию. В памяти не должно храниться, как она закусывает губу, когда сосредоточена на нарезке ингредиентов; как сияют карие глаза, когда ей удается выйти победителем в споре; как закатное солнце запутывается в густых волосах, превращая их в сверкающий янтарь.

— Почему бы и нет? — усмехается Абраксас. — Мне ведь не обязательно появляться с ней в обществе. Всего-то пара упражнений в пустом классе. Поговаривают, грязнокровки легкодоступны и изобретательны в постели.

Том сомневается, что Гермиона такая. Скорее, она оторвет Малфою яйца даже за намек на эти «упражнения». Однако Абраксас оказывался весьма находчивым и даже мстительным, если ему бросали вызов. Вплоть до применения запрещенных зелий и заклинаний.

— Как представлю, что она будет стонать подо мной, аж в дрожь бросает! Давно я не баловал себя новыми игрушками, — продолжает тем временем Малфой, не замечая, как хмурится Том. — Это будет прекрасным началом нового года.

Абраксас кивает самому себе, подхватывая с ближайшего столика пару бокалов шампанского. Кошачьей походкой он пробирается к заветной цели, обезоруживая ту очаровательной улыбкой.

Поначалу Гермиона держится отстраненно. Она ожидаемо отказывается от шампанского и предпринимает попытку уйти. Малфой следует за ней по залу, ослепительно сверкая зубами и демонстрируя манеры галантного джентльмена. Настойчивость окупается парой танцев, во время которых он то и дело пытается перешагнуть грань приличий, смещая руку с девичьей талии ниже.

Том твердит себе, что ему не должно быть никакого дела до того, что происходит и может произойти дальше. Он отходит за колонну, скрывая от себя кружащуюся под музыку пару.

Беспокойство не отпускает. Том пытается сосредоточиться на прохладе камня за спиной, на серебрящихся под лунным светом сугробах за окном, на бормотании Горация, рассказывающего одну и ту же историю уже в третий раз. На тихом смехе у входа…

Том резко выныривает на свет, впиваясь взглядом в парочку у самой двери. Ноги сами несут его вперед. Сердце бьется в груди так же, как и год назад, когда он оградил Грейнджер от клыков василиска. Сегодня она нуждается в спасении из пасти не менее опасного змея.

— Абраксас, Слизнорт хочет кому-то тебя представить, — Том не узнает собственный голос.

От снедающего нутро гнева тот скрипит, как заезженная пластинка.

— Как не вовремя, — Малфой разочарованно качает головой. — Прошу прощения за то, что вынужден оставить тебя, Гермиона. Я обязательно найду возможность компенсировать это недоразумение позже.

Наклонившись, Абраксас невесомо касается губами ладони Грейнджер, продолжая при этом обольстительно улыбаться.

Как только Малфой отходит на пару шагов, Том хватает Гермиону за руку и, пользуясь ее замешательством, утягивает за собой в коридор, подальше от любопытных глаз и, что более важно, Малфоя.

Их импровизированный побег заканчивается слишком быстро. Том все еще слышит звучащие на вечеринке мелодию и гул голосов.

Опомнившись, Гермиона застывает у поворота к башне Когтеврана.

— Что ты себе позволяешь, Риддл?!

Взгляд Тома плавно скользит по растрепавшейся прическе, раскрасневшимся щекам и скрещенным на груди рукам. Весь вид Грейнджер излучает сплошное недовольство.

— Спасаю тебя! Снова! — Тома душит злость. В первую очередь, на самого себя.

«Какого Мордреда я вмешался? Разве мне есть дело до грязнокровки и того, что собирался сделать с ней Абраксас?»

— Спасаешь? Снова? — медленно повторяет Гермиона. — Тогда ты вовсе не за мной туда пришел…

Том сжимает кулаки до хруста костяшек. С этой девчонкой всегда и все не так. Лучше бы Саахешш сожрала ее! От этой мысли в груди становится больно, что только сильнее разжигает гнев.

— Том?..

Он видит, как Гермиона подходит ближе, заглядывая ему в глаза, но не может ответить, не знает, как выкрутиться, объяснив все и не проговорившись снова.

Том шарит взглядом по коридору, избегая смотреть на Гермиону. Руки дрожат. Мысли беспорядочно мечутся. Он хочет вернуться и убить Абраксаса. Хочет заставить Слизнорта вышвырнуть Грейнджер из клуба. Хочет стереть это дурацкое обеспокоенное выражение с ее лица. Хочет…

Губы Гермионы на вкус как тыквенный сок — сладкие и пряные. Нежные, как лепестки асфоделя, обещающие покой и забвение. Так легко раствориться в этих ощущениях.

Тихий вздох разрушает момент. Щеку обжигает резкая боль. Том распахивает глаза, не понимая, когда успел их закрыть. Гермиона все еще стоит перед ним, пылая так, будто бы с поцелуем его эмоции передались ей.

— Ты что творишь? — Кажется, у нее даже волосы встают дыбом от негодования. — Думаешь, тебе все позволено, если ты…

— Если я… Что? — забавляется Том, потирая ладонью пылающую щеку.

— Если ты… — Гермиона краснеет. — Весь из себя вот такой!

— Какой?

Есть что-то забавное в том, как она лопочет, не в силах подобрать слов. Том решает проверить внезапно зародившуюся в голове теорию.

— Красивый? — и делает шаг, заставляя Гермиону пятиться назад. — Великолепный? — ещё шаг. — Неотразимый?

Путь к отступлению окончательно отрезан.

— Наглый! — Несмотря на то, что теперь она практически зажата между его телом и колонной, Гермиона не сдается, ощутимо тыкая Тому пальцем в грудь и с жаром чеканя каждое слово. — Беспринципный! Бессовестный!

— Спешу напомнить, что не так давно ты собиралась бродить по темным коридорам с Малфоем. Вот уж кто действительно беспринципный и бессовестный. — Видя, что Гермиона готова разразиться очередной гневной тирадой, Том прижимает указательный палец к ее губам, вновь ощущая их тепло и мягкость. — Между прочим, его намерения были вовсе не джентльменскими. — Том многозначительно приподнимает бровь.

— Что? — Гермиона быстро теряет былой запал и застывает на месте испуганным зверьком. Лишь глаза сияют на бледном лице как пара бездонных омутов. — Нет! Я бы никогда не согласилась.

«Мерлин! Она ведь не может быть такой наивной?!»

— Есть много способов… — Том не понимает, почему продолжает ей что-то объяснять.

— Но другие студенты, профессора… — в голосе Гермионы все сильнее звучат нотки неприкрытого ужаса.

— Он Малфой, вряд ли… — Том не заканчивает.

Гермиона смотрит ему в глаза, а через пару мгновений, как увядший цветок, сползает по стене на пол, пряча лицо в ладонях.

Том замирает, не зная, что делать. Любой вариант кажется неправильным. Он не может уйти и оставить ее одну. И в то же время не понимает, зачем оставаться с ней. Он уже сказал и сделал все, что было нужно, и даже то, чего не стоило говорить и делать.

— Хымф-хымф, — доносится снизу странный звук.

Опустив взгляд, Том замечает, что плечи Гермионы подрагивают.

Сначала он предполагает, что все произошедшее довело ее до слез, но звук повторяется, и Том осознает, что она вовсе не плачет. Это смех. Едва сдерживаемый истеричный смех.

Присев, он старается заглянуть Гермионе в лицо сквозь завесу волос. Но быстро сдается, в конце концов вытягивая руку и откидывая пушистые локоны за спину. Том слишком привык к обществу слизеринцев, всегда сдержанных в реакциях и контролирующих каждый лицевой мускул, чтобы ненароком не выдать себя, и поначалу даже теряется от гаммы эмоций, отражающихся на девичьем лице. Несложно распознать испуг и обиду, но вместе с тем и облегчение с некоторой долей благодарности. Гермиона, как кристально-чистое озеро, прозрачна до самого дна.

— Ты ведь не хочешь вернуться на вечеринку? — скорее из вежливости спрашивает Том.

Гермиона отрицательно мотает головой.

— Пойдем, я провожу тебя до гостиной.

Он старается вложить в предложение как можно больше недовольства, будто обстоятельства вынуждают его поступить именно так. Но хваленая выдержка дает осечку, выдав с потрохами. В голосе отчетливо слышны нотки беспокойства.

— Я… — начинает Гермиона, смаргивая с ресниц слезы. — Я бы предпочла еще немного побыть здесь.

Том вопросительно приподнимает бровь.

— Еще очень рано. Наверняка все в гостиной. Будут вопросы, — она старается улыбнуться. Выходит неестественно и криво. — Тебе не обязательно…

— Обязательно, — перебивает Том, усаживаясь рядом на каменный пол.

Плевать на выходную мантию, он все равно ее украл.

— Спасибо.

Том не отвечает.

Идут минуты, а они так и продолжают сидеть. С течением времени Гермиона дышит ровнее, вытирает с лица мокрые дорожки и даже умудряется придать прическе опрятный вид. Том чувствует тепло там, где их тела соприкасаются. Подол светло-розового платья припорошен пылью, а на манжете левого рукава не хватает одной пуговицы. Примечательно, что сегодня ее туфли не демонстрируют хищных наклонностей.

— Почему ты сделал это? — неожиданно говорит Гермиона, отвлекая Тома от мыслей о зубастой обуви.

— Сделал что? — он прижимается затылком к стене, искоса смотря на нее. — Я сделал так много всего, что просто необходимо уточнение.

— Поцеловал меня.

Том замечает, как ее сошедший было румянец возвращается на щеки.

«Смелая».

— Я…

Он не знает правильного ответа.

«Я захотел? Гермиона, скорее всего, снова отвесит мне пощечину. Я не знаю? Не хватало только выставить себя импульсивным дураком. Хотя… Разве не именно так все и есть?»

— Ты… — Гермиона, улыбаясь, заглядывает ему в лицо.

«Почему она так смотрит?»

Том смущен.

— Если ты будешь продолжать в том же духе, то я снова это сделаю, — он рассчитывает смутить ее. Безуспешно.

— Возможно, в этот раз я не стану бить тебя в ответ.

* * *

— То Рождество изменило для Тома очень многое. Он наконец-то перестал бороться с собой и, вопреки собственным ожиданиям, лишь выиграл. Гермиона, словно недостающая деталь, уравновешивала его мир, даря неведомый до той поры покой. Она стала для Тома убежищем, которым никогда не смогли бы стать никакие стены, бескорыстным союзником, в котором не приходилось сомневаться. Ее чистая, невинная душа освещала тьму в нем, разгоняя прочь томившихся внутри демонов.

— Они жили долго и счастливо? — мальчик уже совсем забывает, о чем на самом деле должна была быть история, переживая за героев.

— Счастливо… Но счастливо они жили недолго, — женщина с грустью качает головой.

— Дары? — вспоминает мальчик.

— И они тоже, — соглашается женщина, как-то сразу мрачнея. Кажется, что даже воздух становится холоднее. — Вместе со всем хорошим Гермиона принесла в жизнь Тома и одно неприятное чувство — страх потери. И более всего его страшило, что однажды, узнав, что он на самом деле из себя представляет, она увидит в нем чудовище. Поэтому Том как розу из сказки оградил Гермиону от части своей жизни непроницаемым колпаком. И нужно признать, ему было что прятать. К началу последнего учебного года Том был хорошо известен в кругах лучших из худших. И всё же забота Риддла продлила для них счастье на десять месяцев. А после грянула буря.

— Ты говоришь о войне? — мальчик сжимается, произнося страшное слово.

— И да, и нет, — женщина гладит его по голове в знак утешения. — Официально война уже была окончена. Как в волшебном мире, так и за его пределами. Но вот эпицентр всего этого хаоса — тот самый темный маг — не был ни побежден, ни пойман. В воздухе витали обоснованные опасения, что взять над ним верх попросту невозможно. Однако существовало одно «но» в лице молодого и амбициозного волшебника, желавшего править миром.

— Том? — ахает мальчик.

— Том, — вторит рассказчица. — К окончанию школы его аппетиты сильно разрослись, равно как и способы достижения целей, будь то заклятия, артефакты или люди. И вот в день окончания Томом школы его соперник сделал первый шаг в их партии. Только вот битва между ними велась вовсе не за мировое господство, как думали многие.

* * *

С трудом вырвавшись из круга однокурсников, Том ищет взглядом Гермиону. Он видел ее со сцены, произнося торжественную речь, однако сейчас Грейнджер словно сквозь землю провалились.

— Том, мальчик мой, это была замечательная речь, — преграждает ему путь профессор Дамблдор, заслоняя вход в зал. — Ты уже думал, чем займешься дальше?

Глаза декана Гриффиндора лучатся добротой и участием, но Том знает, что это напускное. На самом деле профессор бдительно следит за ним.

— Да, я хотел бы работать в школе, преподавателем ЗоТИ, например. — Том никогда не думал об этом, но ответ кажется ему подходящим. — Конечно же, уже после выпуска Гермионы — хотелось бы избежать неловких ситуаций. — Дождавшись, когда профессор понимающе кивнет, Том продолжает, не давая перехватить инициативу в разговоре: — Кстати, никак не могу ее найти. Она не попадалась вам на глаза?

— Кажется, я видел мисс Грейнджер у главного входа. Позволь проводить тебя, заодно обсудим идею о преподавании.

Том даже не пытается вслушиваться в болтовню Дамблдора, пока они пересекают зал и минуют заполненный учениками и их близкими холл.

Недалеко от крыльца Том видит ее. Гермиона стоит вполоборота, разговаривая с кем-то, скрытым створкой двери. Собеседник заставляет ее нервничать. Гермиона комкает в руке подол платья и переминается с ноги на ногу.

Дамблдор перешагивает порог школы одновременно с Томом, и они оба на мгновение застывают. Напротив Гермионы стоит незнакомец в темной мантии. Светлые волосы колышет ветер, а разноцветные глаза светятся чем-то маниакальным. Как дикого зверя, его окружает аура опасности.

— Гермиона! — кричит Том, стараясь в единственном слове передать всю гамму чувств.

— Геллерт! — угрожающе рычит рядом Дамблдор.

Незнакомец встречается взглядом с профессором и, щелкнув пальцами, проваливается сквозь землю черным туманом.

Тому кажется, что он аппарирует, вмиг оказываясь рядом с Гермионой. Дамблдор не отстает, озираясь вокруг и сжимая в руке палочку.

— Что произошло? — спрашивает Гермиона.

Она не на шутку напугана, но не незнакомцем, а их действиями.

— Что он тебе говорил? — Дамблдор разворачивает ее к себе, небрежно бросая заглушающее заклинание.

— Ничего, — пожимает плечами Гермиона. — Что-то о том, как прекрасен Хогвартс в это время года. Цветок вот подарил.

Она поднимает руку, сжимающую тонкий и длинный стебель. Роза когда-то была нежно-розовой, но сейчас ее цвет напоминает тронутую тленом плоть: листья сухие и крошащиеся под пальцами.

— Она была такой красивой… — сетует Гермиона, непонимающе крутя в руках безжизненное растение.

— Нет! Это невозможно! — как в бреду шепчет Дамблдор, уставившись туда, где скрылся собеседник Гермионы.

— Вы его знаете? — Гермиона кладет руку на плечо профессора, привлекая внимание.

— Да, — отвечает за медлящего Дамблдора Том. — Это Геллерт Гриндевальд, бич Европы и темнейший маг современности.

«Но это ненадолго».

— Гриндевальд… — повторяет эхом Гермиона с почти религиозным ужасом в голосе.

Так говорят о демонах. И именно так Том хотел бы, чтобы говорили о нем.

* * *

— Конечно же, Том принял все на свой счет, расценив странный жест темного волшебника как знак, что тот видит в нем соперника. Отчасти, наверное, так и было. Но лишь отчасти.

Женщина садится удобнее, готовясь к финалу истории.

— Те каникулы Том и Гермиона провели вместе. Они путешествовали по Англии, знакомясь с интересными людьми и планируя будущее после окончания Гермионой школы. Во всяком случае, это была часть, известная самой Гермионе. За ее спиной Том продолжал увеличивать количество последователей и искал новые пути к могуществу. Он даже успел нанести визит семье своей матери и познакомился с отцом.

— Так его отец был жив? — мальчик аж подскакивает на кровати от внезапной новости.

— Был. До встречи с сыном, — женщина говорит это очень осторожно, боясь напугать ребенка излишними откровениями.

— Том его?.. — мальчик машет руками, но все же сдается, не находя нужных жестов.

— Да. Не сдержался, услышав поток оскорблений. Магия вырвалась на свободу. И… Том не хотел, чтобы все так закончилось, но нельзя сказать, что он остался расстроен исходом. В конце концов, этот человек в его глазах был виновен во многих грехах, — неодобрение и сочувствие смешиваются в голосе женщины.

— А что насчет злого колдуна? Том победил его? — растревоженный неожиданным поворотом, мальчик постепенно успокаивается, уже в который раз забираясь под одеяло.

— Темного волшебника? — женщина улыбается категоричности ребенка. — На самом деле, нельзя однозначно сказать, кто в итоге победил. И был ли он — этот победитель.

Тонкие пальцы вновь перебирают непослушные волосы.

— После того, как Гермиона вернулась в школу, мысли Тома все больше и больше стало занимать неизбежное столкновение. Он снова зарывался носом в книги и свитки, разыскивая те по всему миру. Даже отправился на юг в надежде отыскать очередной могущественный артефакт. Охрану же самого дорогого сокровища он поручил Саахешш, оставшейся в замке. Первая стычка была неожиданной. Том так и не смог понять, почему Темный напал и почему отступил, не причинив серьезного вреда. Всё выглядело так, будто целью он ставил не убийство, а лишь желание припугнуть. Через пару месяцев инцидент повторился. В третий раз Тома задело отскочившим заклятием. Крови было так много, что она насквозь пропитала мантию, но рана оказалась неопасной.

* * *

Том знает, что Гермиона расстроится, как только узнает о ранении. Но сегодня воскресенье, а значит, он не сможет увидеть ее еще неделю, если сейчас же не поспешит к воротам школы.

Возможно, столь частые встречи и не являются столь явной необходимостью, однако Том остро чувствует, как раскачиваются внутренние весы. Словно темнота, живущая внутри, прорывается наружу в отсутствии Гермионы.

Гермиона как обычно ждет его под статуей крылатого кабана. Закутанная в самую теплую мантию и с покрасневшим на морозе носом, она выглядит по-домашнему уютной. Ее широкая улыбка греет Тома как солнце, а их долгие поцелуи сладкие и пьянящие, как глинтвейн.

Рядом с ней Том чувствует себя как в мыльном пузыре из счастья и любви. Все плохое остается за границей крепких объятий Гермионы, будто она самый прочный в мире щит.

Прощаясь вечером, Том замечает, что Гермиона выглядит печальнее обычного. Объятия кажутся сильнее, а поцелуи смелее. Она смотрит на него широко распахнутыми глазами, прямо как в самом начале их истории.

* * *

— Письмо от профессора пришло в среду. В момент, когда Том пытался вытянуть местоположение одного озерца из старого отшельника, к нему спикировала взъерошенная сова. Развернув послание, Том с жутким треском переместился к школе, нарушая множество законов магии и волшебных перемещений. И все равно он опоздал. Опоздал на недели, если не на месяцы.

* * *

Том мчится по коридорам замка, едва ли замечая, как расступаются перед ним ученики. Почти сорвав с петель двери Больничного крыла и оттолкнув с пути Дамблдора, он нависает над испуганным мальчишкой, принесшим ужасную весть.

— Что тебе известно? — Том кричит так громко, что флаконы, которыми уставлена прикроватная тумбочка, жалобно дребезжат.

— Том, — встревает Дамблдор, — Барти под Империусом. Вряд ли…

Мелкий Крауч преподносит всем им сюрприз.

— Я должен передать послание, — механически звучит голос мальчишки. — Она ушла сама. По своей воле. — Вдруг Барти резко поворачивает голову, впиваясь безразличным взглядом в лицо Тома. — Она сделала это ради тебя.

— Что это значит? — Том хватает Крауча за мантию, в отчаянии начиная трясти.

Тот болтается, как тряпичная кукла, глупо пуская слюни.

— Том! — пытается достучаться до него Дамблдор. — Том! Отпусти мальчика!

Лишенный поддержки Крауч кулем валится на пол.

Том медленно разворачивается к профессору. Некогда серые глаза горят красным.

— Это вы! Вы во всем виноваты! — Том наступает на Дамблдора. Он как никогда близок к тому, чтобы снова потерять контроль. — Думаете, я не знаю, что связывает вас и Гриндевальда?! — Вокруг поднимается штормовой ветер. — Вы хотя бы пытались ее уберечь? Или преподнесли ему как долбаную валентинку?

Он видит, как шевелятся губы профессора. Скорее всего, тот говорит что-то успокаивающее или поучающее, но Том не слышит его за шумом бушующей стихии и стуком собственного сердца. Контроль безвозвратно потерян.

С поразительной ясностью Том понимает, что вот-вот умрет, обратившись обскуром. Магия более ему не подвластна, став воплощением гнева и скорби.

Том с обреченностью наблюдает, как Дамблдор с трудом поднимается и направляется к Краучу, лежащему под грудами щепок.

«Почему?! Почему мальчишка жив? Почему Дамблдор жив? Почему миллионы людей живы, а мы с Гермионой должны умереть?»

Новая волна гнева подпитывает магическую бурю. Профессор оборачивается, встречаясь глазами с Томом…

Том проваливается в колодцы его зрачков.

*

Старинный дом. Кажется, гостиная. Три парня склонились над телом девушки. Они спорят. По характерному оскалу и разноцветным глазам Том узнает Гриндевальда. Второй, судя по всему, Альбус Дамблдор. Третий Тому незнаком.

*

Снова Дамблдор и Гриндевальд. Одни. В пыльной библиотеке. На столе перед ними старинный фолиант, на его страницах фамильное древо. Том успевает прочитать «Певерелл».

*

Все те же. Спорят так, что оконные рамы ходят ходуном.

— Это невозможно! — урезонивает оппонента Альбус. — Никто не знает, существуют ли Дары на самом деле. Ты лишь гоняешься за тенью!

— Я найду их, — глаза Геллерта полны нездорового азарта. — И тогда сама смерть подчинится мне!

* * *

Судя по маячащей вдали груде железа, это Париж. Альбус, повзрослевший и более привычный глазу Тома, сидит на коньке покатой крыши. Он не реагирует, когда рядом раздается хлопок аппарации.

— Зачем ты обокрал Поттеров? — спрашивает Дамблдор уставшим голосом.

— А ты решил, что я не замечу расхождения в родовых книгах и упущу мантию? — Геллерт без опаски садится рядом. — Мне осталось только отыскать кольцо.

— А что дальше? — Альбус качает головой. — Что случится с тобой? Что случится с миром?

*

Том видит себя и Гермиону в день выпускного. Дамблдор провожает их до станции и аппарирует в Годрикову впадину. Том узнает это место лишь потому, что летом они уже бывали здесь.

— Геллерт! — кричит Альбус у двери покосившегося дома. — Я знаю, что ты здесь! Я знаю, что ты сделал!

— Ничего ты не знаешь, — Геллерт выходит из тени; та цепляется за него, обволакивая как плащ.

Когда-то сияющие золотом волосы теперь белоснежные. И без того состоящее из острых граней лицо осунулось. Глаза как у слепца — мутные сферы, лишенные радужек и зрачков.

*

Из окна кабинета Альбус наблюдает за Гермионой, возвращающейся с друзьями из Хогсмида.

В сени деревьев, растущих вдоль дороги, безошибочно угадывается фигура в темной мантии.

Геллерт выглядит почти нормальным. Только тени по-прежнему льнут к нему как верные псы.

*

— Зачем тебе девушка? — спрашивает Альбус у закрытой двери.

Он снова рядом с покосившимся домом.

Ответа приходится ждать очень долго. Солнце успевает поцеловать горизонт, прежде чем тени расступаются, пропуская вперед Гриндевальда.

— Я хочу снова почувствовать себя человеком.

Морок тает, обнажая настоящую, инфернальную внешность Темного мага.

— Это невозможно, Геллерт, — качает головой Дамблдор. — Я предупреждал тебя тогда, в Париже. Смерть нельзя подчинить. Посмотри, к чему это привело.

— Но не рядом с ней. Она словно сама жизнь. Такая яркая, непосредственная, чистая, — голос Геллерта звучит как шорох костей. — Зачем ей этот мальчишка? Его душа — чистое зло. Рано или поздно, но он уничтожит ее свет.

— А ты? — Альбус протягивает руку, будто хочет коснуться Гриндевальда, но останавливается. — Все, чего ты касаешься, гибнет. Живым более нет места подле тебя.

*

Гермиона в кабинете Дамблдора. Она сбивчиво рассказывает об очередном нападении. Говорит, что дальше будет только хуже, что Гриндевальд не остановится, пока не лишит Тома жизни.

Альбус лишь качает головой, уверяя, что она ошибается, что все это просто недоразумение, и отводит глаза.

*

Разговоры с Гриндевальдом сменяются беседами с Гермионой в бесконечном калейдоскопе воспоминаний, где каждый рисунок неуловимо напоминает предыдущий, пока Том не слышит собственное имя, произнесенное могильным голосом.

*

— Этот Том... Ты решил, что он сможет убить меня? — Геллерт крутит в руках Старшую палочку. — Или ты надеялся, что это я его уничтожу? А может, что мы оба сгинем в борьбе?

Дамблдор молчит, лишь на лице ходят желваки.

*

Альбус стоит на коленях у камина. В пламени виднеется лицо какого-то старика.

— Боюсь, это единственный шанс. Мальчик еще молод. Быть может, он свернет с этого пути.

— Я сомневаюсь, Николас, — качает головой Дамблдор. — Особенно, если он потеряет ее. Геллерт прав, его душа черна как ночь. Без нее он обязательно сорвется.

— У тебя нет выбора.

*

Гермиона стоит у ворот школы. На ней теплая мантия и плотно намотанный шарф. Вечереет. Начинается снегопад. А она все смотрит на дорогу, ведущую вниз с холма.

Дамблдор наблюдает за ней с крыльца. Потом подходит ближе, вставая по правую руку.

— Мне кажется, вас что-то беспокоит, Гермиона, — на его лице лицемерная маска участия и заботы.

— Все в порядке, профессор. Я просто устала.

*

Запретный лес недалеко от территории кентавров. Тому хорошо знакома эта местность. Здесь с легкостью можно отыскать редкие ингредиенты. А ниже по ручью находится выход одного из ответвлений Тайной комнаты.

Гермиона, спотыкаясь, бредет через редкий подлесок без фонаря.

Бесшумной тенью за ней следует Альбус.

Гриндевальд ждет на поляне с заунывниками. Его настоящая внешность скрыта мороком.

— Ты все-таки пришла, — констатирует маг, очаровательно улыбаясь.

Видя его таким, Том понимает, почему за Гриндевальдом следовали столь многие. Почему год за годом его армия лишь множилась. И все же Темнейший оступился. Что-то произошло, и это изменило его, заставив забыть прежние устремления.

— Разве у меня был выбор?

Том видит, что Гермионе страшно. Хочется подойти, обнять, забрать из этого места, от этих людей.

— А разве нет? — Гриндевальд приближается — тени, окружающие его даже сейчас, ластятся к Гермионе. — Его жизнь или твоя свобода?

— Ты не тронешь его?

— Клянусь самой магией.

*

Том чувствует, как его выталкивает из чужого разума. Но он еще не закончил! Распахивая все попадающиеся на пути двери, он ищет ту, за которой скрывается ответ на главный вопрос — где искать Гермиону.

Он готов поклясться, что чувствует, как лопаются сосуды в голове Дамблдора.

*

Серая громада башни, холодная и неприступная, высится над округой.

На вратах надпись «Ради общего блага».

Нурменгард.

* * *

— Все попытки задержать Тома в Англии провалились. Собрав сторонников, он двинулся на крепость Темнейшего, готовый к жестокому бою.

Женщина медлит, давая и себе и единственному слушателю почувствовать мрачную торжественность момента.

— Альпы встретили его могильной тишиной. Лишь где-то на крыше стенал авгурей. Том вел свое войско через пустые, заросшие паутиной комнаты, по занесенным снегом галереям и крутым лестницам, встречая на пути лишь запустение. Похищенное сокровище ждало его в самом сердце похожего на склеп убежища.

* * *

Навязчивый тошнотворно-сладкий аромат пропитывает все вокруг. Голова кружится от затхлости воздуха. Словно само это место отвергает жизнь как нечто инородное, чужое и непонятное.

Чем дальше продвигаются Вальпургиевы рыцари, тем больше редеют их ряды. Кого-то Том оставляет охранять многочисленные камины и входы. Кто-то не выдерживает давящей атмосферы башни.

Перед дверями главного зала рядом с ним остается только Абраксас.

— Ты уверен, что она еще жива? — Малфой с брезгливостью рассматривает устилающие пол мелкие косточки.

— Нет, — натужно произносит Том, старая принять отторгаемую нутром мысль. Для осуществления задуманного ему как никогда требуется ясный ум. — Жди здесь.

— Но… — пытается преградить путь Абраксас.

— Это только мой бой.

Том крепче перехватывает палочку. Закрывает глаза, отпуская лишние мысли. Глубоко дышит, замедляя дыхание. И все равно оказывается не готов к тому, что ждет впереди.

Птичьи клетки. Всюду. Их обитатели находятся в разных стадиях разложения. Кое-где комки меха в таком состоянии что сложно понять, кем они когда-то были. И сотни — нет! — тысячи увядших цветов, стоящих в пыльных вазах, устилающих пол и каменное возвышение, у которого в молитвенной позе застыл Гриндевальд.

Гермиона выглядит как мраморная статуя, настолько она бледна и безжизненна. Кажется, что вся она выцвела. Бывшие янтарно-каштановыми волосы теперь похожи на подгнившую солому. На месте румянца тонкая, как пергамент, кожа. Губы сухие и растрескавшиеся. Лишь глаза еще хранят в себе искру жизни.

— Тебя не должно быть здесь… — ее голос не громче шелеста бумаги.

— Я не мог не прийти… — Том улавливает слабый намек на улыбку в изгибе губ Гермионы.

— Не убивай…

Ее глаза такие огромные, что он как в зеркале видит в них свое отражение.

Тишина вокруг абсолютна и бесконечна.

Пробившийся сквозь низкие облака луч раскрашивает черно-белый мир, путаясь в пушистых волосах и мазком касаясь щеки.

Сердце в груди Тома застывает ледяной глыбой.

* * *

— Жуткий вой сотряс башню. Каждый, кто слышал этот звук, тут же падал без чувств, проваливаясь в мир кошмаров. Для Тома же кошмаром стала реальность. Он наступал на Темного мага, желая вырвать черное сердце. Каково же было изумление Тома, когда вместо чудовища, виденного им в воспоминаниях профессора, он столкнулся с человеком, на чьем лице отражались те же тоска и боль, что разрывали и его собственную душу.

Рассказчица глубоко вдыхает, готовясь вместе с героем шагнуть в пропасть. Мальчик зачарованно смотрит в темные глаза, не смея издать и звука.

— И будь в Томе меньше гнева, он, возможно, оставил бы в живых Темного волшебника, позволив и дальше мучиться от содеянного. Но острота момента сыграла свою роль. Выжженный изнутри потерей, Том спалил бы и весь мир, подвернись ему такая возможность.

* * *

— Авада Кедавра!

Тело Гриндевальда неуклюже заваливается на бок.

Он даже не сопротивляется. Только неотрывно смотрит на тело Гермионы, пока и в его собственных глазах не гаснет жизнь.

Том возвышается над поверженным врагом, но не чувствует удовлетворения. Не чувствует ничего.

Пустота.

Он не может сказать, сколько проходит времени. Может быть, час или, возможно, пролетел целый век…

Золотистая искра на пальце Гриндевальда привлекает внимание Тома. Он присаживается, без труда стягивая кольцо, инкрустированное темным камнем.

Хорошо знакомое украшение. Наследство Гонтов. У него гораздо больше прав на артефакт.

Том чувствует зов. Это не звук, скорее внутреннее ощущение потребности. Как зуд под кожей.

Выпрямляясь, он почти наступает на резное древко. Легендарная Старшая палочка. Теперь она принадлежит ему.

Вспоминается разговор на парижской крыше. Поттеры. Мантия.

Ткань в его руках серебрится, как кровь единорога.

Изо рта вырывается облачко пара. Окружающая обстановка покрывается инеем. Кричащий на крыше недо-феникс наконец-то затыкается.

Движение на границе периферического зрения.

Том оборачивается.

Фигура в темном плаще склонилась над Гермионой. Тонкие белоснежные пальцы касаются спутанных волос с почти материнской нежностью.

— Убери от нее…

Договорить Том не может. Слова застревают в горле, едва он встречается взглядом с незнакомкой.

Невозможно сказать, сколько той лет. Быть может, пятнадцать. Или сто пятьдесят. Ее лицо постоянно меняется. Невозможно в точности уловить ни одну черту. Только глаза — два черных провала — неизменны.

— Он не должен был…

Голос девушки-женщины-старухи разносится по пустому залу, рождая эхо. Этот звук сам лишь отголосок шума подземной реки, гвоздя неотвратимо входящего в крышку гроба, плача скорбящих.

— И ты тоже…

Она подходит ближе к Тому, застывшему в ее подавляющей ауре, как муха в янтаре.

— Такой самоуверенный… Такой жадный…

Шуршат, рассыпаясь в пыль засохшие лепестки.

— Ты так хотел власти…

В воздухе запах разложения и крови.

— Она вся твоя, обладатель Даров...

От ее смеха бросает в холодный пот. Сухой и рокочущий, он звучит отовсюду, пробираясь внутрь черепной коробки.

— Но настанет час, и ты тоже падешь…

Образ в темном плаще тает.

— В любви погибель Бога Смерти...

Том знает, что она ошибается. Он отныне бессердечен. Он больше никогда не полюбит.

* * *

Абсолютно обычный дом, один в один как и все остальные на Тисовой улице, окончательно погружается в дрему. За его совершенно непримечательными окнами уже давно не горит свет. Мистер и миссис Дурсль, облаченные в стандартные пижамы, в коих спят все добропорядочные англичане, лежат под одеялом в рекомендованных докторами позах, тщательно пересчитывая воображаемых овечек. Их сын, невероятно уставший за день от многочисленных дел, среди которых львиную долю занимали упражнения по отработке ударов и насыщение тела калориями, похрюкивает во сне, пугая притаившуюся на окне полосатую кошку.

В общем все именно так, как полагается, по крайней мере, если смотреть снаружи.

Внутри же, если знать, где искать, можно заметить тонкую полоску голубоватого света, пробивающегося из-под двери в пыльный чулан под лестницей. Там, среди метел, в компании пары длинноногих пауков, живет мальчик. Обычный, ничем не примечательный мальчик-сирота, у которого из друзей только те самые пауки да еще…

* * *

Убедившись, что мальчик-который-выжил-и будет-выживать-еще-не-раз уснул, женщина тихо покидает чулан.

Сверкающие за окном молнии, словно вспышки камер, кадр за кадром ловят ее превращение.

Скромное домашнее платье становится сотканным из черноты ночи плащом.

В темных волосах проступают белоснежные пряди.

Черты лица заостряются. Губы бледнеют. Глаза, как два темных озера, отражающих былое и грядущее.

Рука выхватывает из теней косу.

Смерть оборачивается, бросая прощальный взгляд на спящего ребенка. Быть может, сегодня в последний раз ей удалось порадовать его историей. Завтра мальчику исполняется одиннадцать.

— Спи, мой маленький Повелитель. Впереди у нас очень много работы.