Love crime (джен)

Он стоял и наблюдал рассвет, стоя на краю обрыва. Кровь запекалась на руках, а на губах был привкус счастья. Пот стекал по шее, а ветер развивал локоны.

Его глаза сияли, как никогда раньше, отражая блеск солнца. Он медленно облизал губы и томно выдохнул. Колени дрожали, а одна нога, кажется, была сломана.

Но сейчас это было неважно.

Он смотрел вдаль. Волны ложились друг на друга, под ногами как будто дрожала земля. В нём бушевало только одно чувство: восхищение. Ветер гулял сквозь пальцы, он жадно вдыхал носом пары свежего бриза. Хотелось растянуть этот миг. Он улыбнулся и прикрыл глаза.

* * *

Очередная полночь, ничем не приметная. Ганнибал сидел в одиночестве, рисуя на стене картины прошлых убийств и смело отмечал, чем бы он ещё их дополнил. Ещё и ещё. На нём сегодня был не совсем привычный костюм, на этот раз это был фрак. Насыщенный, чёрный и, кажется, блестящий. Конечно, образ дополняли чёрные, вычищенные до блеска, туфли. Выделялась только белая, чище первого снега, рубашка, с расстёгнутой пуговицей на горле. И его блестящие глаза. Так они зажигались и горели только в этот день.

С момента, как всё закончилось, прошло уже тридцать полнолуний. Он их считал. Это было тридцать первое. И каждое из них проходило по одному ритуалу: рано утром он просыпался и наливал бокал багрового сухого вина, напоминающего ему цвет крови в свете луны, а потом выпивал его залпом; затем доставал старый архив, который обычно хранился под кроватью, с фотографиями и досье его прошлых убийств; убийств, которые расследовал Грэм; тщательно осматривал каждое, если находил более изощренный вариант развития событий, то позволял себе ещё бокал; ещё и ещё. Самое главное в этом: как бы повёл себя Уилл?

На самом деле, больше двух бокалов у него не получалось. Он Ганнибал просто не мог придумать иного исхода событий, а если и мог, то не позволял себе этого. Он хотел оставить всё как есть, хотя эпизодически, в каждое полнолуние, пытался это исправить. Любые способы и методы, отстраняющие его от реальности и возвращающие в это прошлое, были приемлемы и необходимы. Нужны как кислород и биение сердца. Его сердца Ганнибала. Ему даже казалось, что только в этот день он вспоминал, как дышать.

Больше всего ему нравилось доходить до момента, когда он принял решение остаться. Остаться и сдаться. Смиренно пойти в камеру и ждать. Он придет. Да, Лектер всегда это знал. Рано или поздно, на рассвете или на закате, в полнолуние или нет, но он придет.

Вспоминать, как хотелось поддаться и пойти навстречу, когда он пришел первый раз. А потом пришел ещё. Ещё и ещё. Пока совсем не решил его освободить.

Освободить и исчезнуть.

Исчезнуть.

Эти мысли Ганнибалу совершенно не отзывались. В этом моменте воспоминаний он яростно разбивает всё, что плохо стоит. А плохо он расставлял к этому дню, как правило, всё вокруг. Вдребезги, в клочья и насовсем разлеталось, разбивалось всё, кроме заветных архивов с его воспоминаниями. К моменту ярости он прятал их от себя подальше, под кровать.

Весь следующий день уходил на то, чтобы заказать всё новое, конечно, не от своего имени и подальше от места преступления. А следующий день, чтобы убрать улики и привести в порядок дом. Ещё на несколько дней он уезжал за всем, чего ему не хватало. Затем ещё пару дней уходило на то, чтобы расставить по местам. И оставалось некоторое время на себя: стрижка, подготовка фрака и чистка туфель. Обязательно! Вино. Про вино он почему-то постоянно забывал и ещё пару дней тратил на поиски и покупку. Главное, чтобы не осталось ни одного дня пустоты. К моменту наступления следующего полнолуния, всё должно быть на своем месте.

Вот и сейчас наступило полнолуние. Тридцать первое полнолуние. Ганнибал сидит в привычной позе нога на ногу и начинает медленно читать. Настолько медленно, насколько может себе позволить. Желание бежать вперёд и поскорее насладиться мгновениями близости съедает его изнутри. Вокруг как будто всё оживает, комната наполняется жизнью и... людьми, которых он считает близкими. Вот они ужинают вместе и Уилл ещё не знает его; а здесь уже подозревает; кажется, знает; или сейчас знает; теперь точно знает.

— Здравствуйте, доктор Лектер, — силуэт следует к креслу напротив и медленно садится.

— Здравствуйте, Уилл, — Ганнибал отмечает приятный аромат, который проносится мимо него и слегка поворачивает головой в его сторону, чтобы успеть его ухватить.

— Знаете, я много думал о наших сеансах и понял, что нахожу их весьма привлекательными, — лицо Уилла не выражает никаких эмоций, Лектер немного склоняет голову.

— Что именно Вы находите привлекательным, Уилл? Вам кажется, что наш образ мышления схож или же предполагаете, что я, как Ваш психотерапевт, потакаю Вашим желаниям? — Ганнибал в этот раз не скрывает заинтересованности.

— Я понимаю, что без них не могу, точнее не хочу, — Уилл покачивает головой из стороны в сторону и едва заметно улыбается, — находить ответы на некоторые вопросы.

— Что Вас беспокоит? — Лектер подозревает, что-то не так.

— Меня интересует, почему Вы выбрали меня? — Грэм смотрит ему в глаза, Ганнибал в замешательстве, в этот момент он никогда не смотрел в глаза.

— Вы привлекли меня необычайным даром чувствовать происходящее и видеть то, на что другие глаза даже не обратят внимание.

— Я так понимаю, Вы хотели сказать: чувствовать и видеть Вас? — Ганнибал срывается с места и аккуратно шагает за бокалами и вином.

Сейчас ему откровенно кажется, что он сходит с ума. Уилл никогда не задавал ему этот вопрос, а он сам его даже ни разу не проецировал. И уж тем более Уилл так нагло не смотрел ему в глаза.

— Не припоминаю, чтобы Вы использовали в качестве метода терапии вино, — Грэм посмеивается, — однако, я не против.

Лектер понимает, что теряет чувство реальности, хотя изначально это не есть реальность. Нельзя терять уверенность. Нельзя. Он ловко откупоривает бутылку и наливает два бокала, несёт ему.

— Держите, Уилл, — Лектер протягивает бокал и более чем живая рука забирает бокал.

— Интересный вкус, — он смакует, пробует, — странно, но этого вкуса я тоже не припомню. Вы не давали мне его распробовать? — Лектер едва не роняет бокал и не давится этим же вином, но успевает сориентироваться: этого не происходит.

— Вы сегодня необычайно остроумны, Уилл, — Ганнибалу срочно нужен повод коснуться его, — позвольте, я добавлю ещё.

— Но я же только начал, доктор Лектер, — Ганнибал тянется к бокалу, чтобы его забрать, но неосторожность приводит к тому, что вино проливается на рубашку Уилла, бокалы летят на пол.

— Извините, Уилл, мне так неловко, — Лектер касается его руки, — Уилл?

Кажется, сейчас небо и земля поменялись местами. Это был он. Живой. Живой и настоящий. Грэм. Уилл Грэм. Это невозможно...

— Я всё же предполагал, что нам будет отведено больше времени на разговоры, доктор Лектер, — Уилл улыбается. Снова. И смотрит в глаза. Опять.

Ганнибал как будто впервые в жизни не знает, что сказать. В любой ситуации, когда его заставали врасплох, он мог ответить тут же. Но не сейчас. Слова исчезли.

— Что привело Вас ко мне, мистер Грэм? — Ганнибал старается держать себя в руках.

— Вы, Ганнибал. Я хотел увидеть Вас, — он пожимает плечами, а Лектер понимает, что это самый что ни на есть настоящий Уилл, который пришёл к нему на тридцать первое полнолуние, — Вам идёт чёрный. Странно, что раньше я этого не видел.

— Это правда ты? — Ганнибал откинул к чертям всю свою манерность.

— Да, это правда я, — Уилл кладет голову ему на плечо, как когда-то на краю того самого обрыва, когда они убили Дракона, и обнимает его.

Ганнибал чувствует его запах. Его. Настоящего, живого Уилла. Обнимает в ответ. Легко касается щекой его лба и слегка трётся, чтобы ещё больше почувствовать.

Если я и правда сошёл с ума и смог ТАК себя обмануть, пусть так и будет.

— Я скучал по тебе, Уилл.

— Я знаю. И я скучал по тебе, Ганнибал, — Уилл легко поглаживает Ганнибала по спине.

— Знаешь, я долго думал, почему не мог тебя убить. Понял, что не хотел, — Уилл немного отстранился, чтобы видеть его, — Хотел попробовать тебя.

— Доктор Лектер, Вы... — Ганнибал касается губами его губ, слегка, даже отстранённо.

Уилл не двигается, прикрывает глаза.

Ганнибал не останавливается: аккуратно берёт Грэма за волосы, немного оттягивает и проводит языком по губам, затем целует его. Движения нежные, бережные; Уилл отвечает, с любовью, постанывает от смущения и удовольствия. И будто бы это то, чего они оба жаждали столько лет. В этот момент обоим хотелось, чтобы это не заканчивалось, никогда. Их близость.

Ганнибал отстраняется, на мгновение задерживается на любящем взгляде Уилла, отвечая тем же и толкает его; он падает, ударяется головой о сиденье кресла, но как будто для него это не было сюрпризом.

— Чашка разбилась, Уилл, — Ганнибал слегка ухмыляется и в мгновение срывает с себя пиджак.

Грэм понимает, что сегодня это должно закончиться. Хотел было встать, но уже Ганнибал нависает сверху и бьёт точными ударами кулаком по лицу. Один за одним. Ещё и ещё.

Кровь, пот, смрад. Они избивают друг друга. Уилл, кажется, ломает ногу Ганнибалу, а тот ломает ему руку. И в этот момент Лектер яростно разбивает всё, что плохо стоит, только на этот раз об Уилла. А плохо он расставлял к этому дню, как правило, всё вокруг. Ганнибал точечными ударами ножа ранит Грэма в ноги, руки, грудь, но избегает артерий и сердца, чтобы тот быстро не умер и смотрел. Смотрел на него и был с ним ещё, как можно дольше.

Ганнибал встаёт, облизывает большой палец, пробуя кровь Уилла на вкус. Восхищение.

Хочется вина.

Он жадно пьёт, и на этот раз из горла.

— Ты изменил меня, Уилл, — уже плохо соображающий Грэм находит в себе силы, чтобы улыбаться, — я не могу жить без тебя, но и с тобой тоже не могу.

— Я тоже, доктор Лектер, — Уилл теряет сознание.

Тридцать первое полнолуние. И в этот раз настоящий Уилл. Живой и настоящий. Его Уилл.

* * *

Тридцать лун до этого Ганнибал всё также не мог жить без Уилла. И поэтому, когда он забывал вино, каждый раз он привозил с собой мужчину, похожего на Уилла: иногда внешностью, иногда одеждой, а иногда и вовсе голосом. Только всё равно с ними он не разговаривал. Не хотел. Накачивал их и убивал, как и сейчас убил Уилла. Живого и настоящего. Его Уилла Грэма.

* * *

Он стоял и наблюдал рассвет, стоя на краю обрыва. Кровь запекалась на руках, а на губах был привкус счастья. Пот стекал по шее, а ветер развивал локоны.

Его глаза сияли, как никогда раньше, отражая блеск солнца. Он медленно облизал губы и томно выдохнул. Колени дрожали, а одна нога, кажется, была сломана.

Но сейчас это было неважно.

Он смотрел вдаль. Волны ложились друг на друга, под ногами как будто дрожала земля. В нём бушевало только одно чувство: восхищение. Ветер гулял сквозь пальцы, он жадно вдыхал носом пары свежего бриза. Хотелось растянуть этот миг. Он улыбнулся и прикрыл глаза.

Шаг вперёд.