В час затмения (джен)

В черном небе агонизирует, бьется в предсмертных корчах черное солнце. Лишь по краям непереносимо яркими всполохами пробивается свет — но его не хватает, чтобы сдернуть с города черное покрывало мрака.

Рысь смутно помнит, что это называется затмение, что виной происходящему — всего лишь луна, посмевшая встать перед солнечным диском. Но все равно ему страшно до слабости во всех членах, страшно просто и по-животному. Страху этому нет объяснения, нет на него и управы; он-то и загнал демона сюда, на крышу высочайшего здания города, он-то и заставляет его раз за разом обращать взор на темные улицы…

Позади слышится шорох. Бряцает оружие — резко, коротко. Быстрее ветра разворачивается Рысь — и, перебивая дыхание, страх взрывается в нем подобно дымовой шашке.

Он, в соответствии со своей кличкой, видит в темноте. И зримое заставляет его ужаснуться.

Доспех на незнакомце перед ним не свойственен ни этой провинции, ни какой-либо из соседних. Тонкие легкие пластины из неизвестного материала, негаснущие голубоватые огни на груди и поясе, сияющие тем же цветом глазницы шлема — о, он не забыл, кто носит такую броню.

Безликие.

Лучшие бойцы Титана.

Те, кому не требовались даже слова, чтобы понять приказ.

Те, кто усмирял их шестерых при первых признаках неповиновения.

(Рысь помнит ослепительную боль и причудливые извилистые шрамы, что расцветали на коже после наказания).

— Что ему надо от меня?! — он срывается на крик, выставляя перед собой когти. — Мое задание в этом мире еще не закончено!

Он оттягивает неизбежное. У приказа «внедриться» нет и не может быть сроков, кроме тех, что будут установлены самим Титаном.

— Ему — ничего. Мне — твои когти, — вдруг отвечает Безликий.

Низкий голос искажен шлемом, но Рысь все равно узнает его.

Тень. Проклятый воин, впустивший их, снаружи и внутри измененных Титаном, обратно в этот мир. Ушедший за Врата Теней и… вернувшийся? Проигравший Титану и ставший еще одним его подчиненным — или пока еще вольный?

— Я бросаю тебе вызов, — четко, внятно, бесстрашно. Как в прошлые разы. И боевая стойка — опять с ножами. Тень определенно тяготеет к парному оружию.

На лезвиях ножей — яркая, не успевшая засохнуть и побуреть кровь. Кровь его телохранителей?

* * *

Тень сражается… знакомо и незнакомо. Раскованно — так, как не смог бы в обычном доспехе, жестком и тяжелом. Непривычно — слишком быстрые, слишком сложные приемы он себе позволяет. Как никогда опасно — его ножи по остроте могут посоперничать с когтями Рыси, и демон уходит в глухую оборону, отбивая сыплющиеся градом выпады.

А потом Тень, будто бы давая ему передышку, двумя перекатами ускользает на самый край крыши. Замирает там на миг в странной позе — воздев одну руку к черному небу.

Он открыт для атаки, и Рысь бросается к нему…

Последнее, что он видит — расколовшую само бытие пурпурную вспышку.

Больно — совсем как после наказаний Титана. И точно так же, ослепнув и оглохнув, потерявшись в пространстве и не чувствуя опоры, Рысь шатается-шатается-шатается и в конце концов валится на черепицу крыши. В глазах темно, тело не слушается, вдох застревает в горле…

Он не может сказать, сколько это длится.

Способность дышать возвращается первой. Следом — зрение, и он тотчас зажмуривается от бьющих в лицо лучей солнца.

Обычного, не умирающего солнца.

* * *

— Господин? — осторожно спрашивает знакомый хриплый голос, кажется, уже не в первый раз. Рысь взметается, рывком поднимая голову с бумаг на столе и распрямляясь через протесты затекшей спины.

Все это было сном. Не более. После возвращения из-за Врат его разум, не оправившись до конца от увиденного и узнанного, часто порождает вот такие пугающие сюжеты.

Перед ним стоит Призрак. Этот не разболтает о том, что видел главу Ордена недопустимо уязвимым, можно даже не пугать его приставленными к горлу когтями.

— Поручение выполнено, — как всегда коротко докладывает телохранитель, делая вид, что не произошло ровным счетом ничего.

— Деньги получишь, но позже. А сейчас проваливай, — небрежно бросает Рысь, подкрепляет свои слова взмахом руки — и замирает, пораженный непривычной легкостью.

Предмета его гордости и ненависти, великодушного дара Титана, «нездешней» вариации его прежних когтей при нем более нет.