Долгий путь к исцелению (гет)

Каз никогда не задумывался о том, что будет, когда он отомстит за Джорди.

Честно говоря, он не ждал, что проживет так долго.

Каким-то образом он выжил. Он пережил чуму и самоубийственные миссии, каждый неумолимый удар, который снова и снова наносила ему Бочка, он цеплялся за мучительные обрывки своей жизни, колотя ногами и руками. Когда бы ни возникала мысль сдаться, когда бы невыносимая боль ни пронзала ногу, жажда мести удерживала его в мире живых. Жажда мести заставляла его идти дальше. Но теперь месть свершилась, а Каз Бреккер был по-прежнему жив.

Холодным утром четвертого дня зимы ему исполнилось восемнадцать.

Он не отслеживал сознательно дни рождения Каза Ритвельда: дата возрождения из вод гавани всегда казалась более значительной. Но как бы Каз ни пытался, он не сумел забыть запах пирога с корицей утром, волнение в глазах Джорди, когда тот протягивал ему плохо завернутый подарок, мягкий звук отцовского голоса, поздравляющий его с днем рождения.

Никто не знал, что сегодня ему исполняется восемнадцать. Он умалчивал об этом намеренно. Кто-то мог использовать информацию, чтобы отследить путь к его прежней жизни, и в любом случае он никогда не хотел, чтобы Отбросы поздравляли его или — не приведи Святые — дарили подарки. До сих пор этот день служил лишь одной цели: сильнее распалять его гнев. Он напоминал ему о Джорди, который напоминал о Пекке Роллинсе и мальчиках, которыми они были до того, как Роллинс убил одного и уничтожил другого.

Сегодня в груди Каза не пылал гнев. Ничего столь простого и ясного.

Но скорбь по-прежнему оставалась.

Он по-прежнему тосковал по Джорди. Его дрожащий от холода голос по-прежнему звучал в ушах. Каз по-прежнему помнил горячий шоколад, который брат покупал ему, теплую чашку в ладонях. По-прежнему слышал его смех, напускную храбрость призванную, обнадежить младшего. По-прежнему видел трупы каждый раз, закрывая глаза. Несправедливо было бы сказать, что свершившаяся месть ничего не изменила — она утишила ярость. Но боль осталась прежней, и Каз скучал по брату, как скучал по ходьбе без боли.

Он скучал и по другим людям.

Инеж не хватало очевиднее всего. В последнее время жизнь Каза разделилась на две части: когда Призрак находилась в Кеттердаме и когда отсутствовала.

Когда она была в городе, даже если не находилась рядом, простое знание о ее присутствии успокаивало неугомонную боль внутри. А уж когда Каз видел ее… Когда она сидела на его подоконнике, глядя на него с ласковой решимостью, когда рассказывала ему о работе, с которой ей нужна помощь — он снова чувствовал себя собой. Казом Бреккером. Опасным, бессовестным человеком, который каким-то образом оказался на некоем священном пути.

Он не верил в святых и богов, но верил в цель Инеж, и если ей нужно, чтобы он был чудовищем Кеттердама, пока она наводит ужас на океаны, он будет.

Однако, пока «Призрак» бороздил моря, Каз никогда не был уверен, что она вернется обратно. Инеж была сильной и опасной. Но опасные люди тоже умирают. А сила не убережет от шторма. Быстрота не поможет, когда начнут палить пушки. В любой день ее корабль мог потонуть, или Инеж могла просто решить, что ей надоел Кеттердам.

Он не стал бы ее винить. Он не знал, что заставляет ее возвращаться сюда. Она никогда не вписывалась в Кеттердам, в Бочку — слишком хороша для этой вонючей дыры.

Каз, однако, являлся именно тем, что эта вонючая дыра заслужила.

Он знал, что будет скучать по Инеж в тот момент, когда она ступила на палубу своего корабля (даже раньше — возможно, он знал это с самого начала), но не ожидал, как сильно будет скучать и по Джесперу.

Каз воспринимал присутствие Джеспера как должное. Он был таким полным жизни, его смех — немного слишком громким, руки и ноги постоянно в движении: энергия, которую в ком-то другом Каз посчитал бы раздражающей, но на которую стал полагаться. Он стал полагаться на Джеспера не только потому, что тот был хорошим человеком и великолепным стрелком, но и потому, что пока Джеспер смеялся и двигался, Казу не приходилось думать о трупах в воде. И когда Джеспер смотрел на него с чем-то, похожим на восхищение, когда шутил насчет его замышляющего выражения или одежды, или слишком много говорил, слишком много беспокоился, слишком много надеялся — когда Джеспер делал всё это рядом, Каз не чувствовал себя одиноким.

Он чувствовал себя одиноким теперь.

Он не подозревал, что после всего еще способен на подобное чувство.

* * *

Каз провел три часа в поисках предлога, чтобы посетить особняк Ван Эков.

«Почему тебе всегда нужен предлог, Каз?» — прошептал голос Инеж у него в голове — нежный и насмешливый одновременно.

Потому что я трус.

Потому что я слишком горд.

Потому что я не уверен, что без него буду желанным гостем.

В конце концов он нашел один достаточно адекватный. Джеспер забыл свое пальто — из дорогой земенской бирюзовой с золотом ткани. Он оставил его несколько месяцев назад в раздевалке «Клуба ворона», но посыльный, которого Каз отправил вернуть его, решил оставить пальто себе (и неважно, что оно ужасно сочеталось с его бледным красноватым лицом). Теперь посыльный заработал сломанный нос, а Каз нес сумку с аккуратно сложенным пальто Джеспера.

Путь пешком до Гельдштрат был болезненным. С каждым шагом Каз всё тяжелее опирался на трость, и с каждым шагом мысль о том, чтобы вернуться назад, звучала всё настойчивее. Но пальто заставляло его идти дальше. Оно представляло собой более осязаемую задачу, чем слова, которые необходимо было сказать — ясная, легко определяемая цель.

Каз должен был отнести Джесперу пальто.

Он мог это сделать.

Вид особняка Ван Эков породил смесь противоречивых чувств, но самой сильной была гордость. Команда Каза непоправимо испортила репутацию члена Совета и отдала контроль над его состоянием сыну, которого тот презирал. Сладкий вкус злорадства еще много лет будет бодрить Каза.

Хорошо одетый слуга провел его в высокий особняк.

— Каз! — воскликнул Джеспер, прыгая по лестнице через ступеньку.

Его голос звучал потрясенно, и он не казался особенно… счастлив видеть его, но по крайней мере он не выглядел сердитым. Каз не стал бы его винить, если бы он злился.

— Джеспер, — кивнул он и неловко протянул ему сумку.

Джеспер взял ее, достал пальто и улыбнулся:

— О, а я-то гадал, где оно!

— Посыльный, которого я отправил, пытался его украсть.

— И я вижу, Грязные Руки пришел лично исправить эту ужасную несправедливость, — с немалой долей сарказма усмехнулся Джеспер.

Каз почувствовал, как улыбка изгибает губы.

— Спасибо, — продолжил Джеспер и надел пальто, вычурно взмахнув им при этом.

Конечно же, он великолепно в нем выглядел. Каз смутно подозревал, что Джеспер будет хорошо выглядеть в чем угодно.

— Поэтому ты пришел? Потому что твой посыльный украл мое пальто?

Каз поколебался:

— Отчасти.

Джеспер расправил плечи, словно готовясь к сражению:

— Ладно.

Он провел его в маленькую гостиную, устланную дорогими коврами, обставленную пышными креслами и почти неприлично роскошным шезлонгом. Планировку особняка изменили с тех пор, как Каз проникал сюда в последний раз, но он всё еще мог легко сориентироваться, инстинктивно ища входы и выходы.

Не существовало никаких причин, по которым ему понадобилось бы срочно сбегать из дома Уайлена, но выживание стало привычкой, которую он не мог позволить себе оставить, даже среди союзников.

Джеспер прислонился к одному из шкафов, тогда как Каз, чье колено теперь болело слишком сильно, чтобы притворяться, будто он может стоять, устроился в одном из кресел и вытянул ногу, подавив вздох облегчения.

Джеспер побарабанил пальцами по дереву шкафа.

— Похоже, дела у тебя идут хорошо, — заметил Каз, и это прозвучало как бессмысленная светская беседа, но было правдой.

Джеспер отъелся с тех пор, как Каз видел его в последний раз. Волосы отросли, кудри тщательно уложены, а кожа приобрела здоровое сияние. Вероятно, это являлось следствием новой жизни Джеспера в роскоши, но также напомнило Казу о том, как выглядела Нина после использования своих сил.

— Вообще-то, да! — ухмыльнулся Джеспер, одним элегантным движением плюхнувшись в соседнее с Казом кресло. — Оказалось, я на удивительно хорош в ведении бизнеса.

— Ничего удивительного.

У Каза имелось некоторое мнение насчет разницы между мошенниками и купцами (или отсутствия таковой), и он всегда считал, что Джеспер будет великолепен и в том, и в другом, если возьмет под контроль свою страсть к азартным играм. Он обладал многогранностью, умением приспосабливаться, храбростью и несомненным умом, даже если частенько пытался скрыть эти качества под налетом дешевых шуток и дорогого шарма.

Каз подозревал, что Джеспер нарочно старался, чтобы его недооценивали: так он мог удивлять и никогда не разочаровывать. Но Каз никогда его не недооценивал.

Не то чтобы он когда-нибудь говорил об этом Джесперу.

Возможно, следовало. Возможно, если бы Каз ценил его вслух так же, как про себя, если бы он был тем другом, на которого Джеспер мог полагаться настолько, чтобы довериться, попросить помощи, возможно, он не закончил бы в отчаянной ситуации, которая едва не стоила Инеж жизни, а Колму Фахи — средств к существованию.

Может быть. А может быть и нет. Бессмысленно думать о том, что могло бы быть.

Джеспер странно на него смотрел. Почти как те прежние жаждущие взгляды, которые он бросал в его сторону, когда надеялся на большее, чем Каз мог дать. Но на что бы Джеспер ни надеялся тогда, сейчас он надеяться перестал. Он отвел взгляд.

— Так где ты сейчас живешь? — спросил Джеспер, и под беспечными словами сворачивалось нетерпеливое беспокойство.

— Там же, где всегда.

— Что? — он приоткрыл рот, подавшись вперед. — Ты издеваешься надо мной? Ты по-прежнему живешь в этой крошечной комнате в Клепке?

Каз состроил величественное выражение, которое определенно не было обиженной гримасой, и огрызнулся:

— Это неплохая комната.

— Это великолепная комната, если ты гол как сокол и по уши в долгах, — фыркнул Джеспер. — Но не когда ты миллионер. Ты уже потерял всю свою долю? Могу поспорить, промотал всё на женщин.

Каз чуть не засмеялся. Джеспер не совсем ошибался. Он потратил немало денег на одну конкретную женщину.

Вместо того, чтобы признаться в этом, Каз ответил:

— Вижу, ты по-прежнему не умеешь делать ставки.

— Признаю, это было скорее полным надежды желанием, чем ставкой. Так что?

— С моими деньгами всё в порядке. Я сделал несколько выгодных вложений.

— Брр, — Джеспер сжал пальцами переносицу. — Ладно. Слушай. Я не жду, что ты резко поймешь, как веселиться, Каз, — протянул он. — Не все обладают моим безупречным чувством стиля и бездонной жизнерадостностью. Но какой смысл вкладывать, чтобы получить больше, если ты не позволяешь себе потратить немного на элементарный минимум комфорта?

У Каза на кончике языка крутился едкий ответ. Он едва успел его вовремя прикусить. Шесть месяцев назад, злой и вымотанный, он скорее всего выплюнул бы резкие слова и потом проклинал бы себя за это. Сегодня он мог быть умнее. Даже если Казу не нравилось, что его допрашивают, Джеспер задал разумный вопрос. Он постарался подумать над разумным ответом.

Почему он не покинул Клепку? Он мог бы купить себе квартиру, в которой было бы больше личного пространства. Средств у него точно хватало. Послужила ли причиной привычность его маленьких комнат? Достаточная близость к «Клубу ворона»? То, что он сделал Клепку пригодной для жизни и чувствовал за нее некую ответственность? Или просто тот факт, что у него не было времени на перемены, и он не испытывал в них нужду?

Что-то из этого, возможно. Но более важным было другое:

— В комфорте я не чувствую себя в безопасности.

Он пожалел о своих словах, как только произнес их.

Джеспер вскинул брови, у него вдруг сделалось мягкое и уязвимое выражение лица — словно ему разбили сердце.

— Каз…

— Не надо, — тихо и резко произнес он. Не смотри на меня так. Не жалей меня. — Что бы ты ни хотел сказать. Не надо.

Вот так обрывать его было несправедливо, а кроме того, в этом чувствовалось осуждение.

Плечи Джеспера поникли.

— Верно, — он горько улыбнулся — ничего общего с очаровательными ухмылками и теплыми улыбками, которые он раздавал как цветы. — Даже и не мечтал.

Молчание давило на них — плотное и неуютное.

В конце концов Джеспер вздохнул:

— Ну так. Что тебе нужно? Что-то по работе?

Почему-то это ранило, хотя Каз знал, что заслужил. Прежде он никогда не пытался поговорить с Джеспером вне работы — их взаимодействие всегда было инициативой Джеспера и его неослабевающей всепрощающей доброты. Даже сейчас у Каза язык чесался ответить на его разочарование чем-нибудь обидным, доказав его правоту, оставаясь бессердечным боссом Бочки, вокруг которого он высек всю свою жизнь.

Но он прошел весь этот путь не для того, чтобы ругаться с Джеспером. Он не хотел ругаться с Джеспером. Если они поругаются сейчас, если Каз будет как всегда жесток с ним, они наверняка больше никогда друг друга не увидят. И, возможно, оно и к лучшему. Грязные Руки именно так и подумал бы: еще одним беспокоящим отвлечением меньше. Вот только — отвлечением от чего?

Пекка Роллинс исчез.

Скорбь по Джорди не исчезнет.

И Каз скучал по Джесперу, каким бы слабым ни заставляло его чувствовать себя это признание. Он скучал по нему. Поэтому он был здесь.

Каз сглотнул, сжав в кулаки руки в перчатках.

— Я пришел извиниться.

Вся фигура Джеспера замерла, застыла. У него всегда была душа нараспашку, и прямо сейчас Каз почти мог прочитать эмоции, омывающие его. Потрясение (понятно). Страх (почему?). Надежда (необоснованная, но в этом весь Джеспер).

И ясное приглашение продолжать.

Каз тренировал речь по пути сюда, и всё равно тяжело было собрать ее воедино.

— Я сожалею о всех тех случаях, когда был груб и жесток с тобой, — сказал он. — Я делал это нарочно.

Джеспер испустил короткий смешок, который прозвучал почти как рыдание.

— Ты ведь понимаешь, что так делаешь еще хуже?

Каз кивнул:

— Понимаю, — он сжал трость между коленей, находя в ней некую призрачную поддержку. — Когда я присоединился к Отбросам, я не хотел заводить друзей. Я не хотел полагаться на других людей. Ни на банду, ни на кого. Но ты… — его хватка стала крепче. — С тобой очень сложно было не подружиться.

Джеспер держался абсолютно неподвижно — Каз ни разу еще не видел его таким, — всё свое внимание безраздельно посвятив ему. Каз не был готов к тому, какое ошеломление испытает, оказавшись в ярком фокусе его внимания.

— Даже когда ты говоришь что-то приятное, — с мягкой грустью произнес Джеспер, — в твоих устах это звучит как обвинение.

— Так я чувствовал. Я злился на тебя за это.

— За то, что я был твоим другом?

— Да.

Джеспер недоверчиво покачал головой:

— Это полное дерьмо, Каз.

— Я знаю.

На это у Джеспера не нашлось ответа. Он устремил взгляд в потолок, похоже, глубоко погрузившись в свои мысли. А потом наклонился вперед.

И решительно повторил вопрос, который задал полгода назад:

— Кто такой Джорди?

Ослабевшие мышцы в ноге Каза дернулись, послав вспышку боли, ураган привидений, трупов и зловонных вод. Одно упоминание имени Джорди было приливной волной — он хотел сбежать, хотел утонуть.

Но для этого он и пришел сюда.

Загладить вину.

— Мой брат, — признался Каз так тихо, что было чудом, что его вообще услышали.

Тысячи вопросов сверкнули в глазах Джеспера, но он предоставил Казу возможность высказаться.

Каз никогда не говорил об этом ни с кем, кроме Инеж на том корабле по пути в Ледовый Двор, и Пеккой Роллинсом, когда осуществил свою месть.

Но Инеж была в море.

Пекка Роллинс исчез.

И Джеспер заслуживал знать, по крайней мере какую-то часть. Он помогал Казу, спасал Каза, верил Казу. Он заслуживал несколько кусочков того, кем Каз был на самом деле, даже если это разбитые и разодранные кусочки.

— Мы выросли на ферме неподалеку от Лижа, — тихо начал он. — После того, как наш отец умер, Джорди повез нас в Кеттердам. Он пытался заботиться обо мне, но он…

Каз закрыл глаза, отчаянно пытаясь не подпускать к себе демонов. Но не слишком хорошо с этим справлялся. Их холодные пальцы хватали его запястья, вцеплялись в горло, тащили обратно в глубины гавани. Он попытался сосредоточиться на комнате, на коже кресла, на пульсирующей боли в ноге, на неотрывно направленных на него серых глазах Джеспера.

— Он доверился не тем людям, — сумел произнести Каз, — и мы заплатили за это.

— Значит, поэтому я напоминаю тебе его? — спросил Джеспер. — Потому что я недостаточно надежен…

Каз перебил его:

— Ты напоминаешь мне его, потому что ты дорог мне.

Джеспер вытаращился на него так, словно он врезал ему в живот.

— Всё… — продолжил Каз, ненавидя дрожь в своем голосе. — Всё то дерьмо, которым я являюсь сегодня — появилось, потому что однажды мне был дорог кто-то, и город забрал его у меня. Я пообещал себе, что больше никогда не буду таким слабым, — он заметил, что начал дрожать; с острым всплеском стыда Каз заставил свое тело замереть. — Это не извинение, — выплюнул он. — Я не ищу твоего прощения. Я просто хотел объяснить, чтобы ты… Чтобы ты знал.

Когда Каз поднял на него взгляд, у Джеспера в глазах стояли слезы.

Но это не было жалостью — не совсем. Это было гораздо сложнее, чем жалость, и возможно, потому принять это было легче.

— Спасибо… что сказал, — пробормотал Джеспер. — И спасибо, что не просишь прощения.

Каз напряженно кивнул:

— Прощение заслуживают, а не просят.

Джеспер улыбнулся:

— Звучит подозрительно похоже на одну из поговорок Инеж. Она как-то сказала мне нечто похожее.

Ублюдок Бочки определенно не краснеет.

— Она плохо на меня влияет.

— Явно.

Джеспер опустил взгляд в пол, его пальцы барабанили по бедрам, как он всегда делал, когда напряженно размышлял. Он вскочил с кресла и налил себе воды с лимоном из кувшина.

— То, что она делает — поразительно, да?

— Охотится на работорговцев? — уточнил Каз.

— Меняет мир к лучшему.

«Поразительно» было лишь жалкой тенью той гордости, которую испытывал Каз, когда думал, сколько совершила Инеж за последние шесть месяцев. Она научилась всему, что надо знать о мореходстве, усваивая новые знания так же легко, как научилась быть лучшим пауком Бочки, и собрала себе компетентную надежную команду. Месяц назад «Призрак» уничтожил свой первый рабовладельческий корабль. Бесшумные, как ночь, они проскользнули на борт, освободив детей и убив всех членов команды.

Официально работорговцы попали в сильный шторм по пути в Кеттердам — любезность от Приливного, которого рвение Инеж вдохновило присоединиться к команде. Но уже распространялись слухи о мстительном призрачном корабле, и Каз слышал, как в Западном Обруче шепчут городские легенды.

Инеж только начинала, но скоро они научатся бояться ее.

Каз адресовал Джесперу полуулыбку.

— Полагаю, я не должен удивляться, что ты тоже любишь менять мир.

— Ну, — смущенно ответил Джеспер, — может, не мир; я знаю пределы своих возможностей.

— Ты мог бы, — просто сказал Каз. — Ты мог бы что угодно.

Они ворвались в Ледовый Двор. Они украли фьерданский танк. Они одержали верх над одними из самых опасных и богатых людей мира. Если бы Джеспер захотел что-то изменить, кто бы мог остановить его?

Джеспер сжал губами обод стакана, выглядя задумчивым. Он поставил стакан.

— Что насчет тебя? Разве нет чего-то, что ты хотел бы изменить?

«Разве никогда не было другой мечты?» — эхом прозвучал голос Инеж. В то время он был не способен ответить ей. И всё еще не мог.

Откуда ему знать после всех этих лет?

— Я не слишком склонен к мечтам, — сказал Каз. — Но если ты найдешь свой путь и тебе понадобится коварный ублюдок, чтобы добраться до цели…

— Ты поможешь мне? — нерешительно спросил Джеспер, словно никогда прежде не рассматривал такую возможность.

Разве не так мы поступаем? Разве я не обязан тебе этим после всего?

Вслух Каз просто ответил:

— Да.

Приблизился звук шагов, за которым последовал вежливый стук в дверь.

Дверь скрипнула, и в комнату вошел Уайлен со своим извечно смущенным и застенчивым видом, хотя, возможно, это из-за присутствия Каза. Купчонок всегда боялся его. Наедине с Джеспером он наверняка был раскованнее.

— Привет, Каз. Давно не виделись, — робко произнес Уайлен, словно был незваным гостем в собственном доме. — Мы подаем обед. Ты… — он не договорил, посмотрев на Джеспера с невысказанным вопросом.

Джеспер повернулся к Казу:

— Хочешь пообедать с нами? Повар готовит до неприличия роскошно.

Его тон не был собственно неуверенным, но осторожным. В прежние времена Каз никогда не принимал ничьих предложений провести вместе свободное время, так что даже Джеспер перестал спрашивать, или по крайней мере перестал спрашивать всерьез. Это было искреннее предложение, но в то же время проверка их новых границ.

Мы теперь те, кто может вместе обедать?

Каз с удивлением обнаружил, что хочет этого. И что за странное чувство: хотеть. После стольких лет нужды, он всё еще привыкал к этому более мягкому, гораздо более тревожному чувству.

Но нога болела, и он уже ощущал себя слишком обнаженным, слишком ошеломленным всем, что сказал и не сказал во время этого разговора.

Так что Каз ответил:

— Не сегодня, — и однако добавил: — Я мог бы прийти на следующей неделе.

Джеспер лучезарно улыбнулся:

— Ужин в субботу?

Сам не веря до конца, что делает это, Каз согласился.