In vino veritas (джен)

Так пляши же под дудочку смерти

Белым вихрем золы от костров;

Люди добрые, верьте — не верьте,

Это бал живых мертвецов.

© Сны саламандры

— Господь, упаси грешную душу! А его вообще нашли?

— Нашли, да без головы, — жизнерадостно рассказывает Аластор, положив лодыжку на колено и поведя носком ботинка, — теперь, думаю, губернатор пьёт вино из черепа.

— А нечего было поместье грабить, — торжествует Мимзи, медля приложиться к фляжке: сегодня она впервые посетила пиршество после Жатвы, — больше из-за любопытства, чем из-за голода, — но почти ни к чему не притронулась и даже не попробовала абсент с пряностями, предпочтя собственный. Мимзи много пьёт, много ругается и до сих пор не выбросила кольцо мужа, — при жизни она вышла замуж совсем молодой и даже успела побывать матерью: где-то там, наверху, у Мимзи остался сынок, и Аластор видит, что порой она по нему тоскует. — От губернатора Осе ещё никто по своей воле не вышел.

— Может, он сам в своём доме теряется, м-м? Оттого-то и не выходит на люди.

Мимзи прыскает ещё громче, шлёпнув его по плечу, и с завистью озирается на тех, у кого до сих пор есть силы веселиться.

— Я так понимаю, ты меня больше не пригласишь?

— Благодарствую, — вежливо отказывается Аластор, плеснув себе ещё глоток, — у меня ноги болят.

— А помнишь, раньше твои ноги могли гулять до полуночи? Стареешь, — издевается Мимзи.

— О, умоляю! Я моложе вас на восемь лет, миссис Мирьям!

— О! Может, ты просто кого-то ждёшь? Кто же она, эта счастливица?

Рози ведёт в танце с Лемехом, — демон принарядился к пиру по случаю окончания Жатвы и надел рубашку с кружевами, а Рози — новые сапоги. Обычно они обсуждают, каков будет урожай и стоит ли торговать костью с центральным Дитом, но на этот раз всё сводится к ругани: Лемех — богач, обладатель двух жён и многочисленного потомства, его род достаточно обширен, чтобы проявлять высокомерие, и он настаивает «а вот я на вашем-то месте, госпожа губернаторша», и Рози отталкивает его, показав, что больше не намерена ни спорить, ни танцевать.

— О-ой. Она нынче не в духе, ты уж поосторожнее, а то съест, — сочувственно хлопает его по бедру Мимзи, подхватывает скинутые туфли и убегает к кучке грешников, спорящих о чём-то на балканском наречии.

— Рози, — подчёркнуто-чинно кивает Аластор, не глядя в сторону гостьи.

— Ну что, оленёнок, — воркует Рози, и её воркованием можно вспарывать уши, — веселишься?

Аластор поднимает сжатую в когтях чашу, третью по счёту: расскажи ему кто-нибудь тогда, в годы Депрессии и сухого закона, что он будет пить алкоголь на забродившем мясе, — и Аластор бы оценил это как хорошую шутку… возможно, перед тем, как согласился бы, что бог то ли отвернулся от мира, то ли посмеялся, — в который раз! — но кто ж теперь скажет?

— Э, да ты не в духе? Рози, я тебя умоляю, ругай кого угодно, но точно не меня.

— Не ругать тебя? Ещё чего! Ты уже с несколькими женщинами танцевал, хотя должен мне как минимум чарльстон, — требовательно-ревниво выговаривает ему Рози, ткнув пальцем чуть пониже ворота рубашки, — и не приходил в гости полгода. Мне с Лемехом пришлось пойти, а ведь он хромает после того, как сломал бедро, Аластор!

Рози сыта после трапезы, слегка пьяна и взбудоражена руганью: она быстро пьянеет, ей достаточно стакана, — и на её щеках проступает румянец, — печать выцвело-красного с чёрным платья. Красный Рози к лицу, — Аластор смотрит на неё чуть дольше, чем следовало бы, и залпом выпивает до дна.

— Ma chérie, да ты шумишь, как певица в кабаре.

— С каких это пор тебя это смущает?

— Меня-то — нет, а вот Сьюзан — да, — любезно улыбается Аластор лишь ртом, развернув уши, и кивает в сторону источника запаха потёртого вельвета и шкур.

— Тоже мне, сокровище! На кой чёрт тебе этот янки? — кричит Сьюзан, отбирая кусок вяленого мяса у робкого Джудо.

— Не янки, попрошу, — поднимает Аластор обе руки, когтистые и чёрные, и обнажает клыки до дёсен, — а дикси.

С каждой Жатвой в городе каннибалов всё меньше верят в то, что Сьюзан, — сварливая, костлявая, вечно чем-то раздражённая ирландка, — лишится рассудка столь же легко, сколь она пережила во время картофельного голода детей и мужа: благоверный бил её, и Сьюзан даже не пытается вспомнить его имя. «Да, я заколола эту пьяную свинью, этого треклятого лентяя, и сварила из него суп, — гордо признаёт старуха, зажав в зубах прокуренную трубку, — разве такие мужчины на что-то другое годны?»

— Э, Рози, — без обиняков говорит Сьюзан, глядя сверху вниз, и вынимает трубку изо рта, чтобы закусить курево вялениной, — так что, он и правда сокровище? У этого дикси всё под стать плечам?

— О-о, не сомневайтесь, бабушка, — чрезмерно-учтиво поёт Рози, взяв её под локоть, — любая была бы рада… позвольте, я вас к женщинам обратно сопровожу?

— Да пошла ты к чёрту, шлюха! Руки убери!

Сьюзан вздрагивает, — Рози так сжимает запястье когтями, что на коже остаются багровые следы, — вырывается и делает вид, будто хочет замахнуться палкой, а затем, плюнув под ноги, хромает дальше.

— Рози, Рози, ma fleur de lys, — упрекает Аластор, подперев пальцем подбородок, — зачем было её пугать?

— Потому что она напугала Джудо и младших, — напоминает Рози: она садится рядом, бедром к бедру, и от неё пахнет потрохами и лилиями.

— А как же то, что она назвала тебя шлюхой?

— Ничего, это ей зачтётся. Не забывай, я здесь главная, так что поступаю с грешниками как хочу, — с довольным видом отмечает Рози, ложится головой на его плечо и смотрит, как горожане веселятся под волынку Маттая. — Как тебе музыка? Нравится? Маттай инструмент сделал, хочет научиться играть по-шотландски.

— Слышу, — оценивает Аластор и морщится, когда музыкант фальшивит на костяной трубке, зажав мешок под мышкой. — Гм-м… Рози, право! — я бы предпочёл джаз.

Рози тычет его под рёбра, прямо в поясной корсет:

— Ясно. Так плохо играет, да?

— Я так не говорил, — учтиво уходит Аластор от ответа.

mi.by

— Негодяй, нарочно пляшешь вокруг да около?

— Рози, дорогая, да ты прямолинейнее, чем удар топором по шее. Должен же кто-то тебя уравновешивать.

«А чего ты плачешь-то? Хребет ему разруби, он и успокоится, — искренне удивляется Рози, когда очередная горожанка, — местная ли, смертная ли, — жалуется на сожителя. — Хочешь, топор одолжу?»

Народ Рози, — свой, хищный и по-своему милостивый, и грешный, некогда смертный, никому больше не нужный, — гуляет на фестивале, разделяя меж собой рога, глаза, бледные руки, сломанные и в очередной раз прорезавшиеся зубы. Аластор поначалу рассматривает их: один пьёт пиво, другая напивается, третий любезничает с красавицей, изображая любезность поверх голода, — но всё это настолько до боли похоже на Марди Гра, что Аластор, отведя взгляд, поправляет Рози выбившиеся из-под шляпы волосы.

— Рози.

— М-м?

— Ты всегда была такая?

— Уточни, — парирует Рози, сплетя под щекой пальцы. — Это ты про мои навыки дипломатии?

— Нет-нет, уверен, в дипломатии ты неизменно была великолепна, — не удерживается Аластор от того, чтобы её поддеть, — я о другом. Сколько тебе было лет, когда ты впервые сожрала человеческую плоть?

Рози хмурит брови, — угольно-чёрные, под стать цепким глазам без намёка на белки, — но тут же, оживившись, обнажает частокол зубов в мстительной ухмылке:

— Да чтоб я помнила! Один мужлан увязался за мной, когда я гуляла по улице затемно. Вздумал, что ему всё сойдёт с рук, а я выгрызла его язык.

— Пф-ф. Да ему, поди, жить надоело, — издевательски хихикает Аластор. — Что, прямо сразу выгрызла? Одними зубами?

Весто ответа Рози, с присущей ей элегантностью скользнув пальцами по воротнику рубашки под завязку галстука, вонзает в ухо двойной набор клыков, — она всего лишь кусает и лижет, но Аластор ощущает дрожь от загривка до крестца и думает, что чересчур уж пьян: разве уши и шея прежде были настолько чувствительны?

— Аластор, — негромко намекает Рози, оперевшись на ладонь и болтая ногой, — помнишь, что ты мой должник?

— М-м?

— Как минимум один чарльстон.

— Как раз собирался пригласить, — галантно отвечает Аластор, дёрнув ухом, — левым, которое Рози только что прикусила, — сцепляет её пальцы со своими, встряхивает и встаёт, потянув Рози за собой. — Что, так хочешь потанцевать со мной?

— Очень, — с довольным видом кивает та, придерживая юбки, и вскрикивает, когда Аластор бесстыже-бесцеремонно подхватывает её под талию. — Дорогой, я ж так упаду!

— Только не со мной, ma belle, — оскаливается Аластор со всем присущим очарованием и щёлкает двумя пальцами, высвобождая джаз сквозь пелену энтропии, и Маттай закатывает глаза: он равнодушен к музыке моложе девятнадцатого века, — но всё-таки подхватывает песнь американского Юга.

Аластор завлекает Рози за собой в чарльстон, позволяя пиру во время чумы пожрать их обоих с потрохами: двойные юбки захлёстывают её сапоги на шнуровке, и Рози поначалу старательно подражает Аластору, но не поспевает, веселится, берёт под локти, — крепко, но совсем не так, как она сжимала локоть Сьюзан, — и ведёт его под дерево.

— Тц-с, гляди, он её сейчас проглотит по самые гланды, — цокает Аластор языком с полной дозой серьёзности в голосе, заметив, как целуется у колодца молодая пара.

— Дилетант. Не умеет ухаживать, — фыркает Рози в том же тоне и снова кусает его за ушной хрящ, вцепившись когтями в крикливо-красный пиджак поверх выпирающих лопаток.

Аластор по-свойски щекочет её и смеётся.