В начале пути (джен)

Только когда Нагасаки скрылся за горизонтом, молодой японец позволил себе моргнуть. Как знать, когда теперь он увидит город, да и увидит ли вообще?..

Конвой с каждой минутой приближался к Корее, через несколько часов они уже будут в Ульсане, а дальше... Дальше — на север, через весь полуостров. В Маньчжурию. К великому Амуру и сопкам Владивостока...

— Эй, Рокуро, о чём задумался?

— О будущем, Ичиго, о чем же ещё? — парень пожал плечами. — Ну и о прошлом немного...

— Девчонку вспоминаешь? Не бойся, если всё действительно серьёзно, она тебя дождется, а если нет — не стоит и жалеть.

— Беда не в этом, Ичиго. Она медик на «Конго», так что...

— Так что встретитесь во Владивостоке! Не бойся за неё, подумай лучше, как плохо будет, если война кончится раньше, чем мы приплывём!

Рокуро пожал плечами.

— Это было бы наилучшим вариантом, — ответил он. — Короткая война с минимумом потерь и разрушений... Если уж воевать, то только так. А лучше бы и вовсе обойтись без войны.

— Так кто бы спорил, только война — вот она. Ну да ничего, полгода не пройдёт, как будем дома, я тебя уверяю.

— Да услышат ками твои слова, Ичиго, — хмыкнул Рокуро.

Впереди был долгий путь, и нито хэй Окадзима Рокуро даже не пытался представить, куда он его приведёт. В конце концов, никому, кроме достигших Нирваны, не избежать своей кармы...

Плавание было спокойным и очень однообразным — ни враг, ни непогода не потревожили конвой, и уже вечером Первый Токийский полк под крики сержантов высаживался на пристанях Ульсана. Скрипели тали, гудели моторы корабельных кранов, ржали лошади офицеров, вопили грузчики... Рокуро не обращал на эту суету внимания — как и все остальные солдаты, впрочем. Надо было доложиться командиру, узнать у писаря номер вагона, получить патроны... А после этого, согласно приказу, добраться до вагона и лечь спать.

Ичиго, разумеется, уже был в вагоне и, разумеется, занял лучшее место — возле печки. Развалившись на нарах, солдат заложил руки за голову и принялся излагать очередную байку про оборотней. Баек он знал великое множество, рассказывать их любил и, главное, умел, а потому Окадзима не стал перебивать приятеля. Снял шинель, бросил ее не свободные нары и улегся, положив винтовку между собой и стенкой. Простую истину — солдат должен спать, пока только можно — он за два месяца в лагере усвоил на всю оставшуюся жизнь...

— Нито хэй Окадзима! — рявкнул сотё, прервав дрёму.

— Здесь! — Рокуро вскочил.

— Вольно! — помощник взводного черкнул в списке. — отправляемся через полчаса, отбой — прямо сейчас. Все на месте? Отлично!

— Ну и слава Ками-сама, — проворчал Рокуро, снова укладываясь на нары. В вагоне было тепло и спокойно, несмотря на болтовню Ичиго, а война была еще далеко...

Первую остановку эшелон сделал только утром, перед самой побудкой. Полк выгнали на перрон, даже не дав позавтракать, построили и зачитали приказ.

Русская армия пришла в Корею. Сметя артиллерийским огнём пограничные войска, русско-китайская армия, к которой по дороге присоединялись восставшие корейские батальоны, шла на юг.

— Плохо дело, — тихо вздохнул Ичиго. — Сейчас мы двинемся почти без остановок, а потом еще и прямо с марша — в бой. И это будет такая мясорубка...

Окадзима промолчал. В отличие от приятеля он, недавно мобилизованный клерк, не слишком хорошо представлял себе подобное сражение, но и его знаний с лихвой хватало, чтобы понять — Ичиго прав.

Раздалась команда «По вагонам!», и солдаты с облегчением убрались с перрона и путей. Гудок — и поезд тронулся, быстро набирая скорость. Ичиго фыркнул, поставил на печку котелок и принялся греть паёк, заметив:

— Кормёжки нам сегодня не видать...

И оказался прав на все сто процентов — два дня солдаты питались сушёным рисом и лапшой, сдобренными мясными консервами. Всё это время эшелон останавливался только для того, чтобы сменить локомотив. Ну а третий день начался с двенадцатисантиметрового снаряда, взорвавшегося на путях, так что машинист едва успел затормозить...

Окадзима, свалившийся с нар, разразился бранью. Досталось всем: и машинисту, и русским, и даже Ичиго — последний был обвинён в том, что пользовался краплёными картами, чем и навлёк на себя и Окадзиму гнев Ками. Не переставая браниться, он натянул шинель, схватил винтовку и ранец и бросился прочь из вагона.

Снаружи вовсю шел бой — на столь удачно остановившийся поезд немедленно налетел казачий отряд, а вдалеке утреннее солнце блестело на штыках русской пехоты...

— Не, мы влипли, — Ичиго повалился на землю рядом с Рокуро, спешно загоняя в магазин новую обойму. — Наших не видел?

— Все около своих вагонов залегли, — Окадзима мотнул головой в сторону вагона. — С другой стороны наши...

— Вот вы где! — рявкнул высунулся высунувшийся из-под вагона сотё. — Морды в землю!

Оба солдата поспешили выполнить приказ — и очень вовремя. Резкие хлопки винтовок и треск пулемётов перекрыли гулкие выстрелы четырёх горных пушек, служивших полковой артиллерией. Пару секунд спустя над головами казаков вспухли дымные клубки шрапнелей. Отчаянно заржали кони, заметавшиеся под свинцовым градом, полетели на землю раненые и убитые всадники, и атака захлебнулась. Казаки подались назад, японцы бросились за ними, не давая разорвать дистанцию, а поезд с пронзительным свистком двинулся назад.

Рокуро примкнул штык и побежал, на ходу перезаряжая винтовку. Третья обойма... Проклятье, слишком быстро, так патронов до конца боя не хватит! Он передернул затвор, кое-как прицелился и выстрелил — более того, даже попал...

Казаки рассеялись, пехота поднажала, сделала еще два залпа и с воплем «Тэнно хейко банзай!» столкнулась с русской пехотой. Воздух наполнился клубами пыли, дымом, криками «ура!» и «банзай!» и разноязычным матом. Окадзима сжал винтовку, отбил стволом выпад русского солдата, полоснул его штыком по ноге и побежал дальше. За его спиной кто-то коротко вскрикнул, но Окадзима, не обращая внимания, атаковал следующего. Короткий выпад — и рослый бородач, бросившийся на него, удивлённо таращится на штык в животе и падает...

Окадзима не знал, сколько это продлилось — казалось, что целую вечность, хотя судя по солнцу, прошло от силы часа два. Просто в какой-то момент бой прекратился, и нито хэй понял, что сидит, вцепившись в винтовку и привалившись спиной к колесу вагона, солдаты с обеих сторон роют окопы и вяло перестреливаются, а рядом сидит незнакомая девушка с петлицами лейтенанта-медика и осматривает раненого.

— Тюи-сан... Что это за поезд? — вопрос, конечно, странноватый, но достаточно важный, да и вечно после драки всякая чушь в голову лезет...

— Первый артиллерийский полк и ваша же маршевая рота, — ответила тюи, взмахом руки подзывая санитаров. — Ты кто?

— Нито хэй Окадзима Рокуро, тюи-сан.

— Ранен?

Окадзима пошевелился — ничего не болело и не мешало.

— Нет, тюи-сан.

— Тогда выпей спирта и убирайся, — девушка протянула ему колпачок от фляжки.

Окадзима одним глотком опустошил его, судорожно выдохнул, стёр выступившие слезы, поклонился и ушёл искать приятеля.

Ичиго, разумеется, обнаружился возле полевой кухни.

— Живой? — спросил он, полоща котелок.

— Какие новости? — вместо ответа поинтересовался Окадзима, протягивая повару котелок.

— Как тебе сказать... — Ичиго покончил с мытьём посуды и опустил в ручей флягу. — Мы сидим на тридцать восьмой параллели, жрём лапшу с мясом и ждём, кто первым придумает план наступления. И такие дела у нас по всему фронту... Похоже, это будет немного сложнее, чем мы думали.

— Надеюсь, что только немного, — буркнул Рокуро. — У меня, знаешь ли, плохое предчувствие... Кстати, нам-то что делать?

— Видишь, ребята бруствер насыпают? — Ичиго ткнул большим пальцем за плечо. — Так вот, нам дзюнъи велел за ним палатки ставить. Доел? Тогда побежали, и лучше бы тебе пригнуться...

Два солдата выскочили из-за пригорка и, пригибаясь, зигзагами побежали к будущему лагерю. Предстояло сделать множество дел, и при этом ещё и не попасть под русские пули...