Рождество (джен)

Как ни странно, здесь празднуют Рождество. Более того, празднуют куда охотнее, чем в любом другом месте Таиланда. Хотя, празднуют его здесь, мягко говоря, по своему…

Конечно, для большинства обитателей Роанапура это не более, чем очередной повод надраться, но все же даже напиваются в этот день как-то иначе.

Все начинается на рассвете, с истошного звона колоколов Церкви насилия — у Рикардо нет музыкального слуха, и понять, что он пытается вызванивать, я не в состоянии, да и не я один. И не более понятно, где он взял мегафон, но как только ему надоест трезвонить, с колокольни раздается пронзительный крик: «Дева родила! Свет прибывает!»

Свет… Откуда в этом городе свет? Этот город убийц, шлюх и воров, выкидыш Холодной войны… И все же — даже здесь празднуют Рождество. Свет прибывает…

Но главное веселье — сегодня вечером в «Желтом флаге», и его я не пропущу ни за что. Впрочем, остальная команда тоже никогда не пропускает это шоу.

Шоу, кстати говоря, еще и не началось, хотя Эда уже здесь — и более того, дошла до кондиции и распевает Veni Creator на мотив «Желтой розы Техаса».

Допев, монашка влезла на стойку и извлекла из кобуры пистолет. Ну, все, теперь начнется самое главное…

— Вы, болваны-язычники, идете тернистым путем греха! — вот и началось шоу, — все вы безбожники и не желаете слушать глас Создателя! Бог есть любовь, говорю я вам, и уж если вас поймает, то так отлюбит — своих не узнаете! Все вы грешники и не каетесь! Вот ты, Лоттон, — крест обвиняющим перстом указал на Волшебника, — разве ты не знаешь, что трезвенник — мерзость перед ликом господним? Ибо сказал Спаситель: вино есть кровь моя, и пьющий ее бессмертен. Неужели ты готов обречь себя на вечные муки ради своей унылой трезвости?! Говорю тебе, оставь тернистый путь греха и выпей за здоровье Иисуса! И уж коли вы, собачьи дети, избрали тернистый путь греха, то хотя бы не сидите здесь с постными рожами, ибо если грех вредит и душе, и телу, то какой в нем смысл? В чем, я вас спрашиваю, польза от такого греха? Ни малейшей! — она остановилась перевести дух и переключила внимание на новую жертву.

— Узрите сие! — крест ткнул куда-то в нашу сторону, — узрите и возрадуйтесь! Ибо перед нами — союз двух любящих сердец, освященный…

Я бы попал. Честно, я бы угодил ей бутылкой точно в лоб, если бы она не расстреляла ее в полете. Остается утешать себя тем, что я далеко не одинок — попасть в Эду до сих пор не удавалось никому. Даже в напившуюся до проповеднического ража… Впрочем, это все-таки заставило ее вернуться на тернистый путь греха.

— Вы все — гремит со стойки, — грешники, ибо никто из вас, живущих среди язычников, и не помышляет о том, чтобы открыть им свет истины и обратить сердца их к богу и так далее! Нет, вы предпочли тернистый путь греха, и пали так низко, что не пытаетесь даже напиться в хлам во славу божию! Лоттон, нечестивый еретик, я кому говорю?! Как смеешь ты сидеть трезвым здесь и сейчас, в этом месте и в этот день?! Лучше сам раскайся, не то устрою тебе такую епитимью, что и чертям тошно станет! А ты, — тут она заметила Бенни, — что сидишь с такой рожей, словно шекель потерял? Неужели ты думаешь, что пустая бутылка — повод впадать в уныние, кое есть смертный грех? Эй, Бао! Спаси эту душу и сдвинь его с тернистого пути греха новой бутылкой — и место в раю тебе уготовано! Но горе тебе, если не покинешь тернистый путь греха! И вы все… О чем бишь я? А, да! Вы все стоите на тернистом пути греха, который приведет вас… А, в задницу такие дела! Тернистый путь греха — это ваши кислые морды, трезвенники! И пока вы с него не слезете, с этого тернистого пути греха, — не будет вам счастья! Потому что тернистый путь греха… — Эда отчаянно зевает и укладывается на стойку, — в общем, он тернистый, и если кто из вас, грешников, посмеет меня будить, я эти тернии ему в задницу засуну, чтоб не думали, будто тернистый путь греха — так, цветочки!

Алкоголь, наконец, одержал верх в борьбе с пастырским долгом, и сестра Эда самым беспардонным образом задрыхла на барной стойке. Шоу окончено. Конечно, можно подождать и посмотреть, не проснется ли Эда, когда Бао будет стаскивать ее со стойки, но это уже не так интересно. Даже если и проснется — все равно не сможет даже толком обматерить бармена…

В тропиках темнеет быстро, и к тому времени, когда наша четверка вываливается из бара, появляются звезды. Пока еще — только на востоке, за одним исключением — бриллиантовая игла Венеры на еще светлом небе. Венера… Несущая Свет… Не она ли — та самая звезда Вифлеема? Может быть, может — нет, да и какая собственно разница, тем более — мне, видевшему раскаленные узкие улицы Бейт-Лахма. Я не верю в бога гайдзинов — как и в любого другого. И тем не менее, я праздную его рождение вместе со всем этим призрачным городом, темным наследием Холодной войны — просто потому, что всем здесь хочется верить — свет все еще есть, и свет прибывает…

Я не верю в бога гайдзинов, но есть среди его заповедей одна, без которой в этом городе не прожить, и она коротка и безжалостна, как наши жизни…

— Эй, Рок, что ты там бормочешь?

Я останавливаюсь, поднимаю глаза к Венере, еще не исчезнувшей за горизонтом и плюющей на огни города, и произношу:

— Продай одежду свою и купи меч.