Мама (джен)

Примечания:

Советую перед прочтением помимо песни "Папины дочки", прослушать песню "The man behind the slaughter" Living Tombstone. Для атмосферы)

Готовьте платочки :)

—Опять телефон забыл? Он на столе. Должен сам все помнить, я тебе не…

Олежа поворачивает голову в сторону двери, чтобы в очередной раз взглянуть на Диму и поворчать ему о забывчивости, но он тут же замолкает. Внутри происходит непонятная дрожь, все тело словно замирает, а зрачки сужаются, вглядываясь в такую непривычную в этом месте фигуру. Настолько чужую, давно забытую и тусклую, но такую желанную, отчего у духа что-то больно екает внутри. Он безотрывно глядит на вошедшую фигуру, с каким-то сожалением, с грустным трепетом и нерешительно опускается с подоконника. В голове вспыхнуло около тысячи мыслей, столько слов и вопросов. Горло словно скукоживается от нарастающей боли, что заставляет волноваться еще больше от осознания, кто перед ним.

—Мама?..

Тихо выдавливает Олежа, встречаясь со знакомыми, но теперь уже давно потухшими глазами.

Перед ним стояла высокая худая женщина с бело-седыми волосами, что казались жесткими, словно иссохшими. На шее красовался красный шарф, знакомый, потускневший. Он свисал с нее как старая кожа, как старое горе, которое она давно хранила в себе и не знала как избавиться. Или не хотела.

Полина тяжело выдыхает и устремляет задумчивый и томный взгляд в темное окно. За ним шел неумолимым потоком снегопад, что покрывал вечно живой и яркий город в праздничную пелену, от которой было далеко не весело. И не радужно на душе.

Олежа чувствует эту глубокую тоску. В такие моменты он бросается к матери на шею, крепко обнимает и долго-долго прижимает к себе, чувствуя ее дрожащее дыхание, чувствуя, как горячие слезы текут по его плечу и как быстро стучит ее слабое, измученное, материнское сердце. Затем обычно бывают ласковые слова, шепот и откровения, которые заканчивались улыбками и смехом, но сейчас…

Олежа чувствовал себя как никогда беспомощным. Он хотел что-то сказать, хоть как-то утешить убитую горем маму, но не мог. Он словно был привязан к полу, призрачное тело оплело тяжелыми оковами, сдавливающие легкие и горло, от чего было невыносимо больно. Не фантомно, а совсем по-настоящему, как при жизни. Олежа приоткрывает рот, но слова не выдавливаются, не хотят выходить наружу. Ведь он понимает, что мама не услышит. Мама не увидит. Мама не почувствует. Мама больше не поможет. Ее отделяет большой пласт, который не перешагнуть, не укоротить, не обойти. На глазах у Олежи выступают слезы. Он невольно вытягивает руку в сторону матери и снова встречается с этим взглядом. Столько холода, боли и трагедии в них, что приносит невыносимое отчаяние, беспомощность… Олежа порывисто выдыхает и опускает ладонь ей на плечо, улыбаясь самыми уголками рта.

Душнова слегка вздрагивает от внезапно возникшего холода в комнате и слабо улыбается, чувствуя, как перед глазами все начинает рябеть, отчего огонечки в домах на улицах расширяются и дребезжат, а дыхание становится рваным, дерганым.

—Еще один Новый Год без тебя…

Проговорила она негромко, не обращая внимания на медленно стекающую слезу по щеке. Легкие сильно сжимало, в горле образовался сухой ком, что дребезжал горло, а в ушах слышался звук биения сердца. Она чуть вздрогнула, ощутив, как нечто холодное сжало ее плечо.

—Колотун у тебя… давай я закрою.

Проговорила она и подошла к окну, провела пальцами по раме и слабо улыбнулась, ощутив особый холодок совсем рядом с собой.

Олежа глядел на нее обеспокоенно, пальцы мелко тряслись, а в голове было много мыслей, много слов, но все они растворялись. Все они исчезали в небытие, совсем как сам Олежа. Он невольно вспомнил, как когда-то в детстве, когда был маленьким ребенком и простужался, мама возилась с ним, смотрела чтобы не мерз, укутывала в пледик, волновалась из-за каждого кашля и кормила горячим бульоном. И несмотря на невкусные лекарства и ужасное состояние, он видел ее ласковый яркий взгляд, чувствовал нежные руки и успокаивался под особенный голос.

И сейчас, видя перед собой блеклый образ детского счастья, Ангела Спасителя с мертвыми глазами, он чувствовал себя одиноко. Чувствовал себя таким же больным и беспомощным, как при простуде. Но в Мире Мертвых ничего не имело значения. Все так, исхода нет. Когда ты мертв, не имеет значения твое состояние, ведь, как парадоксально это не звучало, ты ничего не можешь сделать. Ни на что повлиять, никого не спасти. И так же, тебе никто не сможет помочь. Ты полностью один. Наедине со своей вечной болезнью под названием «Смерть».

—Как ты себя чувствуешь, Олеж? Я… как видишь не очень…

Проговорила приглушенно Полина, глядя куда-то в пустоту, чувствуя, как по щекам текут длинными струйками слезы. Олежа заметил, что у нее были мешки под глазами, нездоровая кожа и треснутые губы, что свидетельствовало о частых нервных припадках, о которых он знал не понаслышке и когда-то давно помогал справиться. Говорил, лечил, гулял и делал все, чтобы сделать ее счастливой, и даже изредка жертвовал своим здоровьем, лишь бы ей было легче.

Олежа тихонько приближается и снова ловит на себе этот потускневший взгляд Душновой, что заставляет невольно вздрогнуть. Он вглядывается в ее глаза, ощущая, как огромная пропасть расширяется, образуя глубокий кратер между ними с острыми камнями и черным дном. Как становится с каждым разом холоднее и холоднее, мысли невыносимо воют в голове, тело смыкает фантомными болями, и призрак собирает последние силы, сжимает пальцы в кулаки и резко, неожиданно обнимает маму, издав тихий выдох.

Женщина ощутила, как нечто холодное оплело ее островатые плечи, чуть сжав ткань одежды и надавив на лопатки, отчего она легонько вздрогнула и замерла, стараясь понять что происходит. Она чувствовала что-то странное: сильный холод, словно кто-то рядом раскрыл окно нараспашку и чье-то едва уловимое дыхание, которое складывалось в какой-то невнятный шепот, сливающийся с воем ветром с улицы. Душнова мелко вздрогнула и затаила дыхание, вглядываясь куда-то в пустоту, словно пытаясь найти чьи-то глаза. Знакомые, такие родные и желанные, что прямо сейчас обеспокоенно разглядывали печальное лицо матери. Олежа приближается и кладет голову ей на грудь, прижимая к себе покрепче, настолько, насколько мог и протяжно выдыхает:

-Прости меня…

Мама не уходит. Она лишь вздрагивает от нового порыва холода и чувствует, как у нее содрогается сердце внутри, рискуя выбить с корнем ребра. Чувствует, как кровь стынет в жилах от ужаса и сильной боли, что закупоривает легкие и становится трудно дышать. Она часто слышала голос своего сына. Она часто видела его во снах, в которых он выглядел как маленьким израненным ребенком без глаз и хромающий на одну ногу, жалобно плача и крича что-то неразборчивое. В такие моменты она бежала к нему, крепко обнимала и прижимала к себе, стараясь спасти от всего мира, избавить от страданий и боли. И сейчас роли поменялись.

Мама невольно протягивает руки вперед, медленно, неуверенно, словно она боялась обо что-то обжечься и старалась услышать этот голос снова, пытаясь понять не послышалось ли ей. В последнее время из-за тяжести горя и многих проблем с нервами у нее были звуковые галлюцинации. Ей часто казалось, что она слышит голос Олежи, его звонкий смех, что заставлял ее уставшую душу улыбаться, как он зазывал ее подойти к окну, посмотреть на «птычки», понимая, что это всего лишь иллюзии, которыми тешило убитое горем сознание, лишь бы приглушить нескончаемую боль.

Олежа чувствовал ее страх, чувствовал ее волнение и он пытался изо всех сил прижимаясь к матери, стараясь успокоить, почувствовать себя нужной, любимой. Что сын любит ее даже находясь в другом Мире. Отличимом от Мира Живых, где действуют свои законы. И если бы ему удалось обмануть их, он без промедления перепрыгнул через кратер и прибежал к маме, Оле и родным, вернул бы все, чтобы было как раньше. Вернул бы какой-никакой авторитет в институте, помирился с близким другом, сделал все, что задумывал в жизни… Но чувство беспомощности пожирало его изнутри, елозило и дребезжало его фантомные легкие и он из-за этого злился, чувствовал дрожь в теле и как медленно скатывается по щеке слеза. Невыносимо. Он устал быть мертвым. Устал. Устал!

Вдруг Олежа чувствует, как что-то теплое и неестественное из Мира Живых прикасается к его плечу и он отмирает от своих мыслей, устремляя взгляд прямо на женщину. Он замирает, видя ее слабую улыбку, едва видно дрожащие губы от плача и как теплые, родные, словно пластиковые пальцы трогают его плечо, проходящие насквозь. Полина с неким сожалением, но любопытством и спокойствием смотрит в глаза призрака, что кажутся ей вполне реальными, едва различимыми в отблеске света от окна. Конечно, это была галлюцинация и перед ней не стоит едва различимый силуэт ее сына, что смотрит на нее страдальчески и внимательно. Но она хотела верить. Она хотела верить в то, что эта очередная шутка разума было никто иной как сам Олежа. Добрый, умный, чувственный и тот самый, кто всегда любил ее и помогал во всем, отдавая себя полностью. Она хотела верить.

-Олежа… Солнышко, я тебя люблю.

Проговорила она едва слышно, доставая что-то из кармана пальто. Олежа немного отстранился, продолжая наблюдать за матерью, ощущая, как все застыло от ужаса и непонимания. Неужели она…

-Это тебе… надеюсь ты будешь рад там. Там на небесах…

Она достала небольшую помятую коробочку, что немного тряслась в слабых ладонях женщины. Мама аккуратно открыла и Олежа улыбнулся уголками рта, увидя небольшой бумажный кораблик. Старый, довольно потрепанный, с двумя непонятными каракулями и детскими рисунками, что были полустертыми, но они вызывали теплые воспоминания из детства. Мама положила кораблик на подоконник и тяжело вздохнула, взглянув в окно, за которым давно прошел снегопад и было тихо, холодно и пусто. Пусто в обоих сердцах присутствующих в комнате.

Олежа чуть опустил голову и коснулся пальцами носик кораблика, слегка качнув на месте и перевел взгляд на маму. Красивая, иссохшая, печальная, но такая хорошенькая. Ее неиссякаемое добро выражалась в ее словах, потухших глазах и движениях, и чем больше он на нее смотрел, тем больше он гордился ею. Тем сильнее хотел ей помочь.

-Когда оттает снег, -Неожиданно заговорила Полина, шмыгая носом. -Когда будет менее холодно… можешь пустить этот кораблик по воде? Пусть он отправится в твой Мир, как подарок… как напоминание о нашем… о нас…

И она устремила проникновенный и такой томный взгляд в сторону призрака, немного поджав губы и глядя с мольбой, вниманием. Олежа был искренне тронут ее словами. Он видел ее любовь и болезнь, что пожирала ее изнутри, но при этом она находила в себе силы, чтобы выразить свои чувства, выразить все то, что есть на душе, подспудно понимая, что она прямо сейчас говорила в пустоту. Олежа слабо улыбается, вытягивает руку и прикасается к ладони матери, чуть сжимая тонкими пальцами. Отчего та слегка дергается, но не отшатывается назад, вглядываясь в едва видные глаза сына. Может это и не галлюцинация?

-Конечно, мама.

И Олежа приобнимает маму рукой, чуть касаясь ее ног хвостом, но та не дергается от холода, а лишь позволяет чему-то фантомному обнимать ее, начиная мелко дрожать от подступающего плача. Она знала, что сын где-то рядом. И верила, что с ним будет все хорошо. Там, в другом Мире.

Примечания:

Прошу прощения за долгое ожидание! График учебы в институте довольно забитый и поэтому трудно находить время для писательства, но я постараюсь)

Спасибо за прочтение! Эта история нехило меня зацепила, буду ждать отзывов)