Суккуб (гет)

Боль вторгалась в сознание, настойчиво требуя внимания. Витой костяной шпилькой прокалывала основание черепа и сквозь мозг по диагонали упиралась острием в зрачок левого глаза, начинала давить, словно вознамерившись выбраться наружу. Боль приливными волнами, взываемыми полной луной, расходилась от позвоночника к конечностям, судорогой пробегала по грудной клетке, по легким, превращая дыхание в хрип. Боль — единственное, из-за чего организм все еще продолжал считать себя живым. Сифер открыл глаза от монотонного гула и содрогнулся. Белый потолок. Рябь. Словно десятки тысяч радиостанций одновременно перестали принимать сигнал, образовав единое поле белого шума. Галлюцинация? Сколько бы Улькиорра отдал сейчас за то, чтобы этот потолок принадлежал Лас Ночес…

— Очнулись, Улькиорра-сан?

Часто дыша, арранкар, прилагая неимоверные усилия, попробовал обернуться к источнику голоса. Тело не слушалось, тело стало хуже намокшей ваты — болело, гнило и дурно пахло.

— Вы меня не узнаете? Мы встречались с вами. Не помните? — снова спросил голос. — Вы тогда впервые пришли в Генсей.

Сифер попытался что-то сказать, но вместо этого издал лишь спертый стон, заглушенный бульканьем желчи и крови во рту, и тут же почувствовал, как смердящая жидкость потекла по лицу, затем по шее, как намокла подушка, как чужие руки вытерли ее, его лицо и убрали рвоту. Он снова перевел взгляд на собеседника и облизал губы, давая понять, что хочет пить.

— Ах, сейчас-сейчас, потерпите, — человек торопливо налил воды в стакан из большой бутыли и протянул его арранкару. Тот смотрел с осуждением, но без мольбы, понимая, что над ним издеваются.

Обладатель голоса знал, что у Сифера нет сил удержать емкость с водой, нет сил сделать самостоятельно глоток, нет сил попросить о помощи. Что ж. Он потерпит. И не такое приходилось терпеть. Умереть от жажды — не самый плохой финал. Вот только инстинкты всегда блокируют разум… Безмолвно шевеля губами, как еще живая рыба на сковороде, открывая и закрывая рот, он все же выдавил:

— Воды… воды…

— Конечно-конечно, ни к чему так напрягаться, Улькиорра-сан, — человек приподнял его голову и напоил. — Вы меня по-прежнему не узнали? — серьезно спросил он.

Сифер давно догадался, в чьем доме очнулся, не понимал только, как и почему оказался здесь, и решил подождать, пока хозяин объяснит сам.

— Я Урахара Киске. Помните? Мы встречались с вами. Вы тогда очень искусно отклонили мою атаку голой рукой, — синигами поднял отложенный в сторону веер и чуть прикрыл им лицо. — Кто бы мог подумать, Улькиорра-сан, что спустя столько времени вы, такой беспомощный, будете лежать в моем магазине. Какая замечательная ирония, не находите? — его глаза чуть сузились, и Кватро передернуло — все эти ухмылки, ужимки и полунамеки казались знакомыми, он уже видел такую улыбку — снисходительную и почти заботливую, но в итоге лишь прячущую истинную суть и замысел обладателя — только у другого синигами. Которого считал Богом.

— Зачем вы… — он с трудом снова разомкнул губы, но его перебили.

— Зачем я спас вас? Вы это хотите спросить? — Урахара поднялся и прошелся рядом с футоном Сифера. — Ох, но помилуйте! Вы же бывший Эспада! — сказал он так, словно для него действительно было важно, кем являлся Кватро. — Не пристало бывшему члену десятки сильнейших умирать такой бесславной смертью, какой могли умереть вы. Вы, вероятно, не помните ничего, но датчики синигами засекли вашу реацу в одном из районов Руконгая, и подоспевший отряд охраны намеревался забить вас до смерти, — Сифер напрягся и стал следить за его словами, движениями особенно внимательно, не мигая, не шевелясь и не сомневаясь, что тот лжет. — Не помните? Впрочем вы тогда были не в себе… — на лице Урахары отобразилась озадаченность. — Вы сейчас хорошо себя чувствуете? — вдруг спросил он, наклонившись к Улькиорре и положив тому руку на лоб. — То есть я, конечно, понимаю, что вы сильно ослабли и вашего уровня духовной силы едва хватает на то, чтобы поддерживать жизнь в вашем теле, — словно еще раз напоминая Кватро, что тот и сам знал, — его силы не хватит ни чтобы попытаться сбежать, ни чтобы защитить себя, если сейчас кто-то попробует убить его. — Но все же спрошу еще раз… Вы сейчас хорошо себя чувствуете? — он надавил ладонью сильнее.

— Зачем? — арранкар раздраженно дернул головой, сбрасывая чужую руку, голос его почти выровнялся и звучал теперь требовательно и холодно. Синигами отстранился и снова улыбнулся, поблескивая белками глаз.

— Я же ответил вам, Улькиорра-сан. Ни к чему бывшему члену Эспады принимать такую позорную смерть, какой могли умереть вы. Уж я-то знаю, до чего унизительно для кого-то, вроде вас, не быть в состоянии защитить себя, однако это не повод попирать гордость Эспады и вашего Владыки такими вот выходками. Улькиорра-сан, — Урахара присел на корточки, речь его тянулась не то загадочно, не то сочувственно, а может в ней и вовсе присутствовала скрытая угроза. Лицемер. Совсем как тот самый «владыка». И арранкар снова ощутил тошноту.

— Что вы хотите от меня взамен? Что вам нужно? — не было причин расшаркиваться перед ним. Он синигами. Враг. И Сифер не церемонился. Айзен проиграл. Айзен-сама… Великий… Гениальный… На деле оказался лишь заблудшей, скучающей, одинокой душой, искавшей достойного противника, искавшей понимания, но из-за своего дара обреченный на вечные гонения. И если Улькиорра здесь, если все они — синигами — живы, значит, Айзен-сама пал.

— А с чего вы решили, что мне что-то нужно? — вопросом на вопрос ответил Урахара, чуть наклонив голову вниз и пряча глаза в тени извечно зеленой панамы.

— Вы спасли меня. Значит, я должен вам чем-то отплатить, — грубо бросил Улькиорра, на пробу шевеля правой рукой и думая, что вполне хватило бы одного серо, чтобы спалить здесь все дотла.

— Совершенно ни к чему сводить все к таким вот полярностям, — синигами прижал правое запястье Сифера к полу, показывая, что Кватро находится в безвыходном положении на милости своих врагов.

— Не трогайте меня! — тот занес свободную руку для удара, но Урахара быстро встал и отступил.

— А ведь меня предупреждали, что у вас весьма скверный характер, Улькиорра-сан, — он словно сетовал на свою забывчивость, потирая лоб. — Да и с чего вы взяли, доблестный Улькиорра-сан, что я спас вас по собственному желанию? — Киске вдруг посмотрел надменно и с насмешкой на разбитого, озлобленного Сифера.

— Вы ученый. Не удивлюсь, если вы, как ученый, захотите сделать меня предметом ваших исследований. Я знаю, с каким пристрастием вы и Куротсучи Маюри занимались изучением квинси как вида. Я знаю, как Айзен-сама восхищался вами. Это говорит о многом, — Сифер рассуждал так, как думал бы на его месте любой, оказавшийся в стане врагов. Он действительно не помнил ни того, каким образом оказался в Сейрейтее, ни того, кто и как спас его, ни того, сколько прошло времени с момента их сражения с Ичиго, ни того, как вообще выжил.

— И все же вы заблуждаетесь, думая, что я сделал это по собственному желанию, — он деловито заложил руки за спину и отвернулся. — Я лишь выполнил просьбу одного человека, который очень желал вас спасти когда-то давно, но не смог, — мрачно подытожил Урахара. Сифер сглотнул.

— Невозможно, — отрезал он, ни капли не сомневаясь, что синигами просто глумится над ним, узнав каким-то образом подробности той битвы на крыше Лас Ночес и его интереса к бывшей теперь уже пленнице. — Это невозможно… — полушепотом выдавил он из себя и в ожидании посмотрел на Киске, словно умоляя того смилостивиться и не мучить больше бессмысленными, бессвязными и даже глупыми воспоминаниями. — Она не придет… — его губы задрожали. Слабость навалилась с двойной силой, погребла под собой все логические доводы и умозаключения, и Улькиорра снова тяжело задышал, часто-часто сглатывая. — Она не придет, — утвердил он и уставился на стену, стараясь сфокусировать взгляд.

— Я бы на вашем месте не терял надежды, Улькиорра-сан, — серьезно проговорил Урахара, оборачиваясь. Кватро с ужасом посмотрел на него. Проклятое чувство дежа-вю преследовало его все время, что он был здесь. Ему уже говорили о надежде, он уже видел, как та, что не хотела терять надежду, чуть не стала причиной смерти всех своих друзей, а стоило ему — Сиферу — начать надеяться на что-то, как он буквально обезумел, что в итоге и привело к его собственной гибели.

— Нет… Хватит… Уходите, — слабо и почти жалобно пробормотал он, плотнее кутаясь в одеяло. Лицо его в мгновенье осунулось и почти постарело, тело, которое когда-то он мог восстанавливать за долю секунды, сейчас превратилось в бремя, и он попытался отвернуться от наблюдавшего за ним синигами, словно стыдясь того, что выжил. — Я устал. Уходите, — подавленно попросил он. — Пожалуйста.

— Вы, верно, голодны, Улькиорра-сан? — видя, как Кватро занервничал, Урахара перевел тему, неотрывно продолжая следить за его реакцией на упоминание в беседе третьего лица. — Попрошу Уруру принести вам поесть. Отдыхайте, — с этими словами он вышел, а Сифер провалился в сон.

Когда он очнулся снова, в помещении было темно и приторно, одурманивающе пахло какими-то благовониями. Явно ощущалось чье-то присутствие. Чье-то мерное дыхание было совсем рядом, касалось его плеча, чье-то тело прижималось к нему почти вплотную, чьи-то руки покоились у него на груди.

— Кто здесь? — настороженно спросил арранкар, стараясь отодвинуться. Человек рядом вздрогнул и дернулся.

— Уль… Улькиорра?

— Ты??! — он шарахнулся. Тело не болело больше, не было и следа на былую слабость, но реацу так и не восстановилась, и дисбаланс силы заставлял с двойным вниманием следить за каждым шорохом. Человек завозился и зажег напольную лампу, освещая свое обеспокоенное лицо. — Что?!

— Улькиорра-кун! — Иноуэ растерянно и сонно улыбалась, пытаясь скрыть подступающие слезы. Еще мгновение, и Кватро решил бы, что ему все это привиделось, что Женщина просто пришла к нему в комнату, напуганная обитателями Лас Ночес, в надежде найти защиту и задремала. И потому он держался на расстоянии, хмурился и смотрел исподлобья, не веря своим глазам. Словно перед ним был дикий зверь, который сейчас, вот в это самое мгновение, бросится и задушит его своей надеждой, искренностью, верой, добротой, состраданием и еще черт знает чем. Девушка постаралась чуть смягчить взгляд и осторожно, не спеша протянула руку к его лицу. Улькиорре стало не по себе. Точно. Это ведь он животное, он Пустой, его она должна бояться, а не наоборот. Она провела по его щеке, словно успокаивая. — Ты живой… Правда, живой… — Кватро напрягся, насторожился, готовый в любое мгновенье атаковать, но не отстранился.

— Зачем ты пришла? — сдавленно прошептал Сифер. — Зачем ты спасла меня? Какой во всем этом смысл? — его серьезное, бледное лицо в мареве мягкого, желтого света ночника казалось совсем полупризрачным, совсем неживым, неестественным; и отблеск огня замерзал в зеленых глазах. Словно демон-инкуб из самых глубин преисподней поднялся, влекомый ароматом души божественной Женщины, но столкнулся с подобной себе. — Я тебя спросил, Женщина, — Иноуэ прикрыла рот ладонью, будто испугавшись, и шумно выдохнула, пытаясь сдержать смесь боли и радости. Она дернулась к нему, но осеклась, подавляя на ходу свой импульс. «Женщина»… то самое «женщина»… женщина, женщина, женщина… Сколько раз он так звал ее? Сколько раз так звали ее другие? Почему только из его уст это не звучало оскорбительно, почему сейчас это «женщина» обернулось вокруг ее сердца коконом счастья?

— Живой… — она все неверяще смотрела на Улькиорру, — Я просто… — снова улыбнулась немного нервно и радостно, — просто хотела, чтобы ты жил… Понимаешь?

— Ну и зачем? Теперь… — перебил он ее, глядя с укором и осуждением, давая ей понять, что у него ничего не осталось: ни крова, ни силы, ни товарищей, ни цели, ни смысла — ничего, что раньше держало его.

— Ты сердишься? — Иноуэ вся сжалась в испуге.

— Я не понимаю, — оборвал Кватро — словно гвоздь в крышку гроба.

Снова. Все снова повторяется. Виток, еще один, цикл, фрактал, золотое сечение. Снова они спорят, снова она жалеет его и старается переубедить, снова он не понимает и не подпускает ее к себе. Как гигантский уроборос на бескрайних просторах беззвездной Вселенной. Точнее, кожа его — старая и полуистлевшая — все, что осталось от них.

— Это что? Своеобразный комплекс вины? — Сифер все не унимался, как будто мало ему было ее слез там, в тронном зале и на крыше, и в ее покоях, и теперь. — Урахара Киске сказал, что ты сожалела, что не спасла меня тогда. Или это банальный эгоизм, Женщина? — и он злился, он не понимал, он хотел понять, жаждал снова заполучить ее, раз уж судьба так благосклонна к нему. Он тогда не успел, но успеет сейчас, уж сейчас-то их время никто не отнимет, никто не решится забрать у них вечность. Мир стал слишком добр к нему, слишком податлив, и грех — не использовать блага, которые он предлагает. Мир слишком запутался и сделался странным настолько, что становилось сложно дышать. Иноуэ вмиг погрустнела и будто бы даже разочаровалась. Верно. Чего она ждала? Что он бросится к ней на шею, причитая, что счастлив видеть ее, или что будет благодарить за чудесное воскрешение? Глупости, — как сказал бы сам Улькиорра.

— Нет, я просто… просто… — она заревела в голос, шмыгая носом и на коленках подползая к Сиферу ближе, как гигантское насекомое. И он подпустил. Снова. Впрочем, как и всегда. И закрыл глаза — лишь бы не видеть ее счастливо грустного взгляда, ее требовательного взгляда, ее безысходно исполненного надеждой взгляда, позволяя обнять себя, прикасаться к плечам, к животу, очерчивать контур дыры и в смирении успокоиться, наконец, у него на груди. — Я просто счастлива, что ты жив, Улькиорра, — прошептала она ему в области сердца, задевая губами бледный сосок.

— Зачем ты пришла… — еще немного — и он снова потерпит поражение; его постулаты, основы поведения, знания об этом мире и мире, где он родился — все снова окажется глупым, неверным, рассыплется, разлетится, перестанет существовать, ничего не оставив взамен. Он прерывисто вдохнул. — Ты пахнешь, как он…

— Как кто, Улькиорра? — Иноуэ провела ладонью по своим ребрам, задирая и стягивая кофту. Обнаженная по пояс, она снова прильнула к нему.

— Как Ичиго. Ты пахнешь им, — он дернулся, стараясь отодвинуться, чтобы видеть ее лицо. — Зачем ты пришла? — почти беспомощно прошептал он.

— Чтобы быть с тобой, Улькиорра, — Орихиме улыбалась. И арранкар вдруг заметил, что она изменилась. Ее невинность, наивность и простота давно исчезли, а, может, и умерли вовсе, распались, рассыпались еще там, на крыше Лас Ночес. Бесконечные войны, сражения, гибель друзей никогда не проходят бесследно, коверкая, уродуя душу, заставляя бежать от реальности, принимать ее, как насмешку над правдой, над смертью. Глупо было надеяться, что она осталась прежней, когда и от него прежнего почти ничего не осталось…

— Я не понимаю, чего ты хочешь, — настороженно произнес он, чуть приподнимаясь на локте и желая лучше рассмотреть ее лицо, чтобы отметить для себя все перемены в нем.

— Быть с тобой, я ведь сказала, — просто ответила Иноуэ и припала губами к его шее, целуя.

— Прекрати, — он сдавил ей щеки, отстраняя, уверенный, что ее рот теперь наполнился кровью. — Ты пахнешь им. Зачем ты ко мне пришла? — он сжал сильнее.

— Разве ты не любил меня когда-то? — Орихиме нахмурилась, а потом звонко ударила его. — Лжец! Лжец и лицемер, — Сифер отпустил и поджал губы. В отличие от не привыкшего к спешке в беседе Кватро, Иноуэ отчетливо знала, что у них не так много времени. — Разве не был влюблен? — она снова наклонилась к нему.

— Что за бред ты несешь? — почти паникуя, он выставил руку вперед, не давай ей приблизиться.

— Ты весь дрожишь, Улькиорра. Успокойся, — Химе коснулась губами его пальцев, потом, заставляя обнять ее, снова легла к нему на грудь, нежно гладя его плечи, — успокойся. Я пришла, чтобы быть эту ночь с тобой. С тобой одним. Быть может… Быть может, кто-то из нас даже станет счастливым, — девушка все шептала мирные, мерные, мертвые, бесцветные фразы, такие, что говорят всем, какие, наверно, Нноитра или Гриммджоу говорили своим любовницам… И Сифер все никак мог одолеть нервную дрожь и тревогу, проклиная себя за слабость.

— И что будет потом? — наконец, едва слышно, произнес он.

— Утром я уйду, — легко ответила Иноуэ, улыбаясь.

— Вот как… К нему? — гневно спросил арранкар. Химе чуть приподнялась и поцеловала его… Медленно, смакуя каждое движение, думая, что, наверняка, для Сифера это первый поцелуй. Отстранившись, она попросила:

— Просто будь со мной, хорошо?

— Не пущу, — безнадежно выдавил Улькиорра. — Зачем ты пришла? Ты же его… л-любишь! Я же видел это! Я своими глазами видел это! Ты же одной своей проклятой верой вернула его из мертвых! Так зачем ты ко мне пришла? Зачем ты меня воскресила? — не было причин больше прятать свои эмоции, не было смысла продолжать носить маску равнодушия. Да и сил на нее не было тоже. — Думаешь, мне только это нужно? Равняешь меня с кем-то вроде Нноитры? — он, наконец, поднялся и прошелся по комнате. Орихиме молчала, натянув на себя одеяло, застыдившись себя и Улькиорры, и всего, что могло между ними случиться. — Не понимаю! — он навис над ней. — Зачем ты пришла? Выторговывать у меня жизнь Ичиго Куросаки? Боишься, что я верну себе когда-нибудь свою силу и решу отомстить ему за свое поражение, за то, что он отнял тебя, мой кров и одолел Айзена-саму? Отвратительно! — он едва сдерживался, чтобы не ударить ее. Никогда прежде он не гневался так, как сейчас, никогда не чувствовал себя таким оскорбленным. А она лишь улыбалась, глядя на него с нежностью и состраданием. — Как же ты вернешься к нему потом? Как потом будешь терпеть его прикосновения? Не противно тебе? — Сифер тяжело дышал. Злость поднималась в нем, как лава, окатывая тело жаром.

— Я всегда знала, что внутри ты именно такой, Улькиорра-кун, — Иноуэ подобрала под себя ноги и грустно посмотрела на него, — весь такой правильный и честный, как рыцарь из сказок, — стало нестерпимо больно в груди. Что она наделала? Снова обидела его, снова не заметила этого, а он лишь хотел, чтобы она навсегда осталась с ним, как и тогда, на крыше, он лишь хотел, чтобы она признала его, чтобы она его выбрала. — А я, знаешь, больше не такая, как была раньше… — она судорожно обхватила себя руками. — Все изменилось… — с сожалением и тоской проговорила Химе, уставившись в пол, как в зеркало, где проплывали перед глазами ее поступки, ее чувства, вся ее жизнь.

— Не пущу. Решишь уйти к нему — убью, — словно в противовес ее словам зашипел Кватро.

— Но я не могу не уйти, Улькиорра, — занудно повторила она, объясняя, как маленькому ребенку, какую-то совершенно простую вещь, которая взрослым кажется элементарной, а ему — Кватро — совсем не дается.

— Как ты так можешь? Торговать собой, как шлюха, — девушка встала и потянулась снова к его лицу. — Не трогай меня. Убирайся, — он хлестко ударил ее по ладони, скривившись в ужасе и отвращении.

— Перестань, ладно? — словно не слыша его, она опять прижалась к нему, перехватывая его руки. И Сифер послушно замер, вновь опоенный ее сладостной красотой и силой. — Просто… Наверное, все в наших жизнях пошло не так, да?.. Просто я когда-то неправильно тебя поняла… Неправильно поступила… А когда поняла правильно, было уже очень поздно. И теперь поздно. И у нас с тобой есть вот только эта ночь, и все. Понимаешь? — он знал, что она плачет, чувствовал, как ее сожаление о былом, о том, что она не успела сделать и теперь уже никогда не успеет, пробуждают внутри него самого что-то пугающее, что-то настолько человеческое, что захотелось размозжить себе череп, лишь бы прекратить этот кошмар.

— Не пущу, — в отчаянье повторил он, как мантру, — нет. Не смей уходить. Ты же не нужна ему! И никогда не была нужна. Ты моя, Женщина. Ты мне нужна! — беспокойно, беспомощно он снова доказывал ей то, что она и так знала, но что не было нужно ей самой. — Все, что есть в тебе, все, что связано с тобой, — мое! Мое! — он схватил ее за волосы.

Орихиме безвольно подалась за его рукой. Да, наверняка, эта ночь ничего не изменит, а сделает только хуже, только больнее, но она не смогла придумать ничего лучше, кроме как прийти сюда ради спасения их с Куросаки-куном и без того заведомого обреченного будущего. А может, она наоборот искала таким образом возможности умереть, чтобы избавиться от терзаний и ненависти к себе...

— Поцелуй меня… — печально попросила она, во взгляде ее не было ничего, кроме таких знакомых Сиферу безнадежности и смирения. Ему — Куросаки — она дарила все прекрасное, что хранила в душе, а Улькиорре оставила лишь один негатив. — Представь, что мы, знаешь, в Лас Ночес, в тронном зале, к примеру. Ты ведь, наверное, думал, что если Айзен-сама одержит победу и меня не убьют, то тебе позволят забрать меня. Представь, что так и случилось и мы сейчас с тобой в замке вдвоем. Ни души нет вокруг. Представь, что я люблю тебя, Улькиорра. Представь, что ты сам можешь меня полюбить, — ее голос струился по не знавшей ласки коже Пустого, невесомо касался ключиц и предплечий, вплетался в волосы и заползал в дыру. Ее руки — те самые, которыми она, как богиня, воскрешала врагов и товарищей, — сейчас обнимали и гладили Сифера, возбуждая, распаляя, распиная и без того изнуренную плоть. — Отпусти себя. Забудь обо всем. Ничего не существует, — Орихиме пылко дышала, покрывая поцелуями его впалую грудь, оглаживая спину, делая его таким бесполезным, беспомощным, вынуждая снова лечь на футон. Когда она нависла над Кватро, прижимаясь к нему всем своим жаром, он застонал, обессиленный этой мучительной ночью, рванулся и обнял ее.

— Это ад, — прошептал он ей в шею, — это ад, Женщина, — она двигалась, склонившись над ним, сначала медленно, потом чуть быстрее и грубо, ловя ртом его стоны, думая, что он все же, наверно, чувствует гораздо больше, чем старается показать, оставляя кровавые раны на его животе. — Это ад, — рвано дыша, он поцеловал ее в щеку, затем в губы, увлекаемый ее покорностью. Орихиме остановила его, отстранила, окутала, опутала своими волосами, страстью и похотью, вседозволенностью и бесстыдством. Улькиорра охнул, зажимая себе рот ладонью. По телу конвульсиями расходился оргазм, пламенной мглой застилая глаза, парализуя биение сердца. — Это ад, — подытожил он на выдохе.

— Я убью нас утром, — он лежал, повернувшись к Иноуэ спиной, расслабленный и уставший. Не хотелось ни думать, ни двигаться, а сделать так, как сказала Женщина — представить, что они сейчас в Лас Ночес и у них впереди вселенная времени. И никто не вторгнется больше в их мир, не придет, не разрушит, и незачем больше никому умирать.

— Значит, утром мы умрем, — девушка смеялась, оглаживая его лопатки, плечи, ребра, ягодицы, пробуя на язык его пот и думая, что за каких-то несколько часов этот Пустой, арранкар, не человек, монстр, убийца стал ей таким родным, каким Куросаки не стал за всю жизнь.

— Зачем тебе возвращаться? — безысходно спросил Сифер, ощущая обнаженное, горячее тело своей бывшей Принцессы рядом. — Ты словно хочешь наказать себя всем этим за что-то, — он поймал ее руку и приблизил к губам.

— Я люблю тебя, Улькиорра, — спокойно ответила Иноуэ. — Просто его я люблю сильнее… И это мой крест, — она утвердила это, как самую естественную вещь. И Кватро, чувствуя, как ярость вновь поднимается к горлу, сжал кулаки, стараясь себя успокоить.

— Нравится меня унижать? — он обернулся, презрительно глядя на нее. — Это, наверное, так забавно, да? В Лас Ночес, когда из меня фактически сделали твоего раба, потом во время битвы с Ичиго, когда обстоятельства вынудили меня в итоге спасать тебя и твоих друзей, хотя я никогда этого не желал. И теперь здесь.

— А знаешь, Улькиорра, — она легонько обняла его за шею и притянула к себе, — я больше чем уверена, что если бы сейчас сказала, что хочу остаться с тобой и никуда не уйду, то ты простил бы меня, — словно в насмешку над его гневом проговорила Химе. — Ты простил бы мне любовь к Куросаки-куну, ты простил бы мне предательство друзей и мою слабость, ты простил бы мне все мои сомнения, отвращение к Айзену-сама — ты все-все бы мне простил, ты бы на все закрыл глаза, — она поцеловала его скулу, а потом ногтем надавила на левый глаз Сифера, пока из него не потекла слеза. Улькиорра дернулся и схватил ее за запястье. — А потом, через несколько лет, пожалуй, и убил бы меня в очередном припадке ревности. Ты же, ты, знаешь, какой, ты на самом деле очень в себе неуверенный, ты как будто все время пытаешься и пытался доказать мне, что ты лучше. Лучше Куросаки, лучше всех в Эспаде, лучше всего человечества. Только мне все равно, лучше ты или хуже, Улькиорра, — она снова поцеловала его, — ты дорог мне не потому, что ты умнее или сильнее кого-то из моих друзей, а потому, что я чувствую тебя, вот, знаешь, сердцем чувствую, душой.

Сифер смотрел, не мигая, пораженный жестокостью и в то время проницательностью и откровением Женщины. Он Пустой, у него нет души, и мифическое сердце лишь однажды призывно мелькнуло перед самой его гибелью, так откуда ему знать о том, как нужно чувствовать?! Это она хотела сказать? Иноуэ встала и принялась одеваться.

— Не пущу, Женщина, не смей! — Улькиорра смотрел на нее, не то угрожая, не то умоляя остаться.

— Спи, Улькиорра-кун, засыпай. Я не уйду никуда, обещаю, — серьезно и устало проговорила Химе, — просто здесь немного прохладно, — она вернулась на футон и обняла Кватро так, как будто они падали в бездну и от этих объятий зависела их жизнь. — Успокойся, — арранкар стиснул ее тело, спеленатый страхом и отчаяньем, как наваждением. — Я не уйду, не уйду, успокойся. Я не уйду. Засыпай, — она умиротворяюще гладила его по волосам, — все хорошо. Твое тело еще не восстановило реацу, тебе надо поспать, — а он боялся, что стоит ему закрыть глаза, как она истает, исчезнет, обманет, уйдет. Эта агонизирующая паранойя лишила его всякой возможности трезво анализировать ситуацию и собственные мысли.

* * *

— Почему-то Иноуэ-сан долго не выходит, — Урахара заглянул внутрь помещения и замер. Девушка лежала на футоне, сложив руки на груди в молитвенной позе, и можно было бы решить, что спала, если бы не синяки на шее. — Вот как? — синигами горько вздохнул и прошел внутрь, заглянул в соседнюю комнату и чуть дальше. Там в петле болталось посиневшее, с вываленным языком тело Улькиорры. — Значит, не захотел ни с кем делить?.. — он смотрел на арранкара с укоризной и осуждением. — Я ведь предупреждал вас, Иноуэ-сан, что это дурная затея… Зачем же вы так, Иноуэ-сан… Вы ведь знали, что все так закончится, — Киске присел на корточки, обхватив голову руками. Он жалел их, как же он жалел их обоих! И вечно неуверенную в себе Орихиме, и от этого принимающую неправильные решения, и этого Пустого, который так сильно жаждал познать эту Женщину, что вернулся с того света, и их несостоявшееся и абсолютно возможное счастье, которое они обрели бы, не будь такими упрямыми и неверящими в себя. И плевать было теперь на то, что Куросаки устроит погром и истерику, когда узнает о случившемся, плевать, что начнет винить себя, жаль было лишь этих двоих, которые из-за своей гордыни и глупости погибли так абсурдно. Он вернулся к Орихиме и положил ладонь ей на лоб, и вспомнил, что утром также касался и Сифера. — Иноуэ-сан… Надеюсь, переродившись, вы сумеете не потерять вашего Пустого заново…