В царстве лотосов (гет)

  Закат покрыл небо розовыми всполохами. Кое-где зажглись золотыми огоньками свечи и фонарики. Окружённая высокими деревьями тайная местность погрузилась в тишину.

 Малютка Иноске заснул. Заботливо поправив пеленание, Котоха Хашибара поглядела на сына и провела ладонью по иссиня-черным завитушкам на его голове. После она встала и сделала несколько шагов, стараясь ступать как можно тише. Котоха проскользнула в коридор, затворила за собой дверь и перебежала в другое крыло здания. Она осторожно отодвинула сёдзираздвижная японская дверь или перегородка и заглянула в комнату. Подслеповатые глаза выцепили в темноте лишь статную фигуру Доумы-самы. Котоха спряталась за сёдзи, в волнении прикусив губу.

 Одна из культисток утром передала ей записку с аккуратно выведенными иероглифами. Только Котоха сколько бы не глядела на лист, не могла ничего прочесть. Линии размывались, да и читать как следует научиться ей не довелось. Культистка с легкой ухмылкой зачитала ей послание, и Хашибара с удивлением уставилась на неё, склонив голову набок. Это было приглашение от Доумы-самы, и оно вызвало двоякие чувства, — сердце Котохи пропустило радостный удар, а после она уставилась в одну точку, поглощаемая липким страхом.

Котоха неоднократно видела, как девушки из культа заходили в покои главы, и от этой мысли у неё по спине пробежал холодок. Предел мечтаний приверженок культа Вечного Рая — докоснуться до своего идола. И сама Хашибара где-то на подсознательном уровне тянулась к нему. Тянулась и боялась обжечься о его свет.

 Доума-сама — настоящий небожитель. Он напоминал ей цветок одуванчика своими растрёпанными светлыми волосами и добрым лицом, статую в храме своим нарядом и черной короной. Когда он проходил мимо, казалось, что вокруг всё озарялось серебряным светом. С неизменной мягкой улыбкой он размеренно беседовал со своими последователями, делился наставлениями, советами. Культисты таяли от охватывающего их чувства благоговения, верили и всецело полагались на своё живое божество, затмившее даже Будду. Котоха едва ли могла представить, что бы он принимал у себя своих восторженных последовательниц.

 В воспоминаниях Хашибары проносились часы одного дня, с которого Доума-сама поселился в её голове.

 Однажды Иноске сильно раскричался, как обычно, и Хашибара снова почувствовала себя ужасно неловко. Члены культа недовольно косились на молодую мать и её кричащее дитя, и Хашибара, кусая губы, убежала подальше от селения, чтобы никого не побеспокоить шумом. В лесу сын продолжал надрываться жалобным криком, не внимая ни успокоительным словам, ни колыбельным. Котоха бродила среди высоких деревьев и качала плачущего малютку. Прогулка длилась ровно до того момента, когда внезапно хлынул дождь. Укрыв Иноске воротом кимоно, Котоха побежала назад. На лес спустилась пелена дождя, в глазах плавала муть, и Хашибара поскальзывалась на мокрой земле. Шум ветра и дождя слился с жалобным криком Иноске. Порывы холодного воздуха били в лицо, и Котоха, теряя равновесие, продолжала шагать, прижимая к груди своё сокровище. Вдруг вдалеке показался Доума-сама. В отблесках молний под пеленой дождя он казался привидением. Котоха двинулась навстречу Доуме-саме. Он подошёл к ним и протянул зонт, закрывая их от ливня. Иноске кричал до хрипоты, и нежданный спаситель предложил понести его. Бережно приняв из рук Хашибары её сына, Доума-сама покачал его на руках, и малыш вскоре задремал. Котоха взяла Доуму за рукав и прижалась к его плечу щекой, и потом долгое время мысленно стыдила себя за инстинктивный порыв.

 В его покоях витал сильный, сладкий, почти удушающий запах цветов. У Котохи закружилась голова, и она схватилась за стену, стараясь удержаться на ногах.

 — Благодарю вас, что пришли, Котоха, — промолвил глава культа, прикрыв пол-лица веером. Радужные глаза, не моргая, смотрели на гостью и не выражали ничего, словно глаза куклы или статуи. Хашибара испуганно пробормотала приветствие и поклонилась, а Доума любезно усадил её рядом с собой на футон.

 — Вероятно, вы хотели отдохнуть, я понимаю, что забота о ребёнке отнимает у вас столько сил… Я очень ценю, что вы нашли время навестить меня, — пробормотал Доума-сама. — Дело в том, что я нашёл очень красивый цветок и подумал, что он хорошо бы смотрелся у вас в причёске!

 Котоха удивлённо моргала, стараясь унять дрожь.

 — Вы позволите? — спросил Доума, взяв в руки гребень.

 — Д-да, — ответила Хашибара с придыханием и замерла. Доума провёл гребнем по её волосам и пропустил сквозь пальцы тяжелые чёрные пряди. От невесомых, бережных прикосновений Котохе становилось теплее и спокойнее. Её дыхание стало ровным, ушла дрожь. Доума-сама, удерживая в пальцах нежно-розовый лотос, пытался тщательно закрепить его на голове Хашибары и забавно пыхтел от старания.

 — Посмотрите, правда, это прелестно? — наконец сказал он и подал ей маленькое зеркальце. Когда Котоха взглянула на себя, она прикрыла рот ладонью, — лепестки лотоса, заботливо вплетённого в её волосы, казались сотканными из шёлка. Доума-сама закрыл глаза, улыбнулся и захлопал в ладоши, как довольный ребёнок.

 — Благодарю вас, Доума-сама! — выпалила Котоха. На её щеках заиграл румянец. Даже в день свадьбы она не выглядела так красиво, как сейчас, в самый обыкновенный вечер.

 — Можно я покажу вам сад, пожалуйста? — вопросительно протянул глава культа. Хашибара закивала, и Доума-сама взял её за руку. Он наклонился, оставляя на хрупком запястье Котохи легкий поцелуй. Хашибара вспыхнула и опустила взгляд, стараясь унять подступившее смущение. Доума-сама хихикнул и повёл её за собой. Его ладонь была холодной, он тянул Котоху за собой легко, ненавязчиво.

 В саду, полном диковинных цветов, бил родник, а рядом стоял цукубайнебольшой японский бассейн ритуального назначения, и бамбуковая трубка время от времени тихонько постукивала. Высоко-высоко сияла луна, окружённая мутным голубоватым нимбом. В пруду отражалось тёмное небо, пересечённое лунным светом.

 — Котоха, смотрите, — полушепотом окликнул её Доума и указал рукой в сторону. Там, в листве, словно маленькие фонарики, золотились светлячки.

Котоха закрыла глаза и вдохнула чистый ночной воздух. Она по-детски сжала сильнее руку Доумы. Сердце забилось часто-часто, а уголки её губ тронула улыбка. Здесь, в маленьком раю, в тайном царстве лотосов, витало неземное спокойствие. Сейчас её душа обрела настоящее счастье? Душа стала золотой, как свет ночных светлячков, лёгкой, как белая шапка одуванчика.

 Котоха подняла подбородок и осторожно заглянула в глаза своему спутнику. Взгляд главы культа застыл, как у маски, застыла и его вечная, тёплая улыбка. Многоцветье его радужки завораживало, а сам Доума смотрел как будто сквозь свою последовательницу, куда-то вдаль, в черноту листвы. Вдруг стало зябко, зашелестели растревоженные ветром кроны деревьев. Хашибара почувствовала дуновение прохладного ветра и, зажмурившись, зябко поёжилась. В следующую секунду с её губ сорвался удивлённый вздох — внезапно её окутало тепло. Доума-сама легонько приобнял её, прикрыв своим верхним одеянием. Котоха вздрогнула, пропустив мурашки по спине, — и в уголках её глаз заблестели слёзы.

 — Что печалит ваши прекрасные глаза, Котоха? — тихо спросил Доума-сама и, чуть отстранившись, аккуратно провёл пальцем по щеке Хашибары, стирая её слёзы. Котоха только шмыгнула носом в ответ. Никто никогда не относился к ней так, как Доума-сама. Невольно сравнив его со своим мужем, Хашибара не могла сдержать плач. В мыслях перемешались наступившее счастье, горечь и досада от пережитых мучений. Котоха размазала по щеке слёзы и спрятала заплаканное лицо на широкой груди Доумы-самы.

 Там, где на её руках багровели синяки и шрамы от побоев мужа, Доума-сама оставлял поцелуи. Супруг таскал её за волосы, а Доума-сама украшал её незатейливую прическу цветами. Однажды пьяный муж пнул люльку с Иноске, а Доума бережно качал на руках чужого ребёнка.

Котоха, всхлипнув, принялась мысленно благодарить Будду за то, что помог пересечься их судьбам, за то, что в центре её сердца, кроме Иноске, светится второе дорогое имя — Доума.