Тяжёлый вечер (гет)

* * *

Франкенштейн заваривал чай.

За окном мчались тучи, приближалась гроза. Так же неспокойно было у него на душе. Если бы он был один, ему было бы спокойнее. Если бы он был один, ему не приходилось бы думать о других. Если бы он был один, он не заглушал бы сейчас свои нравственные метания тем, что отдавал приказания той толпе, которая жила с некоторых пор у него дома. Но нужно было сделать выбор, нужно было прекратить метания — чтобы не остаться одному.

«Моя сила губительна для Мастера. Его чистая и благородная душа не сможет принять той грязи, которая скопилась в энергии Копья. Я не могу отдать ему эти силы, хотя их довольно много. Это слишком опасно. Если бы я знал, как разорвать контракт, я бы давно сделал это — при условии, что это вернуло бы Мастеру его силы. Но я не могу этого сделать. Зато я теперь знаю, что я могу использовать силу Мастера, преобразовывая её в свою. Может ли он сделать то же самое? Если я верну ему всю ту энергию, которую получаю от него и добавлю свою — хватит ли у него сил изменить её и удержать? Нет-нет, это тоже опасно… это может погубить его… Если он не сможет или не захочет принять эту силу, она окажется направлена против него самого, и тогда ему придётся сражаться с ней. Если это так, в его нынешнем состоянии это может оказаться последней каплей… Но разве у нас вообще есть выбор? Любое может стать последней каплей, а у меня есть шанс помочь ему… так что же делать? Я решусь на это?»

* * *

Быстро темнело, и вот-вот должен был начаться дождь.

М-21 и Юне было по пути, что их обоих полностью устраивало. Юна глубоко и нежно любила своего школьного охранника и мысленно на все лады сходила по нему с ума, стараясь, чтобы внешне это никак не проявлялось. Разумеется, это было понятно всякому.

Было бы понятно и М-21, будь он обычным человеком. Но уж кем-кем, а им он точно не был, поэтому отношение Юны к нему для него было равносильно большому и красивому знаку вопроса.

Он вроде бы и чувствовал, что она к нему всегда внимательна… она часто попадалась ему на глаза, будто желая с ним о чем-то поговорить, но не произносила ни звука, да что там — даже не смотрела на него, скромно отводя взгляд на кого-нибудь из своих друзей. И это было странно. Она стеснялась его куда больше, чем остальных охранников. Она не смела что-то обсуждать не только с ним (что большое счастье, учитывая, что обсуждать им было решительно нечего), но и в его присутствии. Она не вела себя расковано.

И для любого другого такое поведение многое бы значило, но М-21 это почти ничего не говорило. Сказывалась нехватка жизненного опыта. Опыта сражений, многоходовых комбинаций и манипуляций у него было предостаточно. Но психологии выпускницы в его знании жизни явно не хватало. Ну кто же мог подумать, что ему когда-то и это пригодится?

* * *

Чай был давно заварен, но Франкенштейн не торопился покидать кухню. Во всём доме сейчас было тихо: дети уже разошлись по домам, а М-21 он отправил проводить их. Тао и Такео забились в комнату Тао и там проверяли оборудование — конечно, после нескольких альтернатив, которые он им предложил, они сразу же выбрали самую лёгкую. Где были Регис и Сейра, Франкенштейн не имел ни малейшего представления, но от них шуму в любом случае было не много, если только рядом не оказывался какой-нибудь субъект, умеющий выводить Региса из себя. Субъектов рядом пока не было.

«Если предположить, что Мастер не согласится принять моё предложение, я даже и не знаю, как ещё я могу помочь ему. Всё это время я искал способ, но всех моих идей оказалось недостаточно, слишком велики силы соперника и слишком благородны эти жертвенные жесты Мастера… он готов отдать свои последние силы за любого из нас. Мы делаем вид, что защищаем его, но на самом деле защищает он нас. Я не должен ему говорить. Я ему ничего не скажу… Если он не будет об этом знать, может, его силы примут эту энергию до того, как его разум этому воспротивится… Решено».

* * *

Но все равно ему приятно было идти рядом с ней. Когда она была рядом, он знал, что с ней не случится ничего плохого. Больше никто не похитит её, если глупышка решит на ночь глядя отправиться в магазин, больше никто не будет пытаться убить ее в темной подворотне, никто не будет торговать ее жизнью ради сомнительных целей.

Когда она была на виду, не нужно было беспокоиться. В основном, конечно, за неё. Потому что ничто не может ей повредить, пока рядом он. Он уже спасал её жизнь — спасет и ещё, если понадобится. Но и за себя было спокойнее. Каждый раз, когда она оказывалась рядом, он ощущал что-то совершенно непередаваемое. Радостью это не назовёшь. Скорее, это была изощренная пытка, которая не приедалась. Но, как ни странно, это его умиротворяло — что каждый раз его мысли проходили очередной виток, как будто плыли по спирали, и всё повторялось снова.

* * *

За окном зажглись фонари. Ветер стучался в закрытые окна. Несмотря на то, что Франкенштейн был дома, в тепле, его бил озноб.

«Что будет со мной? Когда я отдам ему всю силу, что смогу, может получиться так, что моё Копьё воспользуется моментом и бросится… на него или на меня. В любом случае я буду ему противостоять. Но процесс передачи энергии очень сложный, и много сил уйдёт на поддержание этой связи… Слишком маленький коэффициент полезного действия, столько сил просто уйдёт в атмосферу… А что ж ещё мне остаётся… Я не знаю, смогу ли я восстановить равновесие в своей энергетике. Но моя цель — помочь Мастеру, так я и поступлю. Долой все сомнения, это мой долг!»

Когда решение было принято, Франкенштейн почувствовал себя увереннее, но чашка в его руках всё равно дрожала так, что только годы тренировок позволили ему донести чашку до гостиной и не расплескать её.

* * *

Он чувствовал неизбывную тоску, он был более одиноким, чем когда-либо, пока был рядом с ней. Потому что она была для него недосягаема. Он никогда не посмел бы втянуть её в историю ещё раз — соответственно, о чувствах не могло быть и речи. Он не мог притворяться ради неё обычным человеком — рано или поздно правда открылась бы, и расплачиваться пришлось бы М-21. Расплатой могла быть разрушенная жизнь обманутой Юны, а могла — именно жизнь девушки. Вся, целиком. Нет, никогда он не посмел бы предложить ей другие отношения, более близкие, чем охранник и ученица старшей школы. Друзья? Даже это было слишком большим риском. Он чувствовал, что невысказанные слова всё больше и больше отдаляют его от девушки, как будто слоями пыли оседая на его душе. Ложь и недомолвки. Всегда так, даже теперь, у него в принципе не могло быть другой жизни, и это было больно. Но всё-таки эта пытка была приятна. Он наслаждался тем теплом, которое излучала улыбка Юны, он ценил каждую секунду, проведенную рядом с ней.

Потому что она считала его человеком. Для нее он был настоящим, обычным человеком. И её заблуждение магическим образом меняло всё, даже его собственное восприятие. Она считала его человеком. Она была ближе всех ему из настоящих людей. И она считала его своим, без тени сомнения, без колебаний, она принимала его.

Но они почти пришли, и наверно, пора было прощаться.

* * *

Он с поклоном поставил чашку перед Мастером и уже хотел начать выполнять свой план, но Мастер, взявший было чашку, со стуком поставил её обратно на стол.

— Франкенштейн.

Как не вовремя! Мастер решил поговорить с ним!

— Да, Мастер.

— Франкенштейн. Я чувствую необычное колебание твоей энергетики. Ты ничего не хочешь мне сказать?

— А?.. — остолбенел Франкенштейн, но быстро взял себя в руки. Если Мастер счёл это важной темой для разговора, несомненно, он и правда почувствовал. Франкенштейн был недостаточно осторожен, но теперь уже поздно было отступать, ведь он наконец-то решился.

— Франкенштейн?

— Да, Мастер, — у него возникло такое впечатление, что Мастер только что спросил его о его намерениях, и он честно ответил. — Я… я извиняюсь, Мастер.

— Франкенштейн, — голос Мастера звучал по-другому. Этот знакомый тон… — Я, как твой Мастер,..

Он хорошо знал этот тон, он хорошо знал, что Мастер будет против, правда, надеялся, что он не успеет догадаться, но раз уж так, он был готов! И успел раньше!

— …я запреща…

— Контроль разума!!! — не просто подумал, а зачем-то закричал Франкенштейн.

* * *

Зажглись фонари, а ветер всё ещё гнал серые тучи по угасающему неуютному небу.

Надо было торопиться, но они не торопились. Пока он спокойно шёл рядом, Юна, казалось, тоже была поглощена своими мыслями, и ничто, кроме погоды, бури не предвещало.

«?!»

Хлоп!

Как хорошо, что его способности теперь были почти совершенны. Всё, что он мог бы сделать раньше, — это блокировать удар. И это ошарашило бы Юну. И, что хуже, это причинило бы ей вред. Но теперь он, даже осознав, что удар последует, успел остановить свой инстинкт самозащиты. Даже крайняя степень изумления ему не помешала.

Они стояли в фонарном свете, и М-21 держался рукой за щёку, делая вид, что ему и правда больно. Больно было, но не физически. Ведь только что… как и всегда, он же был уверен…

Если бы он был обычным человеком, ему действительно было бы больно, потому что для хрупкой девушки удар был и правда невероятно сильным. Но, может быть, если бы он был обычным человеком, Юна и не дала бы ему пощёчину? Почему?

— Юна… — проговорил он, когда понял, что молча одной рукой сжимает то место, куда пришёлся удар, а другой вцепился в нежную руку Юны, так что она даже не могла ею пошевелить, не то что вырваться. — За что?

В его голосе была обида. Ему нравилась та жизнь, которая казалась с недавних пор устоявшейся. И сейчас Юна всё разрушила. Поставила на место. Но на какое?

Юна дрожала. В её взгляде смешались страх и гнев — лишь однажды он видел её такой. Тогда она пыталась своим телом защитить друзей, не понимая, что М-21 уже не желал им зла. Юна не пыталась вырваться, как загипнотизированная, она уставилась ему в глаза. Она никогда не смотрела так. Или… не в этом месте. Не в этой жизни.

Наконец она заговорила. Её голос срывался и не оставлял сомнений: Юна была в шоке.

— Вы хотели убить меня и моих друзей! — она это говорила с уверенностью и удивлением одновременно, как будто давно знала это, но осознала только минуту назад. — Вы же похитили меня! Зачем?! Что мы Вам вообще сделали?!

И это он тоже уже слышал. Давно. На стройке. Он и М-24 это слышали, когда Юна очнулась и пыталась то ли умереть достойно, то ли довести их двоих своими разговорами, — он тогда так и не разобрал. Эти ситуации… история повторялась один в один.

«Так значит... Она ПОМНИТ. Почему это она вдруг всё вспомнила?»

* * *

Он никогда не думал о возможности использовать контроль разума на Мастере — он бы просто не посмел такое подумать. До последнего времени… но теперь это было просто необходимо.

«Простите меня, Мастер!»

* * *

Это и правда очень больно, больнее, чем он мог бы представить. Нужно было срочно что-то придумать, но мозг отказывался сразу предложить простое и удобное решение, а в это время…

«?..»

Прыг!

Юна каким-то манером высвободила руку. Наверно, задумавшись, он ослабил хватку. Но почему, почему она сжимала его в объятьях? Она висела на нём и отпускать явно не собиралась. Она всё ещё дрожала, её непонятное человеческое сердце колотилось, как сумасшедшее, и М-21 секунд десять просто стоял, держа её и всем своим телом ощущая эту дрожь и это сердцебиение.

— Ох... Что теперь-то? — хотел ехидно спросить он, но получилось как-то скорее удивлённо.

— Мне так жаль! Простите меня! Вы же… Вы же спасли нас! Вы были там, Вы специально всё так устроили, чтобы спасти нас... Хоть я и не помню, как Вам это удалось.

Юна то ли плакала, то ли смеялась.

* * *

У Мастера было такое удивлённое лицо и такие расширившиеся глаза, что Франкенштейн решил, что контроль разума наверняка подействовал… Мастер застыл на кресле и не двигался. Передаче силы не сопротивлялся. Франкенштейн чувствовал, как его собственное напряжение силы достигло предела. Он не планировал одновременно с передачей энергии использовать ещё и контроль разума… это было не просто опасно, это было окончательным безумием… Собственно, это было просто потрясающе…

Правда, кажется, этот мощный поток силы смывал всё на своём пути, все предыдущие ограничения, контроль разума над другими, силу печати… Не важно, главное, чтобы энергетика успешно преобразовалась…

* * *

М-21 молча осмысливал происходящее. Ну да, он Юну спасал. Да, она каким-то невероятным образом об этом вспомнила. Но как? Почему? Она продолжала извиняться:

— Я не могу поверить, представляете, мне показалось, что Вы настоящий злодей, мне только что так показалось, и было так правдоподобно, но правда…

— Это ничего, — покорно утешил он её.

«Я был... с самого начала. Она права. Я — злодей, и это у меня в крови, этого уже не вытравить. Что мне делать теперь, когда она всё знает? Я дам ей решить… Ага, как же, дам. Ведь дам? Но зато… Я теперь хоть точно знаю, что следующим попросить у Франкенштейна… Если бы я только мог законтролировать её разум обратно!»

Поцелуй.

«...»

Если к этому моменту в голове М-21 ещё копошились противные, противоречивые мысли, то теперь их там точно не осталось.

Юна на полном серьёзе целовала его, и у него рябило в глазах — то ли потому, что зарядил дождь, то ли потому, что фонарная лампочка доживала считанные минуты.

* * *

То ли зрительный контакт прервался, то ли передача силы остановилась, но Франкенштейна отбросило назад. Захлёбываясь воздухом, — похоже, всё это время он даже не дышал, — он упал на колени. Не потому, что того требовала ситуация, хотя, конечно же, она требовала, — просто сейчас он был близок к потере сознания.

В его голове был единственный вопрос: получилось ли передать силу? Ему в результате не пришлось бороться с Копьём, он вообще не чувствовал в себе сейчас тёмной ауры — и это могло быть подтверждением того, что сила преобразовалась… если бы… но он не смел взглянуть на Мастера.

— Франкенштейн.

Он поднял взгляд. Мастер сидел, как ни в чём не бывало. У него в руках была чашка чая.

«Может, чай-то подогреть?» — пришла в голову безумная мысль. А потом: «Простите меня, Мастер».

— Ты правда решил использовать контроль разума на… мне?

— Я готов понести любое наказание, Мастер. Я заслужил.

Мастер молчал. Его глаза сверкали, но в них не было гнева.

— Как Вы себя чувствуете, Мастер? — Франкенштейн всё-таки посмел задать тот вопрос, который его волновал больше всего. Мастер ответил после секундной паузы:

— Хорошо… Франкенштейн.

«И всё?» Франкенштейн думал, что Мастер что-то добавит, но тот был верен себе. Он так и не понял, получилось ли передать силу. Неужели Мастер так ничего и не скажет?..

— Франкенштейн. Ты же знаешь. Я запретил тебе использовать твою силу. Даже так.

Франкенштейн, всё ещё сидя на полу, наклонился так низко, что его золотистые волосы почти коснулись паркета. Вот только таким образом он скрыл некстати возникшую ухмылку. «Технически… Вы не успели запретить мне… Мастер».

— Поднимись.

Вот подниматься совсем не хотелось. Франкенштейну не пришлось приводить свои силы в равновесие; он их сейчас совсем не ощущал, хотя, конечно, не могло быть, что он их отдал целиком. Но сейчас он чувствовал себя опустошённым, и был вынужден опереться на дверь, что, конечно, не было самой устойчивой опорой на свете.

* * *

Хотя именно об этом она мечтала и именно такие безумные сны временами записывала в свой непозволительно детский личный дневник, всё-таки что-то было странно. Они стояли под дождём, и уже оба порядком вымокли. Его галстук съехал, наверно, она нечаянно задела его, а серые волосы потемнели от дождя и растрепались, и с них стекала вода. И это было настолько красиво, что точно правильно. Он закрыл глаза и с таким блаженством целовал её, что не могло быть сомнений: она ему нравится. И он ей тоже, но всё-таки…

Секундочку. «Почему я его вообще целую? Кажется, я вообще не помню, что я делала последние несколько… минут». Наверно, мгновений? А вдруг — часов?.. Кто знает...

Она отпрянула.

— Мне… Я ... извини-т-те, Аджосси. Мне пора… Я-я побежала.

* * *

Эта фраза как будто привела М-21 в чувство. Хотя он по-прежнему не мог сказать ни слова, и молча смотрел, как Юна быстрым шагом, почти бегом, направляется во двор… Он провожал её взглядом, пока она не зашла в подъезд.

— Оо-ооднаа-аако, — задумчиво простонал он, потому что на вздох это было мало похоже.

* * *

Мастер смотрел на него, а он смотрел на Мастера. И оба неловко молчали.

Из-за стены донеслись какие-то странные звуки. Франкенштейн не сразу распознал, что это такое было. Но, похоже, всего лишь дикий хохот.

— М-м-мастер, — пробормотал Франкенштейн. — Я пойду… проверю.

Он открыл дверь и хотел выйти в коридор.

— Франкенштейн.

Он обернулся. Мастер смотрел на него и… улыбался? Наверное, ему показалось.

— Франкенштейн. Спасибо за то, что ты для меня делаешь. И за всё, на что готов пойти ради меня. Я ценю это, — сказал Мастер спокойно и почти ласково, чем поверг Франкенштейна в ещё больший шок.

* * *

Это ещё зачем? Она всё уже решила? Или… ну да… конечно. Она просто вспомнила и битву с DA-5? Наверняка. Тогда ясно.

Определённо. Точно. Исключено. Он не хочет применять на ней контроль разума. Ни за что. Вдруг она всё помнит… Она могла и вспомнить, наверно… Он не мог понять, радует это его или нет? Если она помнит, как отчаянно звала М-21, когда последние искры жизни меркли в его душе… Если она помнит даже более отчётливо, чем он сам, как она прикасалась к нему, когда перебинтовывала его раны… если она помнит теперь, что это она была первым впечатлением М-21 после того, как Рейзел вернул его к жизни… Нет, наверно, вот этого Юна не может помнить. Но ведь она могла… догадаться?

Он всё не мог понять, чего бы ему больше хотелось: чтобы Юна помнила или нет… Наверно, он мужественно вёл себя тогда, но, в конце концов, он жертвовал своей жизнью не для того, чтобы Юна не смогла этого забыть. Он просто спасал чужие жизни. Уже не такие и чужие.

* * *

— Вот ведь… женщины!

— Вообще! Ха-ха-ха-ха… ну дела…

Франкенштейн неслышно открыл дверь, и вошёл в комнату, откуда секунду назад неслись странные звуки.

Тао и Такео в тёмной комнате сидели перед монитором. Вернее, сидел Такео, а Тао скорее лежал перед монитором. Такео заметил, что босс явился в комнату, и быстро привёл себя в порядок. Теперь он сидел перед светящимся монитором, ненароком пытаясь его загородить, и выжидательно хлопал глазами. Тао сотрясался от смеха и бился головой об стол, пока Такео аккуратно не похлопал его по плечу и не привлёк его внимание. Тао, как ни в чём не бывало, крутанулся на кресле и предстал перед Франкенштейном.

Взгляд Франкенштейна был строгим. Ну ещё бы. Никакой пощады к нарушителям спокойствия. Тао приготовил свой язык для продолжительных оправданий.

Но Франкенштейн сейчас явно не собирался его слушать. Честный взгляд Тао его нисколько не смутил, и Франкенштейн сразу же предпочёл добиться вразумительных объяснений. Для этого он отодвинул кресла Тао и Такео и узрел, что же этих двоих довело до такого буйного веселья.

Там всего лишь были результаты проверки системы наблюдения. Как и должно было быть.

Франкенштейн повернулся вправо.

— Тао? — требовательно обратился он за разъяснениями.

— Всё как Вы и просили, мы как раз заканчиваем проверять уличные камеры. Они все в превосходном состоянии, картинка чёткая, но я как раз подумывал над тем, что только картинки недостаточно, и надо бы встроить дополнительные датчики… Звукозаписывающие устройства у нас только в районе школы, но на улице ничего нет, и нигде нет датчиков температуры… Вы спросите меня, зачем нам датчики температуры, но я сейчас всё объясню…

— Тао.

— Понял-понял. Ну да, это недёшево, но Вы же всё равно можете себе это позволить… Ведь когда школу ремонтировали, ни на что не скупились…

— Тао!

— Ну ладно, — обиделся Тао. — Всегда всё на свои деньги приходится делать.

— Такео. Что за дикие вопли? Что у вас тут происходит?

Такео сидел и делал вид, что перестал понимать язык. Но не помогло.

— Тао… — сдался он, — покажи ему, в конце концов.

Руки Тао пролетелись по клавишам, и Франкенштейн увидел запись уличной камеры. Рядом выводились отдельные кадры с соседней камеры.

— Ну, как мы и говорили, мы выполняли задание, как раз то, которое Вы нам дали, — предупредил Тао.

Франкенштейн смотрел и молча удивлялся.

На записи были М-21 и Юна. Сначала они спокойно шли, потом остановились под фонарем, наверно, чтобы попрощаться. Юна как раз жила в соседнем дворе. Потом Юна дала М-21 пощёчину, и тот схватил её за руку.

Тао и Такео, явно не впервые смотревшие эту запись, всё равно вздрогнули. Что, представили себя на его месте?

— Смотрите дальше, — загадочно проговорил Тао.

Юна кинулась на М-21… и крепко обняла его. Франкенштейн скосил глаза и увидел, как Такео старается не рассмеяться, глядя на Тао, который трясся всем телом, давясь от бесшумного хохота. Всё-таки он был ближе всего к Франкенштейну, так что ржать в полный голос точно не стоило.

М-21 стоял с неописуемым выражением на лице. Основной эмоцией было удивление. Юна отпустила его и что-то быстро говорила, жестикулируя и вытирая слёзы одновременно.

Тао и Такео напряглись и замерли.

— Три, два, один… — торжественно заявил Тао.

Юна наградила М-21 долгим поцелуем.

Глаза Франкенштейна полезли на лоб. «Из чего они это смонтировали?» — недоумевал он. Потом он посмотрел на дату и время. Это было десять минут назад. Взглянул на лица М-21 и Юны… Была у него, конечно, одна мысль…

Юна перестала целовать М-21 и, краснея, даже в свете фонаря это было видно, начала что-то лепетать. Потом резко сорвалась с места и убежала. М-21 стоял, крепко обняв фонарь. На его обычно равнодушном лице сменялись какие-то отголоски эмоций, хотя из-за дождя трудно было сказать, каких именно. Дождь всё усиливался, крупные капли заливали камеру. Потом фонарь вдруг погас. Лампочка перегорела.

— На-надо ещё защиту от дождя у-усовершенствовать, а ещё пусть фонари почаще про-проверяют, а то что за дела, выключа-аются, когда попало, — сквозь смех продолжал Тао.

Франкенштейн не мог сказать им, что причиной всего эпизода было то, что он на несколько секунд (или минут, трудно сказать) ослабил контроль разума. Очевидно, Юна начала что-то вспоминать, а потом всё вернулось на место, и она смутилась и убежала домой, бросив М-21 гадать, что там только что произошло. Да, наверно его предположение было правильным… Но не мог же он всего этого объяснить Тао и Такео? Ведь это касалось только его и Мастера…

— Да-да, Тао, Такео, так и сделайте… пусть будут водоотталкивающие камеры или что-то в этом духе… — невнятно пробормотал Франкенштейн и вышел из комнаты.

* * *

Дождь с шумом лился на землю, и тусклая светящаяся рябь колыхалась в лужах. Фонарь вспыхивал и гас. М-21 стоял, облокотившись на фонарный столб. Юна. Девушки и то, как они себя ведут. Ну не понимал он в этом ничегошеньки. Он даже в себе-то разобраться не мог.

* * *

Секунд через пять комната снова взорвалась от смеха.

— Ха-ха-ха-ха! — это Тао.

— Нет, ну ты видел! — и Такео туда же.

— Ты видел, это лицо?

— У кого из них?

— Да у обоих!

— М-21 подвезло… Ну Юна и леди! Нет, ну правда, вот это женщина!

— Сколько времени прошло? Минута? Нет, ну даже если и чуть больше! Как непостоянна женщина! Бедолага М-21, он, наверно, от неё такого не ожидал! Ха-ха-ха-ха!

— И всё-таки я могу попробовать объяснить её поведение…

— Ты — и объяснять поведение девушки… ха-ха-ха, нет, Такео, вот ты уж лучше молчи, ну а…

Дверь отворилась, и он снова вошёл в комнату (правильно сделал, что далеко не уходил). Два модифицированных нарушителя спокойствия тут же замолкли.

Франкенштейну всё ещё было нехорошо, но тёмная аура к нему вернулась. Эти двое сразу почувствовали угрозу, у них это даже на лицах было написано.

— Только попробуйте, — ласково сказал им Франкенштейн, — показать это М-21. Только попробуйте ему что-то сказать или не удалить эти кадры.

— Всё поняли, шеф, — бодро сказал Тао и неохотно удалил какой-то файл. (Понять бы ещё, какой именно).

Франкенштейн проверять не стал. Он снова вышел из комнаты и прислонился к холодной стене. «На балкон, что ли, выйти? Там хотя бы дождь…» Это был очень тяжёлый вечер для Франкенштейна, даже тяжелее, чем обычные вечера с его любимыми школьниками, потому что за этот вечер много всего произошло, а он так и не понял, смог ли помочь Мастеру.

«Мастер!» Нет, Франкенштейну некогда было идти на балкон. Надо было принести Мастеру ещё чаю.