Дурак (джен)

Народ нехов жаловали странников, но не всех, особенно — таких. Кальд и правда был не самым приятным человеком: любил дерзить, попирать мораль и плевать на стариков. Наглый языкастый юноша, который ни за что не станет уважать старших, если у него нет на то причины.

Ему, как потомку Времени, это было позволено.

Так уж вышло, что в их роду женщины никогда не задерживались — находили кого попривлекательнее, поумнее, посмертнее… Кальд никогда этого не мог понять: ну и что с того, что они стареют медленней остальных в несколько сотен раз? Они же не бессмертны, пусть и не так уязвимы.

Он очень любил отца и никогда не знал матери. Кальд уверен: она бы никогда не выставила его из дома на поиски смысла. Это его злило: на поиски какого смысла? Жизни? Людей? Того, что в их роду остались одни мужчины?

— А ну не стой посреди дороги, — прокричал сзади женский голос. Полуобернувшись, Кальд ответил:

— Она твоя? — женщина задохнулась от возмущения. — Раз нет, то и приказывать ты мне права не имеешь.

Кальд даже не посторонился. Он полностью повернулся к женщине: она несла на плечах две бадьи с водой без капли усталости. На вид ей было примерно лет пятьдесят: натруженные руки (постояно работает руками, возможно), на лице ехидная полуулыбка. Видимо, нужно было постирать вещи — питьевую воду маги очищают в больших чанах сразу на день вперед.

— Уважению так и не научили, — цокнула языком женщина и покачала головой. Кальд чуть наклонил голову. Впервые на него не кричали, не возмущались, а… словно испытывали досаду? Раздражение?

— Молодая кровь, да, — улыбнулась женщина. Она пристально смотрела золотыми глазами прямо на него. Кальд вздрогул: жительница Золотой империи?

— Не бойся, юноша, я не та, за кого ты меня принял, — махнула рукой золотая. — А теперь посторонись, пожалуйста, дай мне пройти.

Кальд, показав, что сделал огромное одолжение, уступил ей дорогу. Женщина просто прошла вперёд, даже не обратив внимания на него. Как только перед ним оказалась спина, он пошел за ней следом. Так они шли некоторое время, пока женщине не надоело шарканье ног сзади.

— Ты чего плетешься за мной, юнец?

— Мне некуда идти. Может быть там, где ты живешь, я смогу найти себе временный приют.

— О как заговорил. Ну посмотрим… Только иди рядом, — добавила она, прибавив шаг. Кальд усмехнулся и, поравнявшись с ней, стал насвистывать мелодию.

Женщина казалась ему занятной. Кальд вдруг подумал: а согласится ли она послушать его истории? Все-таки он много путешествовал, и может много рассказать о золотом народе. Вот что-что, а истории он действительно любил. У него была отличная память — отличительная черта потомков Времени. Кальд старался как можно больше увидеть, чтобы потом пересказать. В конце концов, чужие истории, те, что он не видел своими глазами, не представляли интереса — не поверят.

Он задумался: почему эта женщина не обращалась с ним также, как остальные. У неё нет чувства собственного достоинства, раз позволяет юнцу дерзить? А может быть, она признала в нём сына Времени и не хочет навлечь на свой дом беду? Кальд усмехнулся. Он не такой могущественный, чтобы проклясть даже ребенка, чего уж говорить о целой группе людей. Да и отец вряд ли ему поможет, тот довольно консервативен в отношении воспитания своего ребенка: дал котомку с вещами, выставил за шкирку на улицу и наказал найти смысл. Настоящий сказочный задел, и пока что Кальда не устраивало лишь то, что он не мог просто так вернуться домой. Отец непременно потребовал бы рассказать, какой же смысл он нашел.

А пока Кальд не нашел ничего похожего на это загадочное слово, поэтому продолжал скитаться по миру.

— Язычок прикусил, а, юноша? — ухмыльнулась женщина и, повернув голову и зажмурив один глаз, взглянула снизу вверх на Кальда.

— А вы хотите, чтобы я его раскусил обратно?

Женщина рассмеялась.

— Совсем нет, юноша. Просто ты мне напомнил кое-кого, кто не говорил, пока не подворачивался случай кому-нибудь нагрубить.

Кальду стало интересно.

— Не совсем прилично говорить о ком-то, кого собеседник не знает. Ай-яй-яй.

Но женщина, щурясь на солнце и улыбаясь, ничего ему не ответила. Было видно, что она вспоминала что-то личное, что-то, с чем обычно не делятся со случайным прохожим. Для Кальда это была своеобразная красная тряпка: его чутье подсказывало, что в воспоминаниях женщины крылась очень интересная история. Возможно, несчастная любовь? Хотя с характером этой женщины… Безответная любовь была определенно не с её стороны. Трагедия? О ней не вспоминают с такой тёплой улыбкой.

В молчании они дошли до поселения. Кальд не знал названия той страны, где пребывал, но его поразила внешность коренного народа. Они все были высокими, статными, с разными глазами и, что самое странное — на него никто не смотрел, словно чужаки тут обычное дело.

— Необычный народ, правда?

Кальд повернулся на голос.

— Они любят странников. Для них это возможность узнать людей из других краёв, распространить свою веру.

Сын Времени хмыкнул. Золотым явно тут не место.

— А почему тогда ты остановилась… здесь? — Кальд в упор посмотрел на женщину. Та ответила ему таким же взглядом.

— Потому что я не верю в одного бога, юноша. Я верю, что Смерть, Жизнь и Время — единственные, кто повелевают нами, а не какой-то человек, сидящий на троне.

Кальд вздрогнул. Никто и никогда не говорил ещё, что верят в его семью. Дядя Смерть и тётя Жизнь всегда были ему подмогой. Тётя никогда не баловала, а дядя не позволял заигрываться. Наверное, они хотели вырастить из него кого-то достойного имени Времени, но пока он только научился разочаровывать других.

— Что же заставило тебя поверить в них?

Какое-то время женщина думала, и они шли в молчании. Позже они остановились около какого-то ветхого дома. Деревянные стены, казалось, скоро обрушатся — настолько они покосились в разные стороны. На месте некоторых окон не было даже занавесок, а те, что были, сильно продырявлены кем-то или чем-то. Соломенная крыша дома удивительно хорошо смотрелась на фоне всего остального, так как представляла собой самую надежную конструкцию. Нижняя петля двери сильно расшаталась, из-за чего она немного покачивалась под собственным весом. Кальд удивился, что он до сих пор стоит: одно дуновение ветра — и у людей просто не будет крыши над головой. И это учитывая то, что жилище выглядело как коробка для подаяний.

— Нехи верят, что всему свой черед. Если ты родился или умер в определенный день, прожил жизнь так, а не иначе, значит, есть тому причина. В определенный момент времени мы находимся там, где должны. Кому-то не суждено сделать второго вдоха, а кто-то обречен на долгую жизнь, — женщина пожала плечами и жестом пригласила его войти в дом.

Внутри же Кальд увидел картину ещё более печальную, чем на улице. Обшарпанные стены, плохо заделанные дыры на крыше (которых, к слову, не было видно снаружи: видимо, наложили не такой толстый слой соломы), отсутствие стен. Вся скудная мебель: две кровати, небольшой стул и стол, — была на грани того, чтобы сломаться. Внутри никого не было, и Кальд ощутил себя неуютно.

— А где твоя семья? На улице солнце палит, словно сама Смерть сейчас явится. Насколько я знаю, в это время люди предпочитают находиться в своих домах, — сказал Кальд, осматриваясь по сторонам.

На него давило отсутствие стен между спальной и рабочей зонами, пускай и маленькими. Сыну Времени казалось, что у живущих здесь не было тайн друг от друга. Этот факт почему-то немного задел Кальда, словно иголка немного задела сердце, по касательной.

Женщина кивнула на него. Кальд нахмурился, но потом понял, что его попросили обратить внимание на правую стену дома, там, где стояли кровати. Он обернулся и стал всматриваться.

Сначала Кальд не понял, на что нужно смотреть, а потом увидел список имен. Он сглотнул. Пять имен. Пять имен тех, чьих следов здесь нет.

— Всего у меня было шесть детей. Одного пришлось оставить отцу, остальные пять… Не выжили. Кто-то рождался до срока, кто-то умер через неделю после родов, кто-то через три, — женщина стала замачивать грязную одежду прямо в бадьях, которые принесла с собой. — Возможно, потому я так легко поверила в то же, что и нехи.

— Мне… жаль, — Кальд не знал, что еще можно сказать. Он искренне сочувствовал ей, но не имел понятия, как правильно выразить. Ему никогда не приходилось выражать соболезнования. Родить шестерых, но выжил из них только один… которого здесь тоже нет.

— Я понимаю: ты хочешь спросить, где же первый. Так вот, юноша, я и сама не знаю. Мне пришлось оставить его с отцом. Я чувствую, что у него всё хорошо, но было бы здорово хоть разок на него взглянуть, а?

— Почему вам пришлось от него отказаться? — Кальд повернулся к женщине всем телом. Он не знал, куда себя деть: присесть на что-либо ему казалось небезопасным. Еще обвинит его в том, что сломал ей последнюю мебель. Она опустила руки прямо в воду вместе с бельем и посмотрела на Кальда.

— Он не смог бы жить обычной жизнью. Ему предначертано исполнить более важную роль, нежели мне. Уж прости, не могу открыть всей правды, — словно правда извиняясь, женщина кинула на Кальда быстрый взгляд, и тут же отвернулась. — Отец должен был вырастить его по тем правилам и законам, что диктуют его родственники. Я там… не прижилась. И никто из женщин, собственно, не смог бы.

Сын Времени решил больше не расспрашивать женщину. Какое-то странное чувство не давало ему зайти дальше, чем обычно, чем он был очень недоволен. Эта история могла бы стать его коронной: увидеть человека, пышущего здоровьем и жаждой жизни, когда за спиной висит мешок, полный детских смертей и призраком одного брошенного. Он больше чем уверен, что у этих странных нехов не так много гостей, так что этот рассказ стал бы поистине драгоценностью среди остальных.

— Я верю, что он найдет ответ, — она улыбнулась и посмотрела на Кальда. — Вот ты, малец, знаешь, в чем смысл нашей жизни, а?

Кальд медленно помотал головой. Его охватило внезапное волнение. Вот-вот, что-то совсем близко, витает в воздухе, но постоянно ускользает. Не хочет быть пойманным. Может быть, он, наконец, нашёл подсказку. Часть того смысла, что он искал, определенно была рядом.

Женщина отвела взгляд от Кальда и продолжила стирать, только делала это теперь немного медленней, словно часть сил уходит на то, чтобы вызвать в памяти картины минувшего.

— Чтобы жить, — она довольно улыбнулась. Кальд немного сник: он-то думал, ему сейчас явится откровение, а вместо него — просто объяснение, похожее на каламбур.

— Что вы имеете в виду?

— Ты же рос без матери, да?

Он удивился: неужели это так быстро распознать? Если да, то что его выдало? Язвительность, неуважение? Готовность последовать за любым человеком, когда он мог выбрать любое другое направление?

— Если юноша растет без матери, то не понимает и житейских истин. А ты, видно, совсем потерялся, раз до нехов дошёл, — женщина ухмыльнулась, довольная произведенным эффектом.

— То, что сюда не так часто приходят, я уже понял.

Кальд надеялся подколоть женщину. Они тут сидели и не видели мира, не знали, что творилось в Золотой империи, и чем это могло обернуться.

— Сюда приходят только по какой-то причине, малец. И у тебя эта причина есть. И, возможно, даже наша встреча неслучайно. Просто жить — кажется, что легко. Посмотри еще раз на имена позади. Любая другая мать после третьего уже потеряла бы всякие причины дышать, а посмотри на меня — живу и радуюсь. Горечь от потери навсегда останется со мной. Но это не причина, чтобы просто лечь и больше не вставать.

Кальд был немного разочарован ответом, хоть и не до конца понимал, о чем она говорит. Он не знал, что такое потеря, хоть и дядя постоянно рассказывал ему случаи из своей практики. Тетя с дядей, как ни странно, всегда уважали и любили друг друга, хотя природа их сущностей постоянно враждовали. Они не сходились во мнениях ровно столько же, сколько и соглашались. Кальд часто видел убитых горем людей и радующихся рождению нового человека.

— Вот тут-то нехи и проявили свою мудрость, о которой, к сожалению, никто не знает, — Кальд чувствовал, что женщина старается нагнать загадочности. Он сам часто прибегал к таким приемам: вопросы толпе неизменно позволяли лучше вовлечь ее в повествование.

— Между Жизнью и Смерть есть отрезок Времени, в который мы предоставлены сами себе. Мы должны прожить эту жизнь в первую очередь для себя, а не кого-то ещё. Понимаешь меня?

— Тогда зачем ты хотела родить детей? — Кальд совсем не понимал, что ему пытается донести женщина. Просто жить? Просто радоваться, грустить, злиться? У Кальда было задание: найти чёртов смысл, — и то, что ему нравится: находить истории. По словам золотой, он должен был плевать на то, что сказал отец, и просто идти, куда глядят глаза. Но просто… ходить и испытывать эмоции? Для него это было совершенно невообразимо, как и желание завести собственную семью.

— Родители назвали меня Петрой. Они хотели, чтобы по жизни я была непоколебима, и, в принципе, так оно и получилось. Я верю, что все препятствия на нашем пути встречаются в нужный нам момент. Одно из них — создание семьи.

Кальд наблюдал, как женщина закончила стирку. Она встала с колен, утёрла тыльной стороной руки пот со лба, промокнула ладони о льняное платье. Насколько ему было известно, нужно было успеть вывесить белье до темноты — в такую жару оно высыхало еще до захода.

— По своему опыту могу сказать: пока ты не воспитаешь другого человека — не узнаешь, жил ли сам. Вот и вся причина, юноша.

Слова как-то болезненно отзываются внутри, словно его существо противится тому, что пытается сказать Петра. Наверное, так могла бы говорить его мать, если бы только не оставила его.

— Вы же никого не воспитали!

— Что значит: я недостаточно познала свою жизнь, чтобы участвовать в формировании другой, — пожала плечами золотая. Она встала с колен и подошла к небольшому углублению в стене, которая находилась напротив входа, чтобы взять другую деревяную лохань.

— Я тоскую по ребенку, которого оставила, и горюю по тем, что практически не увидели этого мира. Возможно, мне уготована какая-то другая роль, более важная, чем воспитание своих детей. Может быть, я никогда этого не узнаю. Но я должна жить, юноша, прежде всего ради себя.

Кальд стоял и смотрел, как Петра складывала белье в лохань и выходила из дома во двор. Он обдумывал слова Петры, пытался соотнести с собственными поисками, и пока мог сказать, что наконец сдвинулся с мертвой точки. Отец хотел услышать от него нечто похожее — в этом уже сын Времени не сомневался. Может быть, Кальду нужно найти смысл собственной жизни? Да ему это и так известно — быть Временем после отца. Тогда зачем он вообще отправил его на эти поиски?

* * *

— Да что ж у него в голове! — цокнула Жизнь, смотря через окно на Кальда.

— Ветер, что ж еще, — недовольно буркнул Смерть, отворачиваясь и обвинительно смотря на Время.

— Ну, пусть тогда проветрится. Может, хоть одной дельной мысли найдётся место, — пожал плечами мужчина. Он действительно хотел, чтобы сын понял, что значит нести ответственность за собственную жизнь.

— Ты уверен, что у него получится? — вскинул бровь Смерть. Время рассмеялся.

— С Петрой и не получится? Ты посмотри, как Кальд ею заинтересовался. Я уверен, что он останется с нехами ещё надолго.

Они какое-то время молчали, пока Жизнь не спросила, глядя Времени прямо в глаза:

— Ты же знаешь, что скоро Золото убьет всех нехов. Ты хочешь, чтобы Кальд через это прошёл?

Мужчина вздохнул.

— Так или иначе, ему придётся наблюдать за людьми, сестрёнка. Ему придётся понять себя, прежде чем сменить меня. Вы же знаете: я отличаюсь от вас!

Жизнь и Смерть закатили глаза. Время был воистину самым главным нарциссом во вселенной.

— Да-да, старший братец, мы в курсе…

— Ему придётся наблюдать за жизнью людей, иногда подбрасывая испытания, — Время стал серьёзен. — Он не сможет это сделать, пока не пройдёт большинство из них сам и не поймет их смысл. Только находясь среди людей Кальд может познать свою суть и своих действий. Как ни крути, личность у него всё-таки есть и не самая заурядная.

Время посмотрел в окно. Кальд стоял внутри дома Петры и напряжённо думал. О чем — ему не было известно, но верил, что мать сможет показать ему нужное направление.