Скрипач не нужен (джен)

Мой первый опубликованный фанфик на этом ресурсе. Данная работа ранее была опубликованна мной на фикбуке.

— Скрипач не нужен! — говорили они, самодовольно ухмыляясь.

Без жалости, с видимым невооружённым глазом равнодушием и капелькой презрения, они не давали никаких надежд на хороший исход событий. До самого конца прибывания на этой гадкой, затхлой и сухой во всех смыслах планете, их не покидало чувство жадности, не было в их глазах той секундной печали, что промелькнула в глазах Машкова в самый последний момент, прежде чем забыть практически всё.

Всё то, что могло казаться важным до момента, когда не перестаëшь ценить каждый вдох своей, относительно не долгой, жизни. Владимира Николаевича с тех пор каждый день преследовало ощущение, будто он забыл что-то важное. Откуда только это странное чувство? Откуда ощущение, словно с момента возвращения домой прошло несколько дней, или даже месяцев? Откуда это тянущее чувство пустоты внутри и ощущение серьёзного провала в памяти, словно прораб только сейчас вышел из комы? Ответов на эти вопросы не было, хотя, как казалось, не было и вопросов.

* * *

— Скрипач не нужен! — говорили они, вновь читая мысли молодого человека как книгу с крупным шрифтом, не требующую расшифровки, всё было понятно за долю секунды.

А меж тем, в голове у юноши давно мелькали мысли о том, а не научиться бы ему игре на скрипке? Идея появилась слишком спонтанно ещё тогда, когда он ехал в аэропорт с чужим инструментом, чтобы отдать владельцу, пронеслась она быстро, словно мелькающие картинки, с которыми редко-редко всплывали отголоски старых воспоминаний.

В них была бескрайняя песчанная пустошь, звон колокольчиков, чей-то мягкий, до боли почему-то знакомый голос и обрывки диалогов, где часто фигурировало такое знакомое, но в тоже время не понятное << КЦ>>

...Дикость там по всюду, зелëный свет лампочки и оранжевый, темнота, скрипящий звук двигателя, чернота ночного неба с такими бесмысленными, белыми звëздами, похожими на такой же бессмысленный, почти белый песок, который под одеждой ощущался каждой клеточкой худого тела...

* * *

— Скрипач не нужен! — говорили они, косо поглядывая на всех тех, кто им попадëтся в эту секунду, чаще всего это был сам Гедеван.

А Скрипач меж тем садился в полупустой ночной автобус, когда люди ехали уже не по своим делам, а просто бесцельно тряслись в транспорте, ведь им больше некуда было ехать, или ехали туда, где их обычно не ждут.

Тогда, когда все в городе уже давным-давно пришли домой, и уже наверное спали. Темно было в ту ночь, как никогда раньше. И огоньки над размазанным в яичных сумерках югом Москвы были неузнаваемыми, совершенно неузнаваемыми.

Пыль слепила, больно колола глаза сквозь полузакрытые веки как измельчавший песок со дна давно мёртвых морей, на дне которых даже не было ракушек. А где-то близ вечно недосягаемого востока, над скованной мостами рекой светило замеревшим круглым всполохом зарево, к которому так и тянулись тонкие, как нитки, отголоски света. Эта странная, одинокая и жутковатая конструкция из тусклых солнечных лучей, скучающих прожекторов, ветра и пыли слишком сильно напоминала последний выдох господина ПЖ.

Странно всё это было до жути. Воспоминания яростно пытались пробиться сквозь остатки здравого смысла, но они были словно рисунки на запотевшем стекле автобуса.

Едешь мимо тьмы к ночи прикорнувших дворов и парков — ничего кроме туманной, асфальтово-серой смурной загадочности и отдаляющейся вереницы уличных фонарей, которые своим едва оранжевым светом заставляли почему-то сжаться сердце, когда глядишь на эту бесконечную дорогу из света к чему-то большему, словно дорогу в эцих, как той необъятной ночью...

А когда проносишься мимо вихрями запутывающихся потоков дорожной пыли, мимо скученной цепочки бесконечных огней, мимо грозди подрагивающих вывесок — и видишь эти похожие на рисунок вен дороги дистиллированной воды, обрамляемые болотцами из микроскопических капель. А в потоках какого-то тëмно-сиреневого света горели и кружились частицы света, мелкой грязи, песка, словно далëкие планеты, чьи дроблёные кольца кидали на асфальт седые блики.

Всё искрило мелкими, как домашняя пыль на кнопках телефона, белыми бликами, светилось заплутавшими фотонами безымянных звёзд. Смотря на всë это, Скрипач находился в неком вселенском забытии, не замечая ничего и никого. Обнимая скрипку в футляре, он вглядывался в ночное небо, усыпанное разными звëздами, а в голове всё же начали всплывать спутанные между собой, словно в один огромный ком, воспоминания.

От долгого глядения в звëздную даль, начал вспоминаться песок, разряженный воздух, и ночь на треклятом Хануде, чем бы он ни был. Начало казаться, что там, где нет морей и океанов, там, где живут вроде бы такие же люди как и здесь, там, в двести пятнадцатой планете в тентуре, в галактике Кин-дза-дза в спирали, был горячий песок, затягивающий сознание к себе, заставляя утонуть в этом всëм. Гедеван никогда прежде не видел видений, хотя это больше походило на сон. Но всё равно рано или поздно придëтся проснуться и до конца вспомнить всё.

...И перед глазами пронесëтся вновь знакомый силуэт рядом с тобой, даже вполне реальный и живой. Снова бескрайние пески в по-советскому серо-голубых глазах и крепкая, уже почему-то такая родная рука, которая чуть теребит за плечо.

— Дядя Вова? — молодой человек не верит своим глазам, как, собственно, и не верит Машков, сидящий перед ним. В голове у обоих плотный туман, в ушах шуршание песка с монотонными завываниями жителями планеты Плюк, а перед глазами так и проносятся отрывки из необычайного путешествия. Утвердительный кивок. Знакомая полу улыбка.

* * *

— Скрипач не нужен! — говорили они, забирая одним взглядом все последующие слова недовольства, которые только могут быть после этой фразы.

...Скрипач жмëтся всем телом к прорабу, утыкаясь носом в его сильное плечо. Плачет не зная от чего, просто потому что это было правдой, просто потому, что они наконец вспомнили самое важное в один миг. Просто потому, что не смотря на всё то, что было, оно лишь тогда запало в глубину души, и лишь сейчас с давящей, но такой сладкой тоской откликнулось внутри. Дядя Вова же с чувством обнимает юношу, гладит по спине, и, кажется, тоже роняет несколько слезинок на пол. Они снова здесь, их вновь вместе свела судьба. А где-то там, далеко-далеко, где-то в ночном, бесконечном небе, слышимое только им двоим, раздаëтся тихое, по-настоящему родное:

— Мама... Мама... Что я буду делать?... Мама... Мама... Как я буду жить?