Похоть (гет)

2003 год, Соединённые Штаты Америки

Погибнуть от руки мальчишки оказалось весьма досадно.

Нет, не то чтобы я соотносил себя с дряхлым и бессильным телом, распавшимся пеплом на камнях перед замком, но комизм ситуации преследует меня по сей день. Темный Лорд, величайший из живших волшебников, уступил в главной битве какому-то сопляку.

Впрочем, нам было не по пути.

Волдеморт сделал для меня все, что мог, — заточил в безделушку, точно не подозревая, что стоит ей разрушиться, как осколок души выберется наружу. Правда, за увечья и шрамы, покрывающие мое тело, я должен возблагодарить других волшебников.

Никогда не забуду день, в который освободился из вечной тюрьмы.

Пусть те, кто думает, что ад — песчаные карьеры и пламенные реки — задохнутся в своем неведении. Истинная преисподняя — равнодушие твоего создателя.

Десятилетиями я был заперт в клетке из собственных иллюзий о бессмертии. Томился, ожидая гибели, моля о ней и проклиная магию.

Лорд надеялся воспользоваться мной — восстановиться из крестража, когда придет пора. Я счастлив, что она не наступила. Боюсь, мне было бы не пережить слияния с его ополоумевшим сознанием.

Я выбрался.

Искалеченный, но живой.

Адское пламя погасло, оставив мне на память ожоги и бельмо на глазу.

«Лейкома», — хмыкнул маггловский колдомедик. И приговором добавил: «Не лечится».

«Метка дьявола, — кивнула, оглядывая белесую пленку на месте радужки, директор Салемского института ведьм Сара Гуд. — Вы приняты преподавателем в нашу академию, мистер Клеманн».

*

В Британии меня могли узнать. Сомнительно, конечно, но от прародителя я отличаюсь большей осторожностью. Новое имя — никаких анаграмм! — и уникальный идентификационный номер волшебника, заботливо выданный мне Министерством Магии Франции.

Правда, уважаемый le magicien⁽¹⁾, занимавший пост в местном Аврорате, и тут сплоховал: никто не стал отслеживать мои перемещения. С другой стороны, в Лютеции⁽²⁾ надолго оставаться я не собирался. Грязь, бесславие и вонь парижских катакомб, где испокон веков французские маги прятались от непосвященных, не оставили мне иного выбора, кроме как скрыться.

Америка. Страна возможностей.

Я видел Голливудские холмы и уповал на небоскребы, я путешествовал в Долину Смерти и наблюдал за Алькатрасом с высоты полета.

Я плакал.

Я рыдал навзрыд, мечтая о доме, от которого был оторван. Дайте мне капельку воли, и мое тело в мгновение ока переместилось бы к подножию замка Хогвартс, а губы целовали бы холодный мрамор ступеней.

Но я научился жить здесь.

Да, научился.

И, вроде как, нашел свое призвание.

*

Город Салем — типичный представитель одноэтажной Америки. Вам не встретить здесь похожих как две капли воды башен — их ждет печальная участь, отчего-то уверен я, — и не проехать по шоссе Малхолланд мимо утесов Санта-Моники.

Причин, чтобы выбрать Салем из десятка таких же захолустий, было всего две: отсутствие штаба МАКУСА⁽³⁾ в округе и закрытая академия магии, разместившаяся в доме о семи фронтонах.

Часть меня всегда хотела стать преподавателем.

Находясь в заточении, я чувствовал все: горечь, злобу и боль, возникшие после отказа Дамблдора другому — настоящему? — Тому Реддлу в должности профессора по Защите от Темных Искусств. Уязвленное самолюбие не позволило первому Тому просить старика снова и снова, и приторный вкус поражения впервые поселился на кончике его языка. Теперь-то я знаю — Лорд Волдеморт испил эту чашу до дна.

Что ж, все равно я куда умнее, чем мой прототип.

Мне даже не пришла в голову мысль сунуться в крупную школу. И магглу ясно, что делать там нечего. А вот частные пансионы, разбросанные по всему миру, пришлись мне по душе. Вернее, по той части души, что у меня осталась.

Должен признаться, я встречался с еще одним Томом. Может, нам стоит именовать друг друга так, как называли королей? Том Первый, Том Второй… Хотя, быть Пятым мне отнюдь не пристало.

Так вот, иной Том — он оказался весьма юным, и я бы не стал доверять ему наверняка, — высказал интересную теорию: будто бы наш «великий» отец, создавая крестражи, избавлялся от своей человечности. Реддл развивал безумную концепцию, он мчался вперед под допингом из юношеского максимализма и финишировал на выводах о том, что Темный Лорд вложил в реликвии не только душу, но и мерзкие пороки.

Любовь.

Сострадание.

Страх.

И мы, в отличие от Лорда, способны испытать сей нелицеприятный опыт.

Я не уверен, точно не уверен, что смогу прочувствовать эти простые эмоции. Хоть юный Том и утверждал, что он влюблен, его я не воспринимал всерьез.

*

Начало учебного семестра всегда было мне ненавистно. Не важно, тридцать тебе или пятнадцать, сидишь ты за партой или стоишь у трибуны.

Салемский институт ведьм, слава Мерлину, не принимает студенток младше семнадцати лет. Думаю, с детьми я бы точно не поладил.

За те два года, что прошли с начала моей карьеры, я поднаторел не только в образовательных, но и амурных делах. Бытие единственным мужским персонажем в академии, заполненной юными — и не очень, директрисе Гуд, насколько мне известно, недавно перевалило за сотню, — ведьмами накладывает на тебя определенные обязательства.

Я выслушал столько дерьма о роде человеческом, сколько не доводилось уловить и пастырю на исповеди.

Они стекались ко мне со всех кабинетов, жалуясь на жизнь, ища оправдания и советов. Лиззи Смит из класса пифий⁽⁴⁾ консультировалась со мной по поводу Оуэна Беллоуза, учащегося в гимназии Хунган неподалеку от Салема. Это было и смешно, и печально одновременно, — лучшая на курсе, Лиззи могла заглянуть в недалекое будущее и заранее предопределить исход свидания с Оуэном.

Лейла Ида Нерисса Батерст Уодделл — порой, чтобы выговорить ее имя полностью, мне приходилось выпить пару рюмок огневиски, — забегала, интересуясь моим мнением касательно ее неверного мужа Алистера Кроули. Будучи великой оккультисткой, Лейла могла бы и сама разобраться с проблемой, — призвать пару духов, чтобы те поймали изменника с поличным и устроили ему отличную встряску.

И даже сама Сара Гуд порой не гнушалась воспользоваться услугой «взгляд со стороны».

А потом я понял довольно тривиальную вещь.

Им не сдались мои рекомендации. Лиззи Смит, Джейн Робертс, Кэтрин Йронвод, Дорин Валиенте, Мелли Уилдерт, Сибил Лик, Сара Гуд — все они искали лишь слушателя, но не собеседника.

Так мистер Клеманн стал не только преподавателем, но и самым незаменимым из сотрудников. Я покорно исполнял роли друга и психолога, выжидая момента, когда мне потребуется ответная любезность.

*

Осенью, когда Салем в преддверии ненавистного волшебниками и обожаемого магглами Хэллоуина облачается в рыжий и черный, меня всегда тянет на размышления о жизни.

К словам другого Тома я возвращался снова и снова.

Любовь.

Сострадание.

Страх.

Я не испытывал ни одного из этих чувств. Если бы наутро мне сказали, что Салемский институт сгорел дотла, что из пепла восстал Темный Лорд, что Пожиратели Смерти собрались в крестовый поход за обломками моей души, я бы рассмеялся в лицо своему визави.

Эмпатия мне незнакома. Животный ужас, трусость, малодушие — увы, но тоже.

Все-таки, Том ошибался.

— Мистер Клеманн? — Мелли Уилдерт даже не попыталась постучаться в дверь.

Профессор истории магии, в Салемском институте она работает на половину ставки. Дома, в Нидерландах, Мелли какое-то время заведовала лабораторией лечебной магии, а после перебралась в Австралию, где попыталась втолковать местным волшебникам необходимость проведения образовательной реформы. Однако, весьма безуспешно.

Мелли, должно быть, чуть старше моего нынешнего воплощения. Судя по тому, что я прочитал в ее личном деле, — двери канцелярии для меня открыты с тех пор, как я помог заведующей отлевитировать коробки на второй этаж, — Уилдерт родилась в шестьдесят пятом.

Тридцать восемь — вторая молодость для волшебницы. По крайней мере, ее наряд кричит об этом.

— Вы что-то хотели, Мелли?

«Почаще повторяй их имена», — такое правило я уяснил, едва переехал в Салем.

— Мне безумно неловко об этом спрашивать, — Мелли кокетливо — в ее понимании, конечно же, — подмигивает, — но совсем скоро в институте проходит ежегодный маскарад…

О, Мерлин…

Два года я успешно избегал этой участи.

Два мерлиновых года я скрывался, едва плакат с безвкусной и кричащей надписью появлялся на двери академии.

И теперь я, наконец, понял, почему с самого утра мой кабинет осаждают все обитательницы дома о семи фронтонах.

Хотя лишь Мелли осмелилась на явное приглашение.

И, должен признать, она не так дурна, как мне казалось изначально.

Стройное, на грани с худощавостью, тело. Высокие скулы, тонкая шея и глаза того светло-карего оттенка, что напоминает о меде и миндале. Правда, нос у нее слишком острый, и небольшая горбинка на нем портит всю миловидность лица.

— Так что, мистер Клеманн? — взгляд Мелли полнится недвусмысленными намеками. — Вы согласитесь сопроводить меня на это мероприятие?

Кажется, настойчивые женщины мне весьма по нраву.

*

Классическая английская литература долгое время была мне чужда. Вы можете вечность разглагольствовать о том, что Шекспир являлся неплохим волшебником, но стезя слова, которую он избрал, уважения не заслуживает.

Большую пошлость, чем «Ромео и Джульетта», еще стоит поискать.

«Первая леди» английской прозы Джейн Остин с ее не раз экранизированным детищем, неизбывный стокеровский «Дракула», несчастливец «Айвего»… Вся суть этого словоблудия сводится к одному: привязанность и страсть есть движущие силы жизни.

Стоило мне поделиться с Мелли своими наблюдениями, как она снисходительно бросила: «Бедный мальчик… Вас, должно быть, совсем никогда не любили?».

Пожалуй, я нравился ей чуть больше, пока загадочно молчал.

На бал-маскарад, приуроченный к Торжеству Всех Святых, директор Гуд пригласила какую-то рок-группу. Парень с ярко подведенными глазами зачем-то начал вещать со сцены о препаратах без явных лекарственных свойств⁽⁵⁾, после чего отвратительный вой десятка его фанаток заглушил музыку, льющуюся из динамиков.

Я поглядываю на рокс, где на дне плещется янтарная жидкость.

Только в подобные моменты мне понятно пристрастие Абраксаса к алкоголю.

— Мистер Клеманн? — Мелли намеренно близко придвигается ко мне, и запах ее парфюма возрождает в мыслях давно забытое воспоминание. — Вы позволите пригласить вас на белый танец?

Оглянувшись по сторонам, я замечаю, как несколько пар глаз настойчиво исследуют мою фигуру. Уж лучше это будет Мелли — от нее я хотя бы знаю, как быстро избавиться.

Уилдерт вцепляется в мое предплечье мертвой хваткой.

Кажется, сегодня она настроена уйти отсюда с добычей.

Поставив бокал, я размышляю еще пару секунд, прикидывая, чем мне легче поступиться: репутацией или чувством собственного достоинства.

— Не думала, что вы настолько нерешительны, мистер Клеманн, — шепчет Мелли у самого уха.

Я подхватываю ее под талию.

Какое-то время она пытается вести, но инициатива довольно скоро оказывается в моих руках.

Сколько я не был с женщиной? Больше полувека?

Что ж, видимо, это совсем не сказалось на восприятии моей личности дамами. Мелли кружится с закрытыми глазами, самозабвенно. Я же подстраиваюсь в такт бестолковой мелодии, сжимаю хрупкое тело, провожу пальцами по ее спине, точно пересчитывая позвонки.

— Ах… — Мелли стонет, и этот звук приятной сладостью отзывается на фоне шума музыкальных инструментов.

Ритм песни становится рваным.

Наши движения — тоже.

*

Ладонями прикрывая наготу, Мелли движется в лунном свете.

Ей не хватает листьев смоковницы — мне думается, что именно ими прикрывались Адам и Ева в райском саду.

Но Мелли — не Ева.

Лилит.

Демоница.

Два года я наблюдал за тем, как она собирает волосы в высокий и гладкий пучок; теперь же ведьминская копна растрепанными кудрями ложится ей на плечи.

— Ну же, мистер Клеманн… — фривольные ноты в ее голосе заставляют меня расплываться в улыбке. — Неужто вы и сейчас заставите меня сделать первый шаг?

Она заливается смехом.

Я же протягиваю руки к бархатистой коже, но Мелли ускользает.

Мерлин.

Когда, говорите, со мной это было в последний раз?

Сбросив рубашку, перехожу к ремню на брюках.

Душа изнывает от жажды.

— Называй меня, — прерывистый хрип вырывается из моих легких, — Клод.

— Клод…

Новое имя, выдыхаемое чужими губами, звучит так маняще.

Мне хочется придавить ее своим телом; заставить кричать, выгибаться, скулить. Я чувствую, как копившееся десятилетиями возбуждение рвется наружу.

Это пытка.

Это влечение.

Это страсть.

*

Мелли Уилдерт и Клод Клеманн могли бы стать отличной парой.

Мелли Уилдерт и Том Реддл — нет.

Пока она спит, положив голову мне на грудь, я вспоминаю всех своих пассий.

Эми Бенсон в приюте. Она обещала, что покажет мне кое-что особенное, если я продемонстрирую ей не меньшую открытость. Забравшись в женский туалет — не смейте заподозрить меня в старой травме, это простое совпадение, — мы одновременно стянули пижамные штаны.

Миссис Коул — та, кто не имея магических способностей, заслужила в моих глазах звание темной ведьмы и старой карги, — будто бы поджидала за углом. Кажется, сначала меня оттаскали за уши. Потом, вроде бы, за волосы.

А после еще около полугода я выслушивал нотации о том, насколько небогоугодным делом мы занимались.

Вальбурга Блэк в Хогвартсе. В этом не было ничего особенного, всего лишь робкая привязанность с ее стороны и желание почувствовать себя взрослым мужчиной — с моей. Но первый опыт тем и ценен, что не повторится никогда.

Как там говорят? Невинность — штучный товар?

Дальше была вереница случайных связей.

Балы в доме Абраксаса неизменно заканчивались тайными оргиями извращенной похоти.

Мои попытки скрыться от себя в дешевых лондонских отелях — тоже.

Но почему лишь сейчас я испытал истинное желание?

Дело в ней — в Мелли Уилдерт, чье мерное дыхание убаюкивает и усыпляет?

Или же…

*

Демон, которого я выпустил наружу, никак не мог насытиться.

С Мелли мы встречались по субботам в парке Салем Уиллоус, спускаясь по тропе, охраняемой белыми ивами, к океану. Порой Мелли настаивала на прокате каяков или игре в мини-гольф, но зачастую мне удавалось избежать этих рисков, заманив ее в гостиницу при лодочной станции еще до заката.

Правда, наутро нестерпимый голод снова грыз меня изнутри.

Я опустился до походов в бордель, где заговаривал зубы жрицам любви и предавался низменным плотским утехам.

Мне было необходимо отвлечься хотя бы на что-нибудь.

Занятия спортом, изучение античных трактатов, совершенствование мастерства не принесли ровным счетом никакого успокоения. Попытка предложить Лейле Иде Нериссе Батерст Уодделл альтернативный способ мести мужу также потерпела крах.

Зависимость делала меня жалким в моих же глазах.

Отвратительное чувство.

Мерзкое и темное, точно сердце вымочили в гудроне и бросили на мостовую, растоптав в грязи твои понятия о собственном могуществе.

Я кое-как проводил лекции, одержимый мыслями о природных инстинктах. С точки зрения физиологии в этом не было ничего особенного, но для волшебника, едва освободившегося из крестража, состояние близилось к критическому.

Мне попросту была непонятна эта страсть. Я препарировал ее, ища ответы, но раз за разом находил себя стучащимся в глухие стены.

Впрочем, иногда, чтобы вытравить одну аддикцию, достаточно всего лишь обрести другую.

*

Она появилась в Салемском институте с позволения Сары Гуд, и я был удивлен, что директор не поставила меня в известность заранее.

Коллега, чтоб ее.

Приглушенные тона в одежде — элегантная простота ее нарядов контрастировала с яркой мимикой и артикуляцией. Не могу сказать, что внешность мисс Г. зацепила меня сразу, — наоборот, если бы мы встретились в баре, скорее всего, мой взгляд проскользил бы мимо.

Порой она облачалась в нарочитую небрежность: растрепанные волосы убраны в ленивый пучок, объемная блуза скрадывает фигуру. Я заметил, что в такие дни мисс Г. любила грешить отсутствием бюстгальтера. Стоило ей повернуться, как под легкой тканью угадывались маленькие ореолы.

И да, мне было достаточно известно о ее прошлом.

В отличие от учениц, восторженно разглядывающих новую преподавательницу.

*

— Вы что-то хотели, Клод?

Она сидит, расслабленно откинувшись на спинку кресла. Одна рука свисает с подлокотника, ладонь и согнутые пальцы качаются вверх-вниз, — мисс Г. будто бы чешет кошку, которая когда-то у нее была.

— Лишь выразить признательность вашим навыкам, Гермиона.

Солнечный блик крадет улыбку с уголков ее губ.

Гермиона серьезна. Почувствовала угрозу?

Ей точно не дано меня узнать. По крайней мере, так я успокаиваю сам себя.

— Мистер Клеманн, — глубокий вздох, — если вы пришли сюда только для светского разговора… Боюсь, на меня свалилось слишком много работы.

Попытка избавиться от надоедливого собеседника засчитана, мисс Г.

Иногда я думаю, что мои глаза, вопреки бельму, стали видеть лучше: мне различимы бисеринки пота, замершие у Гермионы на шее. Три маленькие капли. Неужели в этом кабинете так жарко?

— Отложите аттестационные ведомости до конца семестра. — Я уверенно подхожу к столу и перекладываю папку. — Они вам не пригодятся. Так, а это…

— Мистер Клеманн!

Привычным жестом — легкость, с которой он был исполнен, не оставляет сомнений в том, что Гермиона проделывала это тысячу раз, — мисс Г. останавливает меня.

— Я в состоянии сама разобраться с тем, как документировать вверенные мне дисциплины!

Подняв руки, я демонстрирую, что сдаюсь. Может, вытащить из кармана платок, имитируя белый флаг?

— Извините, — Гермиона прикусывает губу, и тоненькая полоска красной помады отпечатывается на ее белоснежных зубах, — моя нервозность переходит все границы.

Ей тяжело. Я понимаю это, потому что два года назад сидел на месте мисс Г. и в таком же отчаянии оглядывался по сторонам.

— Увидимся позже, Гермиона?

*

— Мистер Клеманн, — директор Гуд прячется за клубами сигаретного дыма, — вы можете, конечно, сказать, что это не мое дело…

— Вы правы, Сара. Это не ваше дело.

Она вздыхает, но мне безразлично то, что творится в мыслях Сары Гуд.

Пусть лучше думает, что я слетел с катушек, чем заподозрит в причастности к прошедшей в Британии войне.

Хотя, с чего это бы мне быть в ней виноватым?

— Это непрофессионально, — снова подает голос Сара.

— С вашей стороны или с моей?

И опять обессиленный вздох.

Что ж, Сара, ты знала — наступит время, когда придется отдавать долги.

Поэтому сейчас я сижу здесь, зарывшись в документы, которые мисс Г. предоставила для работы в Салемском институте.

*

Умная девушка.

Отчасти, именно ей я обязан своим освобождением.

Помню, как газеты пестрели колдографиями драгоценной тройки, поставившей точку там, где даже Дамблдор предпочел бы запятую, не говоря о Темном Лорде. Последний ненавидел Поттера, Уизли и Грейнджер всеми фибрами изуродованной души. Полукровка, предатель крови и грязнокровка. Слишком много крови. Волдеморт был помешан на ней.

Мне, по большому счету, плевать на врагов старика. На друзей, кстати, тоже — я вполне мог бы помочь Малфою, коротающему век в застенках Азкабана, но не вижу в этом абсолютно никакого смысла.

Грейнджер сводит меня с ума.

Мимолетная встреча, легкое касание, и ничего более.

Меж тем, я зациклился на ней. Мисс Г. выглядит недоступной, а это заводит вдвойне.

Мелли Уилдерт и наша короткая связь не могут сравниться с тем, что я почувствовал, увидев Гермиону.

Боль — в известной мере, мне хотелось отомстить за гибель своего будущего «я».

Благодарность — за разломанную диадему, конечно же.

Восторг — стоит мне сомкнуть веки, как на их обратной стороне отпечатывается одна и та же картина: Грейнджер со следами сажи на щеках отважно вскидывает палочку, намереваясь отразить атаку пламени.

И… похоть?

*

Я поудобнее устраиваюсь в дальнем ряду: импровизированный кинозал собрали таким образом, что некоторые места тонут в полумраке. Идеальная позиция для наблюдателя.

Сара Гуд — в последнее время она относится ко мне довольно прохладно, стоит исправить это, — постоянно совершенствует развлекательную программу в Салемском институте. Поэтому сегодня вместе со студентками мы смотрим маггловские пленки, посвященные процессам над ведьмами.

— Я не помешаю вам, Клод?

Южно-английский акцент делает ее речь особенно притягательной.

— Никоим образом, Гермиона.

Отвожу в сторону локоть, предательски посягнувший на соседнее кресло. Ни к чему нарочито демонстрировать маскулинность, когда мисс Г. жмется от каждого взгляда в ее сторону.

— Клод!

Мерлин. Мерлин!

Мелли.

— Я присяду рядом, Клодди? — Она отталкивает Грейнджер, продолжая тараторить: — Ты почему-то не ответил на мои письма — я оставила их у тебя на столе вчера в полдень; кстати, на кладбище Беринг Поинт планируется что-то вроде Вальпургиевой ночи… Да, это не скоро, но мне кажется, нам стоит озаботиться приглашениями заранее. И вообще…

Гермиона разворачивается, и взор ее растерянно блуждает по преподавательской ложе.

— Мелли. — Я мягко дотрагиваюсь до ее запястья.

— Да?

Как скоро из властной женщины, под чьим началом трудились десятки колдомедиков в лаборатории лечебной магии, из дамы, внушавшей страх ученицам одним перестуком каблуков в дальнем конце коридора, она превратилась в ревнивую бестию, буквально заглядывающую мне в рот?

Я наклоняюсь к ее уху и со всей нежностью, на которую только способны голосовые связки, шепчу:

— С этого момента… все кончено.

*

Морфей размыкает объятия.

На часах — три после полуночи.

Я ненавижу Грейнджер.

Она подалась сюда от отчаянья; бежала, как прокаженная, из родной страны, лишь бы оставить подальше травмирующее прошлое.

Жаль, что оно настигло ее так скоро.

Мои бесы изнемогают и рвутся на волю.

*

— Клод? — Она наклоняется над моим столом, и в глубоком вырезе блузки заметны кружева.

Тонкие ключицы едва прикрыты струящейся тканью.

С тех пор, как Грейнджер перебралась в Салем, моя жажда стала невыносимой.

— Да, Гермиона? — осипшим голосом бросаю короткую фразу.

— Спасибо вам… Тогда, в кинозале, я честно не знала, куда мне приткнуться. — В ее глазах я вижу отблески доселе незнакомой мне эмоции. — Но почему Мелли Уилдерт так быстро покинула сеанс?

Мисс Г. исследует кабинет, пока заговаривает мне зубы.

Ищи, Гермиона, ищи. Я стер, предал забвению почти все, что могло бы связать нас с тобой. Но мы построим наши отношения из руин, я даю тебе слово.

— Она получила сообщение из Нидерландов, — мне приходится придумывать на ходу. — По телепатической почте.

Грейнджер обводит губы языком.

Не нужно быть опытным профайлером, чтобы догадаться, что означает это движение.

— Телепочта? — Поддельное удивление мисс Г. совсем не к лицу. — Никогда не слышала о подобной магии…

На столь очевидный крючок мне еще не доводилось попадаться.

— Это последняя разработка голландских волшебников, Гермиона.

Конечно, ей все известно о способе передачи сообщений с использованием легилименции и окклюменции. Тогда почему…

Ответ приходит моментально и, что важно, абсолютно естественно, — так, будто бы я всегда его знал.

— Но я могу рассказать вам больше об этом чуде, — я улыбаюсь, и Гермиона кивает раньше, чем мне удается закончить предложение. — Допустим, сегодня в семь?

— Ресторан Кала на побережье. Встретимся у запасного выхода из института после занятий.

*

В бокале на высокой ножке кроваво-красными бликами переливается вино.

Платье на Грейнджер — карминовое.

Кармен, карман, кармин, камин, аминь.⁽⁶⁾ Я перекатываю эти слова, ощущаю их физически, я выдыхаю их, но не произношу.

— Вы говорите, что приехали из Франции, Клод? — Гермиона уделяет мне внимание в перерыве между устрицами и алкоголем.

— Все верно, mon petit. А вы, должно быть, прибыли из пасмурного Лондона?

— Разве это так заметно?

Она смеется, прикрывая рот.

Худоба ее граничит с истощенностью; фигуру Грейнджер едва ли можно назвать принадлежащей взрослой женщине, скорее — девушке, только достигшей возраста согласия.

— Здесь штат заливов, для которого вы слишком бледны, Гермиона. Такое сразу бросается в глаза.

— Вы наблюдательны, Клод.

Ее замечание льстит мне.

И когда тонкая ладонь Грейнджер ложится на стол, я накрываю ее своей рукой.

*

Отель Готорн — мрачное здание, построенное в прошлом веке. Мы могли бы оказаться с ним ровесниками, избеги я превратностей судьбы.

Грейнджер раскланивается с портье.

Слишком быстро?

О да, это было молниеносно.

Я планировал обхаживать ее по меньшей мере месяц, прежде чем приступить к главному блюду. Но, кажется, Гермиона следует лишь своему плану.

Пока мы поднимаемся на лифте, она бросает на меня опасные взгляды, и тонкая усмешка — я чувствую, как растягиваются против воли губы, — селится на моем лице.

Сигнал возвещает о прибытии на нужный этаж.

Расслабляя удавку галстука, я тороплюсь, едва поспевая на встречу со своими желаниями.

— Номер тринадцать, Клод. — Гермиона смотрит на меня снизу вверх.

— Роковое число?

Свет в комнате приглушенный — два торшера и небольшая лампа над кроватью. Покрывало в бордовых оттенках и потрепанного вида шторы. И несмотря на весь этот ансамбль старины, я ощущаю, как звуки — шум улицы, автомобилей и мерный стук часов, — сливаются в опьяняющий хор.

— Отвернешься? — в ее голосе слышится робкая надежда.

— Конечно. Я дам тебе столько времени, сколько потребуется.

Признаться честно, я в тупике.

Дни, проведенные за разработкой верной стратегии, никогда не казались мне настолько очевидной тратой времени.

Гермиона Грейнджер жаждет меня?

По всей видимости, Клод Клеманн действительно умеет производить впечатление на женщин.

Тонкие пальцы опускаются мне на плечи.

— Еще учась в школе, — шепот ее слаще музыки, — я всегда мечтала сходить на тайное свидание с преподавателем…

Сдержать тихий рык я оказываюсь не в силах.

Резко развернувшись, изучаю Грейнджер: красное платье сменилось невесомой комбинацией. Светлые кружева второй кожей повторяют очертания фигуры.

Кладу руку на ее шею так, что под большим пальцем начинает угадываться пульс.

— Клод…

Я думаю, что ей, возможно, нравится грубый секс.

— Гермиона.

Она пялится на мое запястье, где в манжету продеты запонки с монограммой. Не оставляя Грейнджер и секунды на то, чтобы прочитать выбитые в серебре инициалы, — «ТМР», последний подарок Абраксаса перед тем, как я снова разделил душу, — отвожу ладонь и спешно избавляюсь от рубашки.

Ткань брюк натягивается в зоне паха.

— Ты заставила меня поволноваться, Гермиона.

— Разве?

Подобно последней преграде, ее наряд опадает к ногам.

Нисколько не стесняясь наготы — и это при том, что пять минут назад она просила меня отвернуться, — Грейнджер перешагивает ткань. За кружевными трусиками угадывается треугольник темных волос.

Маленькие соски приподняты в возбуждении.

— Мерлин… Я дам тебе все, что захочешь, Гермиона.

Пока я справляюсь с ремнем, она проходит к кровати и ложится, разведя ноги в стороны. И я бы мог сказать, что пропал уже сейчас, но моя кроткая мисс Г. продолжает пытку — указательным пальцем очертив губы, она с силой проталкивает его в рот.

И сосет, постанывая от удовольствия.

— Трахни меня, Клод, — прервав поступательные движения, она смотрит взором, в котором заключена вся страсть этого мира.

— Да, Гермиона. Но…

— Но?

— Ты должна попросить меня правильно.

Я не спешу, упиваясь мгновением.

Она поднимает голову, и я замечаю удивление на лице этой чертовой ведьмы.

— Правильно? — Гермиона зажмуривается.

Сажусь на кровать, и скрип матраса на миг вырывает меня из забытья.

Потянувшись, ладонью накрываю ее грудь, и Грейнджер дергается, стоит моей ледяной коже соприкоснуться с ее разгоряченным телом.

— Еще, — она командует.

Подушечками пальцев обвожу сосок, но не задеваю центра. Пусть Гермиона молит так, как положено.

— Еще! — тон ее становится требовательным.

— Ты должна выбрать верное обращение, моя девочка.

Я склоняюсь над ее дрожащим телом и языком вырисовываю узоры на груди. Она льнет ко мне, цепляясь за плечи.

Если губы Грейнджер не озвучат то, что я хочу услышать, мне придется выпороть ее.

— Войди в меня… — прерывистых вдох, — папочка…

Дрожь возбуждения накрывает меня с головой. Не в силах больше противиться наслаждению, я сжимаю Грейнджер в объятиях, а она покусывает меня за шею.

— Вы вели себя просто отвратительно на занятиях, мисс Грейнджер.

— Просто вы… мистер Клеманн… слишком прекрасный учитель…

Пульсация члена становится невыносимой. Меня бросает из жара в холод, и я, подхватив Грейнджер под ягодицы, вхожу.

Проталкиваюсь.

Тепло и влажно.

Первый спазм приходит, когда я впиваюсь в ее губы.

Толчок.

Еще.

— Папочка…

Мерлин!

Она выгибается от удовольствия.

Мои руки задерживаются на ее талии, перемещаются выше, исследуя тело; мне нужна точка опоры — давлю на ключицы, и Грейнджер вскрикивает снова и снова, мечется по подушке, извивается на кровати.

Сознание затоплено чувствами.

Эмоциями.

Не любовью, состраданием и страхом, но похотью.

— Быстрее! Черт тебя возьми, Том, быстрее!

Это имя, произнесенное в порыве страсти, нравится мне куда больше, чем Клод.

Я ускоряюсь, понимая, что пропал.

Я падаю в геенну.

Я тону.

Грейнджер кончает, и зрачки ее расширены.

*

Мерзавка провела меня.

Обманула и обокрала.

Заманила в ловушку так, что я не смог сопротивляться. Я был на пике удовольствия, когда паршивка вытащила из-под подушки проклятую палочку. И сразу стало ясно, зачем та просила меня отвернуться.

Подозреваю, что эта чокнутая ведьма давно ведет свою охоту.

Мне показалось, она могла убить всех остальных оживших из крестражей. И даже юного Томми!

Мисс Г. ведь откуда-то знала все о наших пороках.

Гордыня, страх, преданность, любовь, сострадание, честность и похоть.

Я восхищаюсь ей.

Я мечтаю разделаться с ней.

И хорошо, что я гораздо умнее, чем мой прототип. Запонки донельзя кстати подошли как новое вместилище души. Признаюсь, мне повезло успеть провернуть ритуал до того, как Грейнджер явилась в Салем.

Что ж, очередная половина века в заточении — достойная цена за мою слабость.

---

1) франц. «волшебник»

Вернуться к тексту

2) Лютеция — название поселения, сложившегося в древности на месте современного Парижа

Вернуться к тексту

3) Магический Конгресс Управления по Северной Америке, сокращенно — МАКУСА — волшебный орган власти, руководящий магическим населением Соединенных Штатов Америки

Вернуться к тексту

4) Пифия — в Древней Греции жрица-прорицательница Дельфийского оракула в храме Аполлона в Дельфах

Вернуться к тексту

5) Речь идет о британской рок-группе Placebo (Плацебо — вещество без явных лечебных свойств, используемое для имитации лекарственного средства), популярной в нулевые

Вернуться к тексту

6) Цитата из романа «Лолита» В. Набокова

Вернуться к тексту