Сделка (джен)

Дом стоял на самой окраине города. Высокий и узкий, темные омуты окон проглядывали сквозь частую решетку. Простые деревянные ставни без украшений не хлопали, не скрипели под порывами ветра. Дом словно затаился, ожидая. Чего?

Машина подъехала тихо и, как-то робко зашуршав шинами, остановилась возле единственного подъезда с плотно прикрытой добротной деревянной дверью. Молодая женщина вышла, глухо щелкнул замок дверцы автомобиля, и она почувствовала вдруг свое одиночество. Густой и влажный воздух, а вовсе не морозный как можно было бы ожидать, принял её в свои ледяные объятия. Показалось, будто он затягивает её как в трясину. Скоростное шоссе пролегало не так уж далеко, после свертка она проехала всего-то несколько минут, прежде чем нашла нужный дом, но шум машин по шоссе не долетал сюда. Непроницаемая стена окружала дом, храня его секреты.

Женщина зябко передернула плечами. Следовало завершить дело, за которым она сюда приехала. Что страшного может случиться с ней в этом доме? Не средневековье же вокруг! Обняв себя за плечи, поглаживая мех дорогой шубы, укрывавшей её от холода, она постояла несколько минут и решительно направилась к двери. Высокие каблуки дорогих сапог вязли в глубоком снегу неутоптанной дорожки. Видно, ходили здесь не часто. Несколько раз нелестно помянув про себя подругу, давшую ей этот адрес, женщина добрела и решительно схватилась за большую витую ручку на подъездной двери. Дернула. Справиться удалось не сразу. Дверь наконец распахнулась, темный коридор дохнул навстречу чем-то сладковато-пряным. Она отшатнулась и закашлялась. Внутри дверного проема колыхалась непроглядная тьма.

Путь к нужной квартире на втором этаже оказался не таким уж сложным. Постояв на входе несколько минут, она на удивление быстро привыкла к темноте. Пелена с глаз спала, и она увидела узкую деревянную лестницу справа — вполне надежную и совсем неопасную. Тьма оказалась вовсе не такой уж непроглядной — в глубине коридора светила тусклая маленькая лампочка и света её вполне хватало, чтобы без приключений подняться на второй этаж. Возле двери, обитой красным клетчатым одеялом, она помедлила секунду и решительно нажала на маленькую кнопку едва приметного звонка. Где-то в глубине квартиры едва слышно тренькнул звонок. Будничный звук успокоил испуганную посетительницу, и она успела овладеть собой настолько, что приготовила дежурную улыбку тому, кто откроет ей дверь. Дверь открылась бесшумно: не распахнулась гостеприимно, не скрипнула таинственно, открывая щель, а словно отплыла в сторону и застыла, и исчезла, как будто её тут и вовсе не было. Гостья шагнула за порог и дверь так же плавно и бесшумно закрылась за ней, отрезая уличный холод от пряного тепла, источаемого стенами и мебелью в маленькой прихожей, освещенной двумя светильниками в тяжелой оправе.

— Прошу вас, — послышался низкий бархатный голос, который мог принадлежать как мужчине, так и женщине, — проходите же, — ласково поторопил он.

Сделав несколько шагов в сторону приглашающего голоса, гостья оказалась в небольшой, как ей показалось с первого взгляда, круглой комнате, задрапированной темными шторами. Напротив двери за круглым невысоким столиком сидела фигура, скрытая полумраком. Как гостья ни старалась, разглядеть, кто сидел перед ней — мужчина или женщина, молодой или старуха, — она не могла. Сразу оробев, она нерешительно прошла и села рядом со столиком на высоком пуфе, оказавшись сразу напротив на одном уровне с обладателем приглашающего голоса. Фигура выпрямилась, звякнули браслеты, и из складок бесформенной одежды вынырнула тонкая рука красивой формы с ухоженными накрашенными ногтями. Рука спокойно устроилась на столе, сверкнул большой перстень на мизинце. Гостья перевела дух. Ей казалось, что договориться о своем деле с женщиной ей будет проще.

— Я слушаю вас, — голос теперь явно приобрел оттенок женского. Он звучал ласково, но безучастно.

— Я, — гостья нервно затеребила перчатку, пытаясь снять её с руки. В этот момент кожаная перчатка представлялась единственной вещью, способной внушить ей уверенность. Хозяйка терпеливо ожидала. — Я много слышала о вас, — при этих словах гостье показалось, что слушавшая презрительно фыркнула, но, может быть, это просто треск курильниц?

— Я много слышала о вас, — увереннее повторила она, — и я пришла сюда в надежде, что вы сможете помочь мне.

— В чем же?

— Дело в том, что … собственно вот … я уверена, что мой муж меня не любит, — выдохнула гостья.

— Почему вы так думаете? — несмотря на бесстрастность, гостье все же послышались нотки недоверия в голосе хозяйки. Появилось странное детское желание убедить в своей правоте любой ценой, чего бы это ни стоило. Она замялась, лишившись вдруг неожиданно всех заготовленных слов.

— Он … он стал холоден ко мне…

— Ночью?

— Н-нет, тут-то как раз все хорошо, полная гармония. Я безмерно счастлива, когда он со мной и ласкает меня. Я уверена — он испытывает то же самое. Понимаете, он … он смотрит на меня иначе … днем. Раньше восхищение сквозило в каждом его взгляде, в каждом движении. В том, как он открывал дверцу машины передо мной, как подавал оброненную мною вещь … сейчас все иначе. Он изменился … определенно.

— Вы давно вместе?

— Больше года.

— Вы … живете вместе?

— Да.

— А вы не думаете, что для пары с таким большим сроком совместного проживания — это обычное явление. Так называемый медовый месяц длится всего лишь месяц, может быть, полгода, в редких случаях — год. Потом в отношениях возникает не холод — вовсе нет, просто покой. Возможно, вы не можете с этим примириться?

— Я … была его королевой…

— Возможно, так и осталось, просто выражается несколько иначе…

— Нет! — резко и нетерпеливо выкрикнула гостья. — Нет! Он изменился… Я хочу быть единственной в его мыслях.

— Разве это возможно? — слегка удивленно произнесла хозяйка. — В голове мужчины обычно кроются тысячи мыслей и забот. Насколько я понимаю — он вынужден думать о многом, даже если бы и хотел мыслить только об одном. Иначе ему не выжить.

— Я хочу, чтобы он думал только обо мне, — упрямо тряхнув головой, заявила гостья. — Я хочу, чтобы он засыпал с моим именем и просыпался с ним, чтобы ни одна мысль не отвлекала его от меня.

— Но тогда он станет вещью. Нужно ли вам это?..

* * *

— Я не хотела… я не хотела этого, — завизжала женщина и, рухнув на ворсистый персидский ковёр, забилась в истерике, — верни всё обратно!

Слёзы лились рекой. Слова перемежались судорожными всхлипами, и часто невозможно было понять, что же именно она говорит. Она ухватилась за широкие одежды наклонившегося к ней человека.

— Верни! Ты ведь можешь всё!

— Не могу, — прозвучал холодный голос. — Теперь — поздно!

Тёмная фигура отшатнулась от униженно ползающей у её ног накрашенной женщины в дорогой одежде, безнадёжно измятой и запачканной.

— Но ведь он умрёт!

— Возможно.

— Я не хотела этого!

— А чего ты хотела? Власти? Ты хотела владеть безраздельно! Получай и владей. Теперь он будет только твоим! — тёмная фигура саркастически хмыкнула и скользнула в сторону. Высокая ширма скрыла её. Сидевшая на полу, завыла и поползла следом.

— Вернись! — требовательно закричала женщина. — Вернись и исправь то, что натворила.

— Я натворила? — тёмная фигура возникла вдруг, словно соткалась из воздуха, и нависла над женщиной. — А чьё желание я выполняла?

Крепкая рука вцепилась в волосы и, запрокинув голову, склонилась к лицу женщины, бившейся в истерике.

— Не помнишь? Не помнишь, что я говорила тебе, когда ты готова была отдать всё, что у тебя есть, включая бессмертную душу? Тебе нужна была сделка, и ты готова была на всё. А я тебе говорила, что твои усилия могут выйти боком и принести совсем не те результаты, которых ты ждёшь. О чём воешь теперь? Неси свой крест безропотно и, может быть, заслужишь прощение в веках. Крест этот только твой.

Тёмная фигура, наконец, отпустила её волосы и женщина смогла вздохнуть и набрать воздух в лёгкие, чтобы вновь выкрикнуть обвинение. Забыв на миг ужас, который вселял в неё взгляд этого человека всего лишь несколько секунд назад, она готова была винить всех, чтобы оправдать себя.

— Мой крест? Мой? — она даже нашла в себе силы, чтобы подняться на ноги и кинуться следом, чтобы вновь вцепиться в широкие шёлковые одежды. — Ты хочешь сказать, что только я виновата в том, что произошло? А ты? Сколько душ погубила ты, не считала? Потомственная ведьма! Ты берёшь деньги за свои услуги и твои услуги дали не тот эффект, который хотел заказчик. Теперь исправляй! Я имею право потребовать…

— Потребовать? — тёмная фигура, колыхавшаяся где-то далеко, вновь внезапно нависла над ней. И горло пересохло, и голос, не терявший свою мелодичность и красоту даже в истеричных выкриках, прервался. Она захрипела и упала навзничь, стараясь отползти как можно дальше от надвигающейся на неё тьмы. — Ты ничего не можешь потребовать! Ты хотела, чтобы этот мужчина принадлежал тебе, только тебе … как вещь. Ты получила, что хотела — он может стать вещью, если только не изменился настолько, что небо захочет пощадить его. Но тогда ты не получишь его. Не помогут никакие жертвы, никакая плата. А за твои мысли и желания ты будешь платить сама. И не надейся переложить свою вину на чужие плечи. Когда ты платила за товар, то могла разглядеть его, тебе было дано время подумать. Но ослеплённая своей жаждой, ты кинулась, не раздумывая, уверенная в себе и в своём праве. Так чего же теперь воешь? То, что случилось — дело твоих рук! А за свои грехи я отвечу сама. Я не слепой котёнок и о моих грехах мне известно, — лицо, смутно различимое в полумраке помещения, приблизилось, и щеки коснулось слабое дыхание, когда тихий голос вкрадчиво произнёс, — и не приведи высшие силы тебе платить так, как плачу я!