Просто красивая магия (джен)

— Отец сказал, что это очень сложная магия, — у Скорпиуса горели глаза. — Использовать её правильно могут только те, кто способен испытывать сильные чувства.

— Звучит просто, — заинтересованно сказал Альбус.

— Только звучит. Волшебник не всегда может осознавать, правдивые ли чувства он испытывает. Поэтому такая магия может… «не поверить тебе и не отозваться».

— У меня не выйдет, — шмыгнул носом Тедди. — Я не знаю своих родителей. Только как они выглядели, за что сражались и как погибли. Я многое слышал… но почувствовать? Я не уверен.

— У нас получится, — твёрдо сказал Альбус и сжал в ладони небольшой пузырёк.

В этот миг друзья услышали уверенные шаги и спрятали волшебные палочки, погрузив коридор во тьму.

Альбус отступил назад, но идущий словно видел его, как днём, и шёл всё быстрее и быстрее.

Из лавины нарастающего страха вырвал хлопок по плечу, одновременно окунув в неё же.

— Люмос, — прозвучало из-за спины, и холодный свет озарил веселые зелёные глаза и рыжие волосы. — Я готов. Только, кажется, мой папа понял наш замысел.

— Ничего. Спасибо, Фред, — выдохнул Альбус, принимая протянутую скляночку. — Остался последний этап.

* * *

— Что ты делаешь? — аккуратно спросил Гарри, войдя в гостиную.

Альбус сперва его не заметил, весь обложившись колдографиями, газетными вырезками, книгами и прочими вещицами из отцовской молодости. Впрочем, он и сейчас был молодым — да объестся слизнями любой, кто иначе скажет.

— Я это, — он чуть смутился и закрыл альбом, который только что сосредоточенно рассматривал. — Тедди спрашивал, нет ли у нас дома чего-нибудь, что могло бы рассказать о его родителях. Он…

— Я понимаю, — с грустью в голосе ответил Гарри.

Множество раз он сам ловил себя на мысли, что, смотря на маленького Тедди Люпина, видел собственное отражение. И знал: огромное количество друзей, колоссальная поддержка знакомых и незнакомых людей не могут заполнить пустоту внутри. К сожалению, рассказы о погибших родителях — тоже, какими бы ни были они светлыми.

— Можно я покажу ему это? — спросил Альбус и прижал к груди самый большой альбом.

Его составляли после войны они с Джинни. Собирали по крупицам всё, что осталось от растерзанного войной детства.

Как учителя восстанавливали Хогвартс, так ученики спасали то, что осталось им в наследство от погибших друзей и родных.

Каждая колдография была аккуратно подписана и даже подкреплена незначительным, но нежно любимым воспоминанием вроде: «Первый полёт Гарри на метле», «Рон за трапезой, палец в рот не клади», «Полумна. Друг, который всегда подскажет, сколько мозгошмыгов в твоей голове и как их достать».

— Оу, конечно! — улыбнулся Гарри. — И передай, чтобы чаще приходил в гости. Ему рады в любое время!

— Конечно, папа.

Альбус спешно ретировался, а Гарри вдохнул полной грудью установившуюся тишину.

Иногда она ещё пугала неспящими во мраке призраками горя, и именно Альбус возвращал его к свету, напоминая, что тишина — есть покой.

Сегодняшний день обещал быть самым обычным послевоенным днём. Полным мира, любви и доброты.

* * *

Тедди вырвался из Омута памяти и буквально оцепенел. Взгляд метался то к Альбусу, то к Фреду, то к Скорпиусу, а по щекам его катились крупные слёзы:

— Я… видел. Я видел! Я сидел у мамы на коленях. А ещё, кажется, ел фрукты. Их вкус остался у меня во рту. Ещё… я видел волка! Он бежал так быстро, но я не поспевал. Мне было так страшно и одиноко, холодно. Луна светила. А потом вдруг стало тепло, и я услышал папин голос. Он назвал моё имя, и оно будто бы разлилось внутри. Как это возможно? То есть…

— Эй, всё в порядке, — прошептал Джордж и обнял его за плечи, встав на колено. — Это действительно потрясающе. Если честно, вы размазали меня, мальчишки. Но Гарри… Гарри это понравится. Этой скляночке нет цены.

Он бережно поставил прозрачный флакон на видное место и наложил скрывающее заклятье, чтобы никто, кроме Гарри, его случайно не нашёл.

Тедди всё ещё был растерян. Скорпиус закусил губу, словно силился не выдать какую-то тайну.

— Не важно, как у тебя получилось это воспоминание, — сказал Альбус. — Не всё ли равно? Ты любишь их, они тебя любили. И явились сказать тебе об этом.

— А я могу ещё посмотреть? — завороженно спросил Тедди.

— Когда угодно, — кивнул Джордж. Взгляд его дрогнул и застыл в точке, где только что растаял под чарами флакон со сплетенными серебристыми нитями внутри. — Фредди не позволит никому плакать…

* * *

Если бы у Гарри была напоминалка, она бы не просто светилась сегодня красным. Видит Фоукс, она прожгла бы ему карман своим алым заревом. Но у Гарри действительно вылетел из головы собственный День Рождения. А, быть может, он просто так сильно привык к тревогам, заботам, к чреватости любых торжеств и вообще их отсутствию в жизни, что намеренно прятался от всех, кто хотел его поздравить. Даже не стал допытываться у дочери: за что она так бесцеремонно выпроводила его с кухни, откуда доносился просто невероятный аромат свежей выпечки и специй.

Время летело, как обычно: быстро и неумолимо. Гарри даже не понял, как оказался в пустом кабинете директора Хогвартса. Он любил эти стены, любил здесь молчать, глядя на спящий портрет Альбуса Дамблдора.

В этом месте оживала сама память, становилась неотъемлемой частью реальности. И сколько бы ему ни говорили, что пора перестать жить прошлым, ему было важно приходить в этот храм воспоминаний, мудрости, умиротворения и покоя.

Со дня гибели Альбуса Дамблдора в кабинете ничего не изменилось. Фоукс поприветствовал его взмахом огненно-красных крыльев и наклонил голову вбок, о чем-то беззвучно спрашивая.

Гарри улыбнулся и поставил на стол маленькую коробочку с лимонными дольками — вчерашней кто-то угостился.

Взгляд пал на флакончик с воспоминаниями. Он не был похож на остальные формой, светился ярче и манил выпустить содержимое на волю.

Гарри не хотелось влезать в чужую голову, но стоило ему поднести флакон к Омуту памяти, как тот открылся сам.

Чёрный туман стремительно таял, обнажая искрящийся звёздами небесный шатер. В ушах шумел ветер, и Гарри сперва отнюдь не испугало ощущение свободного полёта. Ему было легко, а далеко под ним цвело большое поле, на котором…

Гарри не позволили рассмотреть. Он упал на что-то живое, покрытое перьями. Стремительное, дикое, сильное, гордое и своенравное.

— Гиппогриф, — обронил Гарри и тут же ухватился за шею скакуна.

«Только не выдергивай перья, он тебе спасибо за это не скажет», — прозвучало в голове предостережение Хагрида. Понять бы ещё, как их не выдёргивать.

Скакун с головой орла и телом лошади нёс Гарри всё выше и дальше: над лесом, над рекой, чьи волны пели и перешептывались в лунных лучах. Гиппогриф сделал круг и, в конце концов, Гарри сумел рассмотреть гуляющих в поле двух патронусов — ланей.

— Мама? — обронил Гарри.

«Профессор?» — спросил его внутренний голос.

Гиппогриф приземлился возле большого, но скромного дома. Гарри не хотел стучать в дверь — это всё же не его память. Только вот…

— Бесконечные хождения, — за дверью раздалось знакомое ворчание, после чего щёлкнул замок. — Столько народу. Зачем столько народу? Сплошное расточительство, госпожа, бессовестное расточительство!

— Кикимер?

— О, именинник! Кикимер несказанно рад, — скривился эльф.

— Именинник? — переспросил Гарри.

— У хозяина проблемы с памятью? Неужели так рано? — спросил Кикимер, глядя в пол и побрёл к лестнице.

Гарри поймал себя на мысли, что и вправду замотался. Память была не при чём, наоборот — он слишком много помнил.

— Кикимер! Хватит брюзжать!

Гарри оторопел, сердце пропустило удар и ухнуло вниз — на верхней ступени стоял Сириус.

Так хотелось рвануться к нему и одновременно спрятаться, когда он перевёл на него с неповторимой хитринкой взгляд и подмигнул. Он же не мог его видеть, нет? А Кикимер тогда как?

— Мой крестник не рад?

— Сириус! — Гарри не помнил, как оказался на самом верху, как обнял, вернее, повис — ему упорно казалось, что под ногами нет никаких ступеней.

— С Днём Рождения, Гарри, — прошептал Сириус на ухо. От него по-прежнему пахло пряным огневиски и табаком. — Рад, что успел поздравить тебя первым.

— Сириус, что происходит? — спросил Гарри, прекрасно понимая, что ответа не получит.

Но Сириус вкрадчиво произнёс:

— У тебя прекрасные дети, Гарри. Иначе не могло быть. Я не имею права пропустить твой день.

Альбус… Альбом с колдографиями…

Сириус поманил за собой. У одной из дверей, за которой горел свет и слышались чьи-то голоса, попросил закрыть глаза. Стукнул несколько раз — условный сигнал. В воздухе повисла тишина, такая, что Гарри слышал биение собственного сердца.

— Сириус, — он всё никак не мог отвести взгляда от образа, что казался почти невесомым в свете луны.

— Мы никуда не уходили, Гарри, — слова мягко коснулись самой души и растворились в ней.

Горло сковало в незримые тиски, они сжимались всё крепче, а изнутри будто что-то рвалось. Ему вдруг захотелось кричать, как тогда, когда он потерял Сириуса. А всё потому, что слишком давно не выпускал боль на волю. Всё потому, что из Омута памяти придётся вернуться в пустой кабинет.

И Гарри с силой протолкнул ком в горле. Снова. Едва переступил порог комнаты, раздалось громогласное поздравление. Сердце в очередной раз ухнуло вниз, когда он увидел за богато накрытым столом Римуса и Тонкс, на коленях у которой сидел Тедди. Фреда и Джорджа… маму и папу. Даже Северуса и Дамблдора, что беседовали у камина.

Гарри почувствовал себя вновь на первом курсе: письмо, первый билет на поезд, шоколадная лягушка, Букля…

Белая сова угрожающе замахала крыльями, когда мимо неё, важно сидящей на жердочке, кто-то прошмыгнул.

— Я успел! Гарри Поттеру понравится! Это тот самый торт, которым я угостил его нехорошую тётушку! — короткий вскрик, и торт чуть не плюхнулся на пол с высоты. — Гарри… Поттер…

— Добби, — выдохнул Гарри и сгрёб его в охапку.

— С Днём Рождения! — завороженно прошептал Добби и неохотно отстранился. Торт с зажженными свечами и на серебряном блюде приземлился к Гарри в руки. — Гарри Поттер должен загадать желание.

— У меня всё есть, — помолчав, ответил он, глянув на улыбающихся Рона и Гермиону, не постаревших ни на день. — Спасибо вам. За всё. Всем вам. Эти свечи погаснут, но не вы.

Гарри медленно закрыл глаза и набрал в грудь воздуха. В пелене счастливых слёз медленно таяли образы живых и ушедших, собранных в одном крохотном мире.

Гарри вновь куда-то летел: медленно, но неумолимо. А, казалось, что это Хагрид несёт его на руках в колыбель.

А ещё Колин. Он не видел его, но в том, что видел вспышку его камеры, был уверен.

* * *

— Это было твоё воспоминание, да? Ты преобразовал его для Тедди, — сказал Альбус, когда они со Скорпиусом остались вдвоём. Праздник уже стих, практически все уснули и в окнах погас свет.

— Почти, — ответил друг, не сразу повернувшись к нему лицом. — Немного видоизменил. Отец научил меня.

Воздух наполнился совсем непраздничной тишиной. Она дрожала, подобно звездам, усыпавшим небо над цветущим полем.

— Спасибо, Альбус, — выдохнул Скорпиус.

— За что?

— За то, что поддержал. Вступился, когда все называли меня сыном Волан-де-Морта. Но… Моя мама всё равно уйдёт. Я вижу, как она гаснет. Бабушка пытается уберечь меня от этих мыслей, а папа мне не врёт. Он подсказал мне, что есть возможность запечатать свои самые светлые воспоминания, дополнить, даже додумать, а после вынуть из головы и спрятать, — Скорпиус вытащил ампулу. Содержимое в ней светилось серебристым светом, — чтобы, когда случиться страшное, увидеть маму снова. Почувствовать её. Говорили, что Омут не даёт почувствовать, а я считаю — всё зависит от силы… вот здесь, — он приложил ампулу к груди. — Как думаешь, это тоже своего рода обман?

Глаза Скорпиуса налились печалью.

— Я считаю, это нужно всем, — ответил Альбус.

— Мне тоже так кажется.

— Ты думаешь… — Альбус нахмурился и подошёл ближе.

— Да, скоро, — неловко улыбнулся Скорпиус. — Спасибо, что ты со мной.

* * *

Гарри наблюдал из окна, как сын прощается с другом. Он не мог слышать разговора, да и не хотел.

В воздухе пахло деревом и летом. Летом, которое тоже прощалось, по капле передавая права осени. Словно кто-то перевернул песочные часы, и каждая упавшая песчинка наполняла мир золотистыми осенними оттенками.

В одну из похожих ночей Гарри Поттер навсегда потерял детство. И вот теперь обрёл снова.

Не важно, сколько ему стукнуло сегодня. Он провёл этот день с теми, кто ему важен, и с теми, кому важен он.

Пусть кто угодно вращает минутные стрелки, меняющие времена года, сыплющие серебро на волосы. Этот день для него украли у самой судьбы и сохранили в стеклянном флаконе.

Он всегда будет полон.