Покорная дочь (джен)

1536

Отец легонько сжал мою руку.

— Не волнуйся.

Я слабо улыбнулась.

— Вы сами бледны, как молоко, милорд.

Он усмехнулся:

— Жаль, я не захватил с собой зеркало, чтобы показать, как выглядишь ты сама, дитя.

Одним резким движением он сгреб меня за плечи и притянул к себе — я и пискнуть не успела.

И выдохнул в макушку:

— Все будет хорошо, милая.

* * *

1516

Я смотрела в окно, пока карета, увозившая отца и мать в королевский дворец Гринвич, не скрылась из виду. Мне бы так хотелось поехать с ними, надеть новое красивое платье… Непременно зеленое.

Возможно, сама королева Екатерина предложила бы мне стать ее фрейлиной… Девушка, воспитанная при французском дворе — эта легенда работала славно. Никто никогда и не понял бы, что королева Клод в жизни не видела леди Анну Болейн, а только морок, наведенный умелым волшебником из Хогвартса.

Но и кричать о том, что благородная девица училась колдовским искусствам, не следовало. Его величество король Генрих — образец благочестия, но с каждым годом, предупреждал отец, становился все более нетерпим.

Но оставаться в школе чародейства я не желала. Да и какая судьба ждала бы там дворянку? Отнюдь не блестящая.

Стать наставницей? Обучать грязных крестьянских детей и малую толику благородных?

Нет. Это не для меня, подумала я едва ли не с отвращением.

Это хуже монашеской жизни. Без обетов, но какая разница? В Хогвартсе меня ждало столь же мучительное затворничество.

А вот среди маглов, возможно, стоило попытать счастья. Неужели отец с матерью этого не понимали?

Возможно, если бы я понравилась королеве Екатерине, она устроила бы и мой брак. И ничего, что, скорее всего, это будет не волшебник. Главное, чтобы он был достаточно знатен.

Но почему, почему, почему мать не подумала об этом и даже не предложила взять меня с собой?

Впрочем, это и к лучшему.

Магия сотней маленьких стеклянных иголок покалывала в пальцах и требовала выхода. Пока родителей не будет, можно спокойно попрактиковаться в чародействе.

Ой, надеюсь, я снова не вызову град.

«Ох, госпожа! — вспомнила я причитания жены садовника, — клянусь всеми святыми, град шел только над нашим садом и сбил на землю все, все яблоки! Верно, какая-то ведьма озорует, госпожа».

А мать только рассмеялась и приказала лучше следить за деревенскими мальчишками, которые не хуже всякой ведьмы справляются со спелыми плодами.

Во второй раз мне может уже так не повезти.

Так что, подобрав юбки, я шмыгнула из своих покоев прямо навстречу…

Навстречу моей любимой сестрице.

И что ей, спрашивается, нужно, с досадой подумала я.

Раскраснелась, светлые волосы выбились из-под сетки.

— О, Энн! Там так интересно!.. — едва переводя дыхание, выпалила она.

Ну что, что может быть интереснее магических книг, которые доставили мне из волшебной лавки? Мне нужно готовиться к экзаменам, в конце концов!

— Ну что такое? — спросила я чуть более раздражительно, чем следовало.

Вместо ответа Мэри схватила меня за руку и куда-то потащила.

Несносный ребенок!

— Джорджу выковали настоящий меч! Отец велел! — выпалила она на ходу. — И сейчас сэр Блэкуотер будет учить его сражаться!

О Мерлин, Мэри!

Как можно быть такой идиоткой?

На бегу, оказывается, довольно сложно закатывать глаза.

Впрочем, поразмыслив всего мгновение — настырная младшая сестра просто не оставляла мне шансов, — я поняла, что не все так ужасно.

В конце концов, я смогу полюбоваться, как сражаются настоящие рыцари без волшебных палочек. Это должно быть красиво. Ведь магия не всемогуща. А войны выигрывают не заклятия, а клинки.

Бой был в самом разгаре. Узкий дворик наполнял звон мечей и тяжёлое дыхание сражающихся.

Мы с Мэри замерли чуть поодаль, в стороне от подбадривающих сэра Блэкуотера и Джорджа мальчишек-слуг.

— Прямо как на турнире, правда? — с восторгом спросила Мэри через несколько минут однообразного унылого бряцанья металла.

Я скептически изогнула бровь.

Разве что на турнире кукольников.

Нет. Все же я была неправа. Скучное зрелище эти маггловские бои. Или может, это оттого, что меч держит мой милый неуклюжий младший братец?

Однако посмотрим.

Глядя, с каким азартом Джордж делает выпады против более сильного противника, я вздохнула.

Такое упорство пришлось бы по нраву нашему наставнику по искусству трансфигурации. А также отменное знание латыни.

Но увы.

Ни двенадцатилетний Джордж, ни тринадцатилетняя Мэри не получили письма из Хогвартса.

Бедные мои счастливые магглы. Их не казнят на старом Смитфилде за колдовство… Нет, вернее, могут, но только по ошибке.

Я невольно поежилась.

Люди короля, впрочем, тоже не дураки. Безумная Венделина, о которой до сих пор рассказывают дикие истории, та самая, которая горела на кострах не менее сорока раз, оставила о себе недобрую память.

Теперь, если у господ палачей есть бесспорные доказательства, что перед ними волшебник, его не ведут на костер, о нет.

Сведущие магглы знают, что мы умеем замораживать пламя.

Волшебникам ныне тихо и без лишнего шума рубят головы мечом.

Сэр Блэкуотер тем временем одним точным и резким движением выбил из рук моего брата клинок.

— Милорд, спешу вам сообщить, что вы убиты.

Но Джордж — вот странно — вовсе не выглядел огорченным.

Несомненно, будь у него способности к магии, его бы распределили на Гриффиндор.

Вот была бы потеха. Нам, наверное, приходилось бы делать вид, что мы и вовсе не знакомы.

— Анна! — коснулась рукава моего платья Мэри. — Знала бы ты, как невыносимо было во Франции.

— Отчего же?

Сестра опустила глаза.

— Нелегко делать вид, что рядом со мной ты, настоящая. Я ведь знала, что это… волшебство, — она понизила голос. — И это было невыносимо… И страшно, и грустно. Как будто видишь призрака.

Я звонко рассмеялась.

— Но теперь-то я здесь. Живая. Можешь потрогать. Я из плоти и крови.

К моему удивлению, Мэри и правда крепко вцепилась в мою руку.

— Когда тебе исполнится семнадцать, ты ведь будешь настоящей ведьмой? И чем ты тогда займешься?

Я беспечно улыбнулась.

— Не знаю. Может быть, удачно выйду замуж. А может быть, буду щекотать спящего дракона.

Мэри недоуменно пожала плечами.

«Моя глупая маггловская сестричка», — почти с нежностью подумала я. О том, что будет, когда мне исполнится семнадцать, я предпочитала не думать.

В пятнадцать лет два года кажутся целой вечностью.

Особенно когда впереди СОВ.

Сэр Блэкуотер взглянул на меня. Я поспешно отвернулась.

* * *

1521

Мой досточтимый отец выскочил из кареты — только я его и видела. Отбросив плащ в сторону, вспенил сапогами мутноватые осколки луж — и скрылся за воротами.

Не припомню его столь сердитым.

Вероятно, стоит поговорить с ним… И с Мэри. Намекнуть, что благоволение короля можно заслужить и иным способом, кроме как подкладывать младшую дочь ему в постель.

Гадость какая. Бедняжка сестрица, какие слухи о ней ходят! Королева, говорят, в негодовании.

Впрочем, Мэри не была первой. Не станет она и последней. Король Генрих устал от нее так быстро!

И теперь отец боится, что поток милостей, посыпавшихся на нашу семью точно из рога изобилия, скоро иссякнет.

Но их можно было бы получить и другим путем. Не честной службой, нет, я не наивная хаффлпаффка. Но есть же магия.

Впрочем, что взять с магглов? Самые очевидные решения просто не приходят им в голову.

Ужинала я тоже в гордом одиночестве.

По правде говоря, кусок мне не лез в горло — ведьминским ли, обычным чутьем я предчувствовала какую-то беду.

Мясо отдавало пеплом.

Вино казалось не слаще уксуса.

Да что сегодня за отвратительный день!

Мне просто хотелось лечь в постель и уснуть. Чтобы утром исчезли тучи, а Мэри, бледная и заплаканная, вновь смеялась и шутила.

Неужели я не заслуживаю хоть немножечко покоя, думала я с досадой, поднимаясь наверх.

Когда служанка распустила на мне тугой корсет и расчесала волосы, дышать и вправду стало чуточку полегче.

Свечи мягко рассеивали полумрак, в воздухе от камина плыли ароматы трав. Я медленно и сонно водила пером по строчкам старой колдовской книги.

Рецепт амортенции.

Зелья прекрасно действуют на магглов. Если поднести чашу королю, на следующий день он даже не взглянет ни на кого, кроме моей красавицы-сестры.

Если она прекратит рыдать, может быть, я даже окажу ей услугу и попробую сварить зелье.

За дверью послышался неясный звук шагов. В руку будто сама собой скользнула рукоять палочки. Но кто мне здесь мог угрожать, здесь, в Хивере? Где я, кажется, была единственной ведьмой на много миль вокруг.

Дверь распахнулась. На пороге стоял отец.

Заметив, что я сжимаю в руках палочку, он нахмурился и бросил сквозь зубы:

— Убери эту пакость.

Хорошенькое начало разговора. Некоторые ученики дома Слизерин, особенно кичившиеся отсутствием родства с магглами, назвали бы пакостью самого Томаса Болейна.

Подумав так, я устыдилась своих греховных мыслей, слишком непочтительных для покорной дочери. Я Болейн — и я горжусь этим. Я дочь Элизабет Говард — и этим я тоже горжусь. Послушно склонив голову, я спрятала палочку.

— Доброй ночи, милорд.

Отец сухо кивнул, не сводя с моих пустых ладоней настороженного взгляда. И я вдруг впервые за долгие годы почувствовала себя здесь чужой.

Вот забавно.

Для маггловского двора мы, Болейны, недостаточно знатны. Выскочки, подобравшиеся непозволительно близко к трону — спасибо, милая бедняжка Мэри, — не ровня прочим фаворитам Генриха Тюдора. Недостаточно чистокровны.

Как беспородные псы в стае холеных королевских гончих.

В Хогвартсе, среди задирающих нос волшебников, я тоже была недостаточно чистокровна. Болейн, Говард — эти имена в замке куда более древнем имели ценность не больше бряцающей меди.

Отец тяжело опустился в ближайшее кресло с высокой точеной спинкой и уставился на меня.

Свечи бросали странные отстветы на его лицо. И в этих бликах оно казалось застывшим, похожим на лакированную деревянную маску. Он молчал, и я начинала беспокоиться.

— Помимо дьявольских искусств, тебя ведь обучали как следует, — он не спрашивал, а утверждал.

Я непонимающе улыбнулась. Отец за этим ворвался ко мне, как будто за ним оборотень гнался? Впрочем, что ж…

— Музыка. Пение. Танцы, — принялась загибать я пальцы. — Все, что положено знать женщине моего положения, и даже больше. Я знаю латынь; свободно говорю на французском…

Отец хмыкнул, пожалуй, недоверчиво.

На секунду стало почти обидно. Мэри расцветала на глазах у родителей. И уж ей они никогда не задали бы вопрос, как много она успела изучить наук и знает ли хоть что-то.

— Странные вопросы, да еще и поздним вечером, — вздохнула я. — Вы все-таки хотите представить меня ко двору?

Отец помолчал, смерив меня испытующим взглядом. Я не отвела глаз — но почти сразу же пожалела об этом.

Они считают, что я хуже сестры? Что двор королевы Клод лучше, чем Хогвартс!

Я покорная дочь, твердила я себе, не позволяя гневу вскипеть, как забытому на огне котлу.

Я покорная дочь.

Завидовала ли я Мэри? Иногда. Хотела бы поменяться с нею местами?..

Никогда!

— Ты поменяешься местами с твоей сестрой, — будто читая мои мысли, сказал отец, и я ощутила, как ледяная волна страха омыла спину. О чем это он?

Я деланно рассмеялась, думая, что это какая-то шутка.

— Теперь моя очередь прислуживать французской королеве?

— Генриху Английскому, — поправил меня отец. — Ты заставишь его полюбить себя… И будешь во всём угождать. На благо рода Болейнов. Коль скоро наша малютка Мэри так быстро надоела королю.

Я почувствовала, как щеки мои начинают гореть.

— Я не…

— Меня не интересует, какими фокусами ты будешь добиваться успеха, — протянул отец. — Но, сдаётся мне, они будут полезны.

Оставшись одна, я долго и бессмысленно смотрела на пожелтевшие пергаментные страницы книги зелий.

Буквы упорно не хотели складываться в слова. И только живая картинка, изображающая амортенцию, притягивала взгляд.

От страницы с котелком отделился легкий, невесомый лоскуток дыма. Но запаха я не ощутила.

Вновь, как наяву, зазвучал голос Мэри из прошлого.

— Чем ты планируешь заниматься после Хогвартса?

— Выйду замуж. Или буду щекотать спящего дракона.

А может быть, и то, и другое. Воистину, король Генрих Тюдор вполне мог быть и драконом, злить которого было смертельно опасно.

Но ведь я покорная дочь?

Покорная дочь, которая своего не упустит. И с драконом можно играть по моим правилам.

Что ж… Надеюсь, малютка Мэри не будет на меня в обиде. Если король оставил ее, несмотря на двоих побочных детей… Дракон опасен. Дракон выдыхает пламя, и, может быть, Мэри повезло, что этот огонь ее не испепелил.

А я… Может быть, мне и не придётся ничего делать. Может быть, я и вовсе не понравлюсь королю. Уж о зелье отцу знать необязательно — сам он прочесть не сможет: на книге магглоотталкивающие чары. А мне язык распускать и вовсе незачем.

Давать магглам в руки оружие волшебников опасно. Кто знает, как они захотят его применить?

Нет, я покорная дочь. Но далеко не идиотка.

Итак, совсем скоро я стану фрейлиной Екатерины Арагонской, и это означало новую жизнь… Не забыть бы затвердить получше старую легенду. Порепетировать французский акцент. Заказать дюжину французских же арселе.

Почти засыпая, я внезапно подумала, что назавтра следует заказать еще и новые рукава к платью. Не могу же я ехать во дворец замарашкой.

Зеленые. Непременно зеленые. Зеленым шелком была подбита и моя мантия в Хогвартсе.

Все говорили, что зеленый мне к лицу.

Может быть, поэтому шляпа и отправила меня в Слизерин?

Не слишком изящная шутка — впрочем, ее все равно некому было оценить.

* * *

Королевский двор был на редкость блестящим местом. Пиры, охота, танцы сменяли друг друга в бешеном круговороте.

И в самом центре этого хмельного, веселого вихря находился дракон. То есть король. Весёлый, ненасытный на развлечения… Временами жестокий. Его следовало опасаться, но…

По правде говоря, было весело играть с ним в любовь. Изображать страсть и, как в изящном танце, отступать назад.

Вопреки опасениям отца, мне не пришлось даже колдовать. Король сделал все сам. Будто и не было у него вереницы любовниц. Будто и не было рядом со мною хорошенькой, как кукла, белокурой Мэри.

Но она не верила мне, что магия тут вовсе ни при чем. Бедная моя глупая маггловская сестрица. Но она всегда была рядом и не позволяла себе ни малейшего упрека.

Отец велел отойти ей в сторону, так же, как мне занять ее место. Мы не перечили. Мы были покорными дочерьми. Но если для тихой, спокойной, мягкой Мэри это было так же естественно, как дышать, то чем дальше, тем больше мне хотелось бунтовать.

Не имея возможности перечить отцу, я сделала хуже. Я перечила королю. Я возражала королеве — такой бессильной удержать Генриха… Такой слабой в своем увядании.

И мне это отчаянно нравилось. Победивший дракона сам становится драконом, так говорилось в сказке?

Победив короля, я, верно, сама превратилась в драконицу: жадную до почестей, до драгоценностей, до славы.

Голод, терзавший меня, был вечным. И я не успокоюсь, пока не стану королевой. И пока не рожу Генриху сына.

Не хочу даже думать о том, что будет, если я не справлюсь. Впрочем, когда весь мир лежит у твоих ног, очень сложно поверить, что ты на что-то не способен.

Взлетев высоко, очень больно падать. Но я не собиралась возвращаться на землю.

Белым соколом я парила высоко в небе, и ничто не заставит меня опуститься вниз.

* * *

1536

Как темен Тауэр. Стены его смыкались, точно тиски. Я нервно сжимала пальцы, то и дело невольно тянувшиеся к потайному кармашку на платье — но тщетно. Палочки там больше не было.

Белого сокола посадили в клетку. Променяли вольную птицу на домашнюю куропатку.

Я крепко сжала кулаки, стараясь не обращать внимания на всхлипы дам, разделявших со мною заточение.

Мне не выбраться.

Генрих был жесток, да, но не глуп. Мою волшебную палочку — рябина, сердечная жила дракона, тонкая, хлесткая — переломили первым же делом.

Тонкая, прямо как моя шея.

Нервный смех помимо воли вырвался из горла.

— Леди Болейн, в качестве особой милости от короля вас не сожгут на костре. А лишь отрубят голову.

Особой милости, как же. Еще одно доказательство, что Генрих знал — настоящую ведьму на костёр отправлять нельзя. Топор — или меч — не заворожишь, не отведешь от шеи.

Спасибо, Венделина. Теперь моя смерть будет неизбежной.

Я поклонилась.

— Будет ли мне больно? — я не хотела задавать этот вопрос. Он вырвался будто сам собой, прозвучал тонко, жалобно, непозволительно-детски.

— Нет, мэм, все произойдёт мгновенно. Вы ничего не успеете почувствовать. Король вызвал палача из Кале. Он весьма искусен.

По спине сползла морозная дрожь, но я сказала нарочито легким тоном:

— О, палачу будет не так трудно управиться со своей работой, ведь у меня такая тонкая шея.

Как палочка, повторила я про себя. Как моя бедная палочка.

Я заставляла себя просто дышать. Хотя страх стискивал внутренности могучим кулаком.

Я не позволю себе плакать, пока жива. Бедного казненного брата я оплачу позже. В аду или в раю, где бы я ни оказалась потом. Куда попадают волшебники?

Впрочем, не все ли равно? Меня нельзя назвать даже просто доброй женщиной.

На улицах Лондона и по всей стране каждый готов выкрикнуть мне в спину проклятие.

И если бы проклинающие меня не были магглами, я бы умерла уже очень и очень давно.

Теперь их чаяния осуществились. Но я не позволю никому видеть мою слабость.

Нельзя думать о Джордже. Нельзя думать даже о дочери. Моя бедная златовласая малютка… Мое несчастное дитя.

Я тихо помолилась о том, чтобы Элизабет никогда не узнала, что такое магия.

Колдовство несет только боль. И смерть. Моя милая, славная маггловская сестричка Мэри сейчас жива и наверняка вполне счастлива. Это ей, а не мне, удалось пощекотать спящего короля-дракона. И при этом не сгореть в его пламени.

Хоть я и не околдовывала короля — видит бог, я и в этом невинна, — но, кажется, магия сама по себе несет проклятие.

Ведьма не может быть счастлива в любви, так говорят?

Лица родных проплывали передо мною, бледные, скорбные, почти зримые. Отец. Мать. Брат и сестра. Дочь. Снова и снова сменяли они друг друга, и я не могла на них насмотреться.

* * *

В последнюю ночь перед казнью то ли сон, то ли воспоминание очень ясно встало перед глазами.

Мне было тринадцать лет; и казалось — нет во всем Хивере, даже во всем Хогвартсе, во всем мире девушки счастливее.

Не оттого, что мне было подвластно колдовство. Не оттого, что мать приказала сшить новое, совсем взрослое платье.

Пусть хоть все платья заберет Мэри в свою Францию. Я и в мантии Хогвартса достаточно хороша.

Счастье звенело и переливалось в бешено колотящемся сердце не поэтому.

Я люблю своего рыцаря. Я правда люблю его; конечно, понять это спустя столько лет, пожалуй, немного глупо…

Я спрятала лицо в ладонях, и смех, как легкий ветер, раздвинул ребра изнутри.

— Анна, вот ты где! — нетерпеливо воскликнул сэр Блэкуотер, выныривая из густых зарослей бледного шиповника.

Я почувствовала, как щеки медленно заливаются краской, становясь цветом как алые зимние розы в королевском саду, и торопливо отвернулась, не отнимая рук от лица — вдруг он заметит?

Сэр Блэкуотер парой решительных шагов преодолел расстояние между нами — о, бесконечно длинное — и накрыл мои прижатые к лицу ладони своими.

Это так волнительно.

Сердце колотилось как безумное, кончики пальцев пронзали десятки невидимых иголочек.

Наши руки соприкоснулись, и его глаза были так близко, и ещё ближе… И ещё.

Нет, поцеловал меня сэр Блэкуотер не в первый раз; первый был целую вечность назад — вчера.

И хотя нет ничего лучше этих объятий и поцелуев — кроме, пожалуй, дворца, целиком отлитого из сахара королевским поваром, с марципановыми башенками и крошечными всадниками, — я сделала робкую попытку вырваться.

— Ох, нас увидят… — кажется, смутиться еще сильнее просто невозможно. Теперь он точно увидит, как я покраснела!

Он со смехом удержал меня на месте, легко, слишком легко. Он ведь упражняется с настоящим мечом, руки у него сильные. А мои наоборот — слабые, точно у соломенной куклы.

— Как только мы поженимся, Анна, ни от кого больше не придётся прятаться!

Я задохнулась. То ли от его губ, путешествующих от уголка рта по щеке и выше, к виску… То ли от его слов.

«Но если мы поженимся, смогу ли я вернуться в Хогвартс?»

И я отстранилась.

— Нам больше нельзя встречаться наедине, — отчеканила я.

У сэра Блэкуотера был такой вид, словно ему вонзили меч в самое сердце.

* * *

Я распахнула глаза и несколько секунд вглядывалась во тьму. Только что вокруг был цветущий солнечный сад, а теперь… Только холод и тихие шаги смерти.

Почему я вспомнила сира Блэкуотера? После той встречи в саду я с ним больше не разговаривала.

Может быть, и за это стоит попросить прощения, перед тем, как…

В дверях заскрежетал ключ. Нет-нет, еще рано, еще очень-очень рано!

Двери распахнулись — и стражник громко приказал:

— Все вон!

Я испуганно скорчилась под одеялом, но тут же устыдилась собственной слабости.

В конце концов, я королева. И я уже давно готова к смерти.

— Но нам нельзя покидать миледи… — запричитали дамы, оглядываясь.

— Она никуда не денется, — хмыкнул стражник. — Оставьте ее на пять минут… Для последней исповеди.

Я замерла. Творилось нечто необъяснимое. Но мне оставалось лишь ждать. Может быть, это очередная причуда моего безумца-мужа? Может быть, он решил не устраивать публичной казни, а просто придушить меня во сне?

Я заставила себя встать и выпрямиться. Если уж умирать, так с гордо поднятой головой.

Вошли двое. Судя по смутным очертаниям в предрассветных сумерках, мужчина и женщина. Но лица их были скрыты капюшонами.

— Ваше величество, — сказал смутно знакомый голос. Капюшон скользнул вниз, обнажая рыжие, как полированная медь, волосы.

— Кэтрин, — выдохнула я ошеломленно.

На этот раз не видение. Передо мною действительно стояла Кэтрин Кэри, моя племянница.

Я смотрела на нее во все глаза, не в силах уразуметь, что происходит. Это Мэри послала дочь ко мне? В Тауэр? Перед самой казнью?

Но зачем, Мерлин, зачем?

— Вы… Пришли попрощаться? — спросила я отчего-то шепотом и бросила быстрый взгляд на фигуру за плечом Кэти.

По-прежнему скрытый плащом, второй пришелец стоял неподвижно, точно каменный истукан.

— Мы пришли спасти вас, — слабо улыбнувшись, сказала Кэтрин. — Сколько пришлось заплатить стражнику, лучше не спрашивать.

Я зажала рот обеими руками, стараясь сдержать истерический смех.

— Это невозможно. Ты же сама понимаешь, невозможно подкупить всех. Мне не позволят выйти из Тауэра.

Кэтрин тихо вздохнула, и лицо ее стало на миг совсем взрослым.

— Вам и не придётся, миледи.

С тихим звоном она извлекла из рукава маленький фиал. В свете разгорающегося утра было видно, что он наполнен чем-то густым, коричневым, похожим на вязкую грязь.

— Матушка влезла в ваш сундук, — извиняющимся тоном сказала Кэтрин. — И нашла много таких склянок. А еще учебник.

— На нем магглоотталкивающие чары. Она бы не смогла прочесть, — сказала я неизвестно зачем.

Ощущение нереальности происходящего не отпускало.

— Я смогла, — тряхнула головой Кэтрин. — Видимо, я тоже немного ведьма?.. — она осеклась и торопливо продолжила: — Если я верно поняла, это оборотное зелье. Оно поможет?

Я горько усмехнулась.

— Даже если так, нельзя просто поменять облик. Даже с другой личиной — как, по-твоему, ты обьяснишь мое исчезновение? Да тебя саму казнят, Кэтрин! — торопливо, будто боясь передумать, выговорила я, вкладывая флакон обратно в руку племянницы.

Она посмотрела на меня с недетской тоской.

— Я же уже сказала. Вам не придётся никуда исчезать.

Фигура, скрытая плащом, шагнула вперед, на бледный утренний свет.

— Зелья хватит на двоих. Я пришел умереть за тебя, — сказал знакомый голос.

Сэр Блэкуотер.

Уильям…

Нет!

— Ваш отец ждёт вас у ворот Тауэра… Вернее, ждет меня. Леди Кэтрин останется с леди Анной Болейн до конца, — сказал он глухо. — Поспешите же.

Я стояла, не в силах двинуться с места.

Нет, я не любила его; никогда не любила по-настоящему. Пара поцелуев в далёком отрочестве не в счёт.

Но сердце сжималось. Как я могу принять подобную жертву?

Нет, решиться было легко… Просто переступить еще одну жизнь. И ведь он сам вызвался, не так ли?

И все-таки я медлила.

Я… Я не могла.

Сэр Блэкуотер взял меня за плечи, взглянул в глаза.

— Подумайте о дочери, — только и сказал он.

Сморгнув подступающие слезы, я кивнула и отвернулась, не в силах смотреть, как он обрекает себя на заклание.

* * *

Никто ничего не понял. Не стал меня задерживать, беспрепятственно распахнулись ворота.

Немыслимо.

Запрещая себе думать о том, что я только что сделала, я поспешно села в лодку. Тело было большим, громоздким, неповоротливым. Влажный ветер непривычно холодил ноги.

Отец легонько сжал мою руку.

— Не волнуйся.

Я слабо улыбнулась.

— Вы сами бледны, как молоко, милорд.

Он через силу усмехнулся:

— Жаль, я не захватил с собой зеркало, чтобы показать, как выглядишь ты сама, дитя.

Одним резким движением он сгреб меня за плечи и притянул к себе — я и пискнуть не успела.

И выдохнул в макушку:

— Все будет хорошо, милая. Все теперь будет хорошо.

Тауэр таял в утреннем тумане, растворялся под солнечными лучами, как холодный, скользкий призрак.

Свидетель моего величайшего триумфа — именно здесь я провела ночь перед коронацией — и величайшего падения.

Больше ничего великого.

Хватит.

Позднее я исчезну. Возьму себе фамилию Блэк в память о сэре Блэкуотере. Как будто став ему женой… Наполовину. Поселюсь недалеко от Хэтфилда, буду издалека наблюдать, как растет и расцветает моя дочь. Может быть, однажды я скажу ей, моей златовласой принцессе, что я всегда была рядом с нею.

Но вместо грязнокровки Анны Болейн миру явится Анна Блэк.

И моим девизом будет «Чистота крови навек». В насмешку тем, кто никогда не считал меня ровней: и магам, и магглам.

У меня еще будут дети. И пусть их никто не назовет принцами и принцессами, они вырастут особенными.

Я дам им имена в честь этих бледных, гаснувших звезд, единственных свидетелей моего побега из Тауэра.

Ведь только звезды знают, что леди Анна Болейн, бывшая королева Англии, жива.

И я наконец-то свободна.

* * *

Две девочки в мантиях Слизерина застыли перед старинным портретом. Он, в отличие от других картин, казался вмороженным в холст и не двигался.

Младшая хихикнула:

— Послушай, Белла, это ведь Анна Болейн, да?

Белла закатила глаза.

— Ну да, и что?

— А почему тогда портрет не шевелится?

— Наверное, потому, что у нее тоже была приставучая младшая сестра с такими же глупыми белесыми косичками, как у тебя!

— Ну Белла!

— И королева Анна решила отдохнуть хотя бы на портрете. Все, Нарцисса, не приставай. Ты же вроде опаздывала на заклинания?