Властелин Ничего (джен)

Дождь из каменных глыб уничтожал всё на своем пути, превращая планету в безжизненную пустыню. Не многие выживут, если вообще кто-то переживёт это. Но для его грандиозного плана перерождения мира никто был и не нужен.

Он же взирал на всё это, паря в воздухе в стороне от хаоса планетарного масштаба, со спокойным равнодушием. Как мог взирать на подобное разве что Бог. Он всё исправит. Теперь всё будет по-другому. Этот новый мир будет лучше, чище. В нем не будет губительной чакры и кровопролитий из-за неё. Того, чего не добился ни один из мудрецов.

Он вознёсся до луны и пробудил Ринэ-шаринган⁽¹⁾, отразив его от луны, которая стала алой, и на её поверхности медленно проявились черные томоэ⁽²⁾.

«Сейчас оно свершится. Да наступит мир Вечного цукуёми. Мир без ужасной чакры», — подумал он, наблюдая, как над безжизненной поверхностью появилось древо. Все живые застыли на месте, ослепленные светом, несмотря на то, что вокруг царила ночь. И явилось миру древо жизни, заключая всех в свои объятия. Тела их превратились в коконы, где каждый человек начал жить в мире своих мечтаний, своих иллюзий, лишая их чакры. Он так долго шёл к этому, и вот этот желанный миг настал.

Вокруг воцарилась тишина и пустота.

«Ну вот и он, мой идеальный мир. Мир, где я начну всё сначала. Мир, для которого я стану Богом.», — воодушевленно думал он.

Но вдруг вдали он увидел черный силуэт. И по мере его приближения он приобретал похожие на человеческие очертания. Существо было с огромными вороньими крыльями и горящими лиловыми глазами. Никогда Мадаре не приходилось видеть ничего подобного.

«Это что? Новый враг. Кто-то ещё хочет бросить мне вызов? Будь он хоть богом, хоть исчадьем ада, ему конец», — решил он.

Существо приблизилось достаточно близко, только тогда он разглядел лиловый нимб над его головой, черные прямые волосы и женские очертания черного тела, одетого в такую же черную одежду. Солнечный свет отразился металлическим блеском от перьев на её крыльях.

— Кто ты? — спросил он, не уверенный, услышит ли ответ.

— Не ведая преград, ты достиг своей цели. Устраняя всех, кто стоял на твоем пути, кем бы тот ни являлся, не ведая жалости и сострадания. Они были всего лишь ступенями на лестнице, ведущей к твоему господству. Что ж, этот мир теперь твой. Вернее, то, что от него осталось. Твои старания превратили его в безжизненную выжженную пустыню, — ответило существо.

Мадара посмотрел на мир, что раскинулся перед ним. Гнетущая тишина царила вокруг: ни дуновения ветерка, ни шелеста листвы, ни пенья птиц. Словно ничего этого никогда не существовало.

— Кто ты? — снова задал он вопрос, на который так и не получил ответа.

— Называй меня как хочешь. Отражением своей темной души или твоей совестью, а может, темным вестником, — усмехнулось крылатое существо.

— Я создам новый мир, мир без лжи, лучший, чем был прежде. Если понадобится, создам и новую Луну, Солнце и звезды, — уверенно произнёс он.

— И ты полагаешь, что для этого твоей чакры достаточно? Бог есть сострадание и любовь, а в тебе нет ни того ни другого. Даже к своим родным ты не испытывал ничего подобного, — усмехнулось существо.

— Я владею всей чакрой мира. Только я один. Для меня не существует ничего невозможного, — ответил Учиха.

Сущность громко рассмеялась.

— О да, могущество обрел ты божье. Перед твоим именем трепетали самые сильные и прославленные воины. Твоё могущество было почти беспредельным. Почти. Та тонкая грань между мудростью и всезнанием, между жизнью и бессмертием, между силой и всевластием. Что заставило возжелать большего? Прославление своего клана? Тебе плевать на свой клан. Ты без жалости расправился с ним, втянув в это доверчивого мальчика, который всю свою жизнь нес на себе бремя твоих амбиций. Могущество семьи? Ты переступил через собственного родного брата, когда почувствовал, что можешь лишиться своей силы, и он без колебаний пожертвовал собой ради тебя, потому что любил. Нет. Ты захотел властвовать над миром, захотел единолично владеть всей чакрой, что когда-то подарило древо жизни. По-моему, что-то подобное уже было. Не так ли? Но даже вся чакра мира не сможет сделать из тебя творца. Этот мир был создан из любви, которой ты не ведаешь, — спорило существо.

— Пережив множество войн, познав множество лишений, я дал себе клятву, что никто и ничто не будет надо мной властным: ни боги, ни люди, ни сила, ни любовь, и я остался верен этой клятве, — твердо ответил Мадара.

— Твой мир, богом которого ты себя возомнил, погибнет. Он уже обречён, — сказал вестник.

— Тому, кто видел тьму, уже не нужен свет, но кто прошел сквозь огонь, становится во сто крат сильней. И я стал таким, — упрямился Учиха.

— Горделивый глупец, — сокрушённо ответило существо.

И в доказательство правоты её слов один из коконов на древе жизни развернулся, и из него высыпался прах.

Мадара немигающим взглядом смотрел на опустошение. Плоды трудов своих, и внезапно ужас обуял его, отзываясь дрожью во всём теле. Страх, доселе незнакомое чувство. Неужели он ошибся, и эта ошибка стала роковой для всего мира? Сердце билось чаще, словно предчувствуя надвигающуюся бурю. Слабая искорка надежды, что ещё сохранялась в его душе, медленно угасала, оставляя лишь черный след в сознании. Словно сама земля вздыхала от боли, а ветер шутливо, словно издеваясь, шептал о потерях, заставляя гранитный облик невозмутимости и безразличия трескаться под натиском сожалений.

Окружающий его мрак казался живым, обвивая его плечи холодными руками, словно пытался задушить последние остатки веры в то, что он поступал во благо. Во благо кого? Мысли метались, словно птицы в клетке, — он искал утешения в оправдании собственным действиям, придумывая всё новые и новые, но оно ускользало, как вода сквозь пальцы. Он видел призраков прошлого. Их потерянные глаза смотрели на него с укором, и каждая тень напоминала о том, что было потеряно навсегда. Эхо своих решений и поступков отзывалось громом внутри, раскалывая его уверенность на мелкие кусочки.

«Но, может быть, ещё не поздно всё изменить, исправить», — подумал он, цепляясь за любую возможность реабилитироваться в собственных глазах. Он сложил печать, активировав тот гигантский объем чакры, который у него скопился, но он не знал техники, способной вдохнуть жизнь в выжженную пустую планету. Пустоту разорвал громкий смех темного вестника.

Тут один за одним стали раскрываться коконы, высвобождая тлен, что хранили внутри. То, что осталось от людей, которые остаток своей жизни провели в мире своих иллюзий и были мертвы для реального мира. В этот миг он понял, что ничто не повернет время вспять, и мир его созиданий стал развалинами, за которые ему не будет прощения. И сколько себя ни кори, сколько ни кайся, ничего не изменить.

— Поздно считать ошибки. Второго шанса у тебя не будет. Бесполезно молить о смерти, ибо тебе, как богу, даровано бессмертие. В твоем мире теперь лишь безмолвие. Даже эхо не отзовется на твой зов. Ни плача, ни смеха, ни трели птиц, ни журчания ручейка. В этом мире ты велик и всемогущ, потому что один. Так прими его и властвуй над ним, властелин Ничего, — усмехнулось темное существо, торжественно поклонилось и стало исчезать.

— Стой!!! — крикнул он, не желая оставаться в одиночестве. Он явно представил себе грядущее безумие, и его душой стало овладевать отчаяние.

Эхо его крика отразили каменные стены его комнаты. Он сидел на постели, тяжело дыша. Его тело покрылось испариной. Он озирался по сторонам, словно забыв, где находится, но это была всего лишь его спальня в подземелье, на базе «Акацуки».

«Это сон, всего лишь кошмар», — с облегчением вздохнул он, успокоившись. Мадара откинул одеяло, чтобы встать с постели и выпить воды, но внезапно услышал металлический звон. Он посмотрел на кровать и увидел на покрывале два стальных пера, черных словно смоль, острых словно бритва.

1) Рине-шаринган — древнейшее доудзюцу, предок шарингана и риннегана. На алой склере кольцеобразный узор с девятью томоэ.

Вернуться к тексту

2) Томоэ — узор в виде черных запятых.

Вернуться к тексту