Жнец чумы (джен)

Я встретила его будучи маленькой девочкой.

В то лето мир для меня пропах смертью. Это был вечный запах дыма, тухлятины и гнили. Запах бесконечных мертвых тел, которые не успевали сжигать.

Облака мух иногда вились так плотно, что было трудно дышать или открыть глаза.

Крысы бесконечно кишели под ногами — им было все равно до живых, они пировали с принесенной ими чумой. И короткой войной, которую породила уже болезнь.

Я с трудом пробиралась по полю смерти, едва находя место куда поставить ногу, не задев при этом чье-то мертвое тело или крысу.

В глазах уже рябило, и было непонятно — от мух это или от усталости.

Все сильнее мучила жажда, очень хотелось плакать.

С трудом заставив себя пройти еще буквально метр, я остановилась, сгорбилась.

Ноги нестерпимо гудели, и, не выдержав, я присела на месте, пряча лицо в ладонях.

Куда не иди — всюду смерть. Смерть, вонь и крысы…

Вдруг я услышала прямо перед собой тихий шорох ткани и слабый перезвон — словно перекатили горсть хрустальных шариков.

Это точно не могли быть крысы, и на миг ко мне вернулось детское любопытство.

С опаской я покосилась перед собой, не отводя ладошки от лица.

И тут же забыла как дышать.

Он смотрел на меня сверху вниз.

Я вообще не знаю, как он сумел заметить меня среди крови и грязи — маленькую, грязную как все вокруг.

Но он неподвижно и внимательно смотрел на меня — и я кожей чувствовала этот взгляд, тяжелый и горячий как камень из печки.

Черный силуэт. Высокий, угловатый, несмотря на свободные складки одеяния. Бесконечные переплетения ремешков с таким же бесконечным количеством склянок и бутылочек на них, тяжелая даже на вид добротная сумка из окрашенной свиной кожи, шляпа с широкими полями, длинный нож на поясе, украшенный резьбой посох в опущенной руке.

И черный, обитый металлическими полосками, клюв маски с красными стеклами-окулярами.

Внезапно налетел ветер, наполненный пеплом, на мгновение раздвинул тучи над вымирающим городом.

И латунные пряжки на всех его ремешках вдруг заблестели как золотые, отражая лучи от стекла пузырьков, ослепляя меня почти до слез. Скрывая фигуру Чумного доктора сиянием святого.

— Вы сожжете меня? — прошептала я, закрывая глаза рукой, пытаясь проморгаться от слез. — Я не больна, но так со всеми делают…

Когда я снова посмотрела на доктора, он протягивал мне руку в плотной перчатке.

Я не двигалась, не понимая, что от меня хотят. Было не страшно, все что я чувствовала — это бесконечную усталость и жажду.

Доктор, видя что я не шевелюсь, сделал шаг — и крысы прыснули от его кованого сапога с истошным писком. Мухи тоже шарахнулись от него в разные стороны, не приближаясь к плотной ткани его одежд на расстояние руки — благодаря чему я наконец смогла спокойно вдохнуть, не боясь подавиться одной из них.

От Чумного доктора пахло сладковатой корицей. Терпкой мятой. Лавандой.

От него пахло лугом, наполненным цветущим разнотравьем. Кожей, нагретой на солнце. Свежим спилом дерева.

От него не пахло смертью.

И я, уже не колеблясь, протянула грязную ладошку, вкладывая в его руку.

Пусть лучше моя смерть пахнет травами и деревом, чем гнилью — решила тогда я, послушно следуя за тем, от кого учили убегать без промедления…

До последнего я была уверена, что меня отведут на костер, и я наконец смогу присоединиться к мертвым.

И когда доктор привел меня в чей-то дом — судя по виду давно заброшенный и пустой, — я очень удивилась, но не подала виду.

Но после того, как отведя в одну из удивительно чистых комнат, доктор указал мне на бадью с водой, стоящую в центре, я уже не смогла сдержать удивления — приоткрыла рот и, распахнув глаза, оглянулась на своего спутника.

Тот провел рукой, привлекая мое внимание к лежащим сухим и чистым вещам на ближайшем сундуке, и вышел из комнаты, плотно прикрыв дверь.

Я потрогала кончиками пальцев воду, обнаружила, что та приятно горячая, села перед бадьей, упершись в край лбом, и разревелась.

Я шла умирать.

В каком-то смысле я уже месяц как умерла.

Невозможно скитаться среди бесконечных мертвых тел и не потерять часть души.

И остатками всей своей детской наивности я надеялась, что наконец найду избавление от этого кошмара.

А мне предлагают чистую одежду и горячую воду.

Сквозь собственные всхлипы я ничего не слышала, и когда моих волос коснулась тяжелая рука, вздрогнула.

Подняв зареванное лицо, я обнаружила, что доктор стоит рядом, возвышаясь надо мной.

Стоит, смотрит снова своим странным осязаемым взглядом, касаясь ладонью в перчатке моей головы.

Я снова всхлипнула, и пользуясь тем, что доктор не отступил, вцепилась в край его одеяния, потревожив пару пузырьков на поясе, и снова разрыдалась.

И пока мои слезы не иссякли, Чумной доктор терпеливо и неподвижно ждал, изредка только проводя рукой по моим грязным и спутанным волосам.

Я не знала кто он или что он такое. Я не знала, какие у него цели и планы относительно меня.

Все что я знала сейчас, что именно он — Чумной доктор — вывел маленькую девочку с поля, наполненного смертью, и что он пах травами.

На следующий день мы ушли из мертвого города.

Чума остановилась, сожрав только мой родной городок.

Ради этого пришлось взять целый город под карантин и сжечь его дотла, не выпуская никого.

Вспышек заболевания после этого больше не наблюдалось, и страна успокоилась, вернувшись к мирной размеренной жизни, старательно выкинув из памяти кровавую страницу.

Я узнала об этом в непрерывных путешествиях с доктором — мы вместе шли от поселения к поселению, от города к городу.

Наши скитания сначала казались мне бессистемными, но потом я заметила, что куда бы мы не пришли — там всегда есть хоть один человек, умерший от какой-либо болезни.

Чумного доктора интересовали только они — мертвые тела больных.

Где бы мы не появились, его молча встречали и спокойно провожали к телу, чье бы оно ни было.

Меня это удивляло — это абсолютное спокойствие людей.

Они всегда смотрели прямо на доктора, но словно сквозь него, без слов указывали путь, никак не реагируя на его внешний вид, открывали двери, поднимали саваны. Отстраненно и равнодушно.

Меня к телам он никогда не подпускал, и что с ними делал доктор было для меня загадкой.

Любопытно таращась на него издалека, если была такая возможность, я только видела как он для подготовки доставал из своей сумки странное маленькое зеркало и очередной пузырек — но уже необычного, синего стекла.

Потом уже, спустя несколько месяцев, я поняла, что все его существование — это странно. И мое вместе с ним.

Например, нам всегда помогали в дороге: будь то богатая карета или простая повозка с сеном, нас всегда подвозили без всякой оплаты или просьб.

В любом городе или деревне нас ждал маленький пустой дом с горячей водой и пищей для меня. При этом мой спутник сам никогда словно не нуждался ни в еде, ни в отдыхе.

У нас всегда были необходимое количество денег на одежду для меня, из которой я — с хорошей едой и сном — начала расти как трава.

Узнав, что я немного обучена грамоте, доктор стал приносить мне книги.

Сначала это были просто книги о травах — лекарственных и простых.

Потом появились книги о медицине и анатомии — крайне редкие и дорогие.

Я изучала все, что он мне давал, впитывала знания как губка, с жадностью глотая любую книгу.

В какой-то момент я вдруг спохватилась и обнаружила, что прошло уже несколько лет.

За это время я ни разу не видела Чумного доктора без маски, ни разу не слышала его голос.

Вначале он общался со мной редкими жестами, но со временем я словно научилась чувствовать, что он хочет мне сказать — стоило ему посмотреть на меня.

Изредка доктор касался моих волос в подобии ласки, часто во время пути я держала его за руку, но это были единственные прикосновения, и все сквозь ткань и кожу его одежд.

Очень редко он оставлял меня одну на несколько часов, молча куда-то исчезая, и я могла не торопясь пообщаться с местными жителями, узнавая новости.

Без доктора они видели меня как обычного человека, но разговаривали всегда ласково, словно боялись обидеть.

Возможно он уходил специально, чтобы я не стала дикаркой, привычной только к своему странному спутнику.

Однажды мы застряли в небольшой деревне. Была середина зимы, и все поселение заперла на несколько дней снежная буря.

Для жителей это было в порядке вещей — зимы здесь всегда были снежные, так что бед это не принесло.

Но для меня несколько ночей на одном и том же месте казались чем-то удивительным и непривычным.

Вечера были длинные, тягучие.

Я заканчивала изучать энциклопедию особо ядовитых трав, читая в свете уютного камина. Доктор чаще всего неподвижно сидел в кресле — то ли дремал, то ли думал.

Захлопнув книгу, я обняла объемистый том.

— Расскажи мне, что в твоих склянках? — спросила я, когда доктор поднял голову на мое движение.

Меня обдало прохладой от его молчания, и я улыбнулась.

— Я не говорю о тех, что в сумке, я говорю про эти, — я указала ему на пузырьки поясе. — Я знаю, что те, что из синего стекла — это тайна.

Чумной доктор чуть повел клювом маски, подумал пару минут, и просто отцепил одну из бутылочек с ремня на груди.

Наклонившись, он осторожно вложил пузырек мне в ладонь.

— Ты даришь ее мне? — неверяще уточнила я, сжав драгоценное стекло.

Доктор кивнул, снова откинулся в кресле.

Повертев бутылочку и так, и эдак, я внимательно изучила ее снаружи. Я уже знала, что все пузырьки на ремнях доктора с какой-то стороны выглядели пустыми, а с какой-то словно полные серебристого, мелкого как пыль порошка.

Этот не был исключением, и с одного боку я изучила его на свет, увидев только чистое стекло, а с другого полюбовалась переливами рассыпчатого содержимого.

Осторожно подцепив ногтями пробку, я потянула, но она вышла легко, словно смазанная маслом.

Из пузырька облаком вырвался аромат трав, масел и дерева. Привычный, ставший родным, запах.

— Почему ты даришь ее мне? — шепотом спросила я, поднимая глаза, которые вдруг предательски защипало.

И, несмотря на огонь, весело трещащий в паре метров от меня, на меня повеяло холодом. Холодом и грустью.

— Я буду беречь ее, — едва слышно пообещала я, сжав пузырек ладонями.

Он оставил меня в начале лета.

Ранним утром мы собирались покинуть маленький симпатичный город в предгорье.

Мне понравилось это место — местные жители очень любили цветы, и город был ими окутан целиком.

Горный воздух был всегда напоен их ароматом, его хотелось пить как амброзию.

И когда доктор привел меня в маленький, заросший сад с качелями, я была рада, что проведу здесь еще немножко времени.

Подведя меня к качелям, доктор коснулся моих волос, на секунду дольше задержав руку.

В груди неприятно кольнуло, когда он исчез, словно растворившись в зарослях живой ограды. Но я поспешила себя убедить, что все в порядке, и мой спутник как обычно вернется через пару часов.

Сев на качели, привязанные к ветке векового дуба, я оттолкнулась ногами.

Когда солнце осветило садик, росы на траве почти не было. Птичий гомон оглушал, воздух был холоден и сладок.

Двери дома в глубине сада распахнулись, выпуская немолодую красивую женщину с корзиной.

Увидев меня на качелях, она ахнула, всплеснула руками и уронила свою ношу.

— Милая, откуда ты здесь? — она почти бегом бросилась ко мне, доставая из карманов передника платок. — И почему ты так горько плачешь?

— Я не знаю… — прошептала я, вдруг осознавая, что вся грудь у меня промокла от слез. — Я ничего не помню.

Все, что я знала в этот миг — это то, что такого опустошающего одиночества я ни разу не испытывала.

Той женщине за несколько дней приснился сон обо мне.

Как она говорила — вещий. О том, что она найдет себе в саду приемную дочь, не помнящую кто она и откуда.

Она жила одна, рано потеряв мужа, мечтала о детях, и мое появление сочла подарком небес.

«Подарком от смерти…» подумалось мне тогда, но я не поняла откуда эта мысль.

Она дала мне имя Вианн. «Живая».

В этом городе было принято называть девочек цветочными именами, но я отказалась наотрез — цветок из меня только сорняковый, как думалось мне самой.

Со временем ко мне начали приходить смутные, нечеткие воспоминания. Чаще всего во снах. Но нередко ощущение чего-то близкого приходило, когда я открывала странный флакон, бывший при мне, когда меня нашла приемная мать.

Вместе с воспоминаниями я обнаружила в себе знания медицины и трав, и быстро стала достаточно популярна как знахарь.

Жизнь моя сложилась совсем не плохо — я обрела семью, дом, за лекарствами ко мне ходили со всего города.

Ощущение постоянной нехватки чего-то очень важного не оставляла меня, но я знала, что живу вполне счастливо.

Чумной доктор все больше казался сказкой, сном наяву, который приснился одинокой девочке, хотя по утрам, пока еще блестела роса на траве, воспоминания обретали особую пронзительность.

Женщина с белоснежными от седины волосами с улыбкой замолчала, переводя дыхание.

— Как же ты его вспомнила, бабушка? — шепотом спросила маленькая девочка, блестя глазами поверх одеяла, натянутого почти до носа.

— Я же обещала ему, что буду беречь флакон. И именно в нем оказались запечатаны все мои воспоминания, — Вианн наклонилась к внучке, погладив ту по голове. — А теперь спи, милая. Это моя последняя сказка.

— Спасибо, бабушка, — прошептала девочка, сворачиваясь как котенок и почти мгновенно засыпая.

Вианн погасила свет и вышла из комнаты, плотно закрыв дверь.

Вернувшись в свою комнату, я медленно прикрыла дверь и включила лампу на тумбочки у двери.

Комнату заполнял аромат корицы и свежего дерева.

— Ты не представляешь, как я рада твоему приходу, — тихо сказала я в воздух. И только потом повернулась, посмотрев наконец спустя столько лет разлуки на того, кого любила как учителя и друга.

В темноте силуэт в кресле был почти неразличим. На свету же знакомо блеснули пряжки на ремнях и стекло бесчисленных бутылочек.

Меня обдало мягким теплом и запахом моря.

— Я помнила тебя все это время, — тихо отозвалась я, ставя рядом с лампой свою драгоценную бутылочку. — Все это время я ждала тебя.

Доктор молча следил за моими движениями, едва шевеля клювом маски. Металлические полоски на ее коже тускло отсвечивали.

— Я понимаю, почему ты оставил меня, — я задумчиво покачала кончиком пальца пузырек. — Правда понимаю, хотя это понимание пришло не сразу. Почему же ты вернулся сейчас?

Когда я подняла голову на тихий шелест ткани, Чумной доктор стоял. Стоял и очень знакомо протягивал мне руку.

Странный вибрирующий голос прошелестел где-то в внутри моей груди — доктор впервые ответил мне.

— Ты должна была умереть тогда, — вибрация щекоткой отдалась в горло. — Не от болезни, поэтому я не смог забрать твою душу. И я решил забрать тебя целиком.

Завороженная голосом, звучащим во мне, я подошла поближе.

Я боялась даже моргать, опасаясь, что наша встреча может оказаться очередным сном.

— Сейчас твое время почти кончилось, — меня обдало прохладой и мягким запахом опавшей листвы. — Я даю тебе выбор.

— Какой? — едва слышно спросила я.

— Ты можешь остаться и закончить земную жизнь как все люди, — доктор качнул головой и чуть придвинул ко мне протянутую ладонь. — А можешь пойти со мной.

Я негромко рассмеялась, не смотря на то, что в глазах откровенно защипало.

Сделав еще один шаг, я схватилась за ладонь доктора обеими руками.

По щекам все же скользнули пара слезинок, но я улыбалась.

На меня повеяло теплом и таким любимым запахом трав.

Доктор поднял свободную руку, погладив меня по вернувшим свой цвет волосам.

Утром дочь Вианн нашла ее мертвой в своей комнате.

Пожилая женщина лежала на заправленной кровати, словно задремав.

Лицо ее было спокойным и умиротворенным, на губах застыла легкая улыбка.

В сложенных на груди руках она сжимала маленький стеклянный пузырек незнакомого синего стекла.