Пустая могила (джен)

Гэбриэль Рейес не помнил, когда в последний раз не испытывал боли. Сладостные минуты забытья были не в счет — сложно что-либо сказать про свое тело, если ты то ли в обмороке, то ли в столь глубоком сне, что похоже на репетицию смерти.

У него вообще было стойкое подозрение, что в эти мгновения у него и тела то как такового нет — расплывается небось черным туманом по жесткой кровати, взвесью сползает на пол, забивается в щели пола в попытке сбежать от себя же…

Когда была возможность, Гэбриэль предпочитал именно это состояние — боль в туманном состоянии не исчезала, но притуплялась, казалась чужой. Ведь нет тела, нет боли — чему болеть у черной дымки?

Вот и сейчас, находясь на кладбище, Рейес тонкой нитью стелился вдоль двух могил.

На одной значилось его имя, что вызывало глухое раздражение. Что они похоронили? Пустой гроб? Фотографию? Любимую подушку или дробовик?

Второе надгробие вызывало недоумение, странное ощущение потери и дополнительную легкую боль где-то в районе груди. А потом он вспомнил, кого когда-то звали Джек Моррисон.

И к неожиданно усилившейся боли прибавилось ярость. В первый момент дикая, слепящая до злых слез, ярость: как ты мог, Джек Моррисон? Как ты мог вот так умереть? Не от моей руки и не убив меня?

Габриэлю с трудом вспоминалась жизнь до того, как все потеряло четкость в черном тумане. Но чем больше вспоминал, тем в больший гнев приходил от глухой тоски, что сильнее и сильнее грызла и так неправильное тело.

Все общие воспоминания, которые могли иметь хоть какое-то значение, были жирно перечеркнуты траурной лентой, серым надгробием придавлены и для верности зажаты памятником «мальчику-бойскауту».

«Как наверно по тебе плакал весь мир, Моррисон!» горько смеялся Рейес, а булькающий в легких смех пугал его самого. «Сначала проклял, а потом плакал! Ты мне еще спасибо должен сказать, герой чертов!..»

«Жаль только, не я его добил!» — думал Жнец, скаля клыки, о которые иногда резался сам.

«Своими руками, и что бы хребет крошился под пальцами…»

«Жаль не он добил меня.» — думал Гэбриэль.

«Светлый мальчик точно не стал бы таким монстром. Не дался бы…»

Раз за разом он приходил на две могилы, которые по доброте душевной поставили рядом — не иначе как по настоянию кого-нибудь добренького типа Циглер или Фарии…

Раз за разом приползал под покровом ночи, в дни, когда не дергали на мучительные тренировки, которые приносили только еще больше боли несуществующему телу.

Раз за разом клялся в ненависти тому, кого когда-то считал другом и братом, а после — гнусным предателем.

Раз за разом не верил себе. И ненавидел себя за это все больше.

Ненавидел и пытался презирать — за бесконечное желание прощения и жгучие мечты о том, что все не так.

Пытался презирать себя и пытался презирать мертвого.

Но презирать Джека не выходило совершенно — он то до последнего был верен себе, — и Жнец бесился в бессильном гневе.

На могиле, подписанной его именем по насмешке судьбы. На могиле человека, которого и до смерти, и после мечтал ненавидеть, но не мог.

Когда они наконец встретились в бою, он — безымянная пустая тень, и Солдат-76 — проклятый герой, прячущий лицо, Жнец наконец вздохнул с облегчением.

Боль наконец можно разделить на двоих.