Шапочка (джен)

Что-то было не так.

Привязывая Плотву к низенькому плетню, Геральт пытался понять, откуда взялось это чувство. Не было ощущения взгляда в спину, не пульсировал медальон, не вопили истерично птицы. Из трубы ведьминой халупы струился лёгкий дымок, и кот...

А, вот оно. На ступеньке перед дверью не сидел тощий, облезлый чёрный кот Мухомор, неизменно встречающий всех старухиных гостей.

Конечно, обычный кот мог бы попасться на зуб лисе, волку или лешему. Но Мухомор обычным котом не был. Об ведьминого фамиллиара лиса или волк обломали бы зубы. А леший благоразумно не стал бы с ним связываться — и отнюдь не только из нежелания поссориться с обидчивой и злопамятной ведьмой.

Геральт однажды прикидывал — а сложно ли было бы ему, при нужде, управиться с бабкиным телохранителем? И, по здравому рассуждению, решил, что этот случай из тех, когда всё, конечно, получилось бы — но лучше бы на деле проверять не пришлось. И с ведьмой ссориться не хочется... и вообще. Тем более, что Знаки на кота не подействовали бы — фамиллиар жадно поглощал магию, становясь от неё лишь сильнее.

Но сейчас кота не было — и непонятно, что это значит. То ли фамиллиар помогает ведьме в каком-то важном деле, то ли старуха издалека узнала ведьмака и не стала посылать кота встречать его. Или же — что-то случилось.

Старая ведьма, как и многие из её коллег, была с мрачной придурью, безуспешно выдаваемой за лёгкую чудаковатость, и это диктовало особые правила общения с ней. Ведьмак стукнул в дощатую дверь и громко произнёс:

— Бабушка Анна, открой дверь. Это я, ведьмак Геральт, принёс тебе яд василиска. И хочу забрать эликсиры, которые ты обещала мне сварить.

В халупе что-то зашебуршилось, а через минуту старухин голос проскрипел:

— Геральт? Больна я, в постели лежу. Дёрни за верёвочку, дверь и откроется.

Это ведьмаку совсем не понравилось. Свалить с ног старую и сильную ведьму, по его мнению, не смогла бы даже чума.

Тянуть за подозрительный шнурок он не стал — слегка прикоснулся к двери Знаком, щеколда соскочила, ведьмак толкнул дверь и вошёл в халупу.

Играющий в голове ведьмака сигнал тревоги усилился до крайности. Ведьмачий медальон не среагировал на пропитанную магией ведьминскую обстановку — словно он вошёл в обычный дом. Так никогда не было, и быть не должно.

Что-то случилось. Плохое. Очень плохое.

Ведьмак закрыл за собой дверь. Щеколда стукнула, вставая на место.

Внутри халупу слабо освещали две свечи, одна в подсвечнике на столе, другая вставленная в пустую бутылку, стоящую на полу у кровати. На кровати лежала ведьма, натянув лоскутное одеяло до кончика носа. Геральт расширил зрачки и взглянул на неё.

— Бабушка Анна, что с твоими глазами? — спросил он, уже начиная понимать, что случилось со старой ведьмой.

— А что с моими глазами? — проскрипело старухиным голосом то, что пряталось под одеялом. — Тени играют. Подойди ближе и посмотри лучше.

Геральт сделал шаг вперёд, нащупывая рукоять ножа — мечи остались притороченными к Плотве.

— Как ты убил ведьму? — спросил он, и шарахнулся в сторону, пропуская мимо себя брошенное одеяло. Больно ударился плечом об полку, тут же рухнувшую и рассыпавшую по полу звонкие стеклянные пузырьки, пригнулся, махнул ножом косо, снизу вверх, не попал, и тут ему в грудь ударило словно молотом. Ведьмак, уронив нож, отлетел к другой стене, удар вышиб из него дух и сбил с ног. Сидя у стены и мучительно кашляя, он, наконец, разглядел, своего противника.

Чудовищно выросший чёрный кот, стоя на задних лапах, передними срывал с морды клочья кожи, когда-то бывшие лицом бабушки Анны.

— Маскхирроффка ни кхх чёррту, — пожаловался Мухомор уже своим голосом. — Рассфе шшто пьяноффо опманет. Латно, ффетьмакх, таффай поикххраем..

Котище кинулся на ведьмака, но тот, упёршись локтями в пол и выгнувшись, выстрелил вперёд обеими ногами, встретив чудище страшным ударом в живот. Теперь уже Мухомор отлетел, покатился кубарем, ударился об стену — и вскочил. Геральт успел подняться, сорвал с себя ремень и крутанул, развернув поперёк движения: тяжёлая серебряная бляха, гудя, рассекла воздух.

— Так как ты убил ведьму? — поинтересовался он. — Ты ведь демон, верно? Старуха должна была связать тебя клятвой на непричинение вреда.

— Не упиффал, — Кот выпустил когти, длиной дюйма в два, демонстративно деранул дощатую стену. Стружка посыпалась на пол. — Ффыпила путылкху фотххи, упала, кхолоффой оп петщь. Стоххла.

— И ты освободился, — Геральт заметил кое-что и воспрял духом: у него появился шанс. — А срок договора не вышел, так что ты тут теперь развлекаешься.

— Фферрно, — Мухомор проследил взгляд ведьмака и дёрнулся. Бутылка с воткнутой свечкой упала, пока они дрались, и теперь пламя свечи добралось до свисающего с кровати тряпья. — Сскхорро тут путтет шшарко, ффетьмакх.

— Верно. А твоё тело плохо переносит огонь.

— Тай мне уйти. Нам нетщеххо телить.

— Уходи, — легко согласился ведьмак. — Заказа на тебя нет.

— Утарришш фф сспину?

— Зачем? Между нами нет вражды. Просто уходи, — Кровать, наконец, занялась и затрещала. — И не попадайся мне больше. Если тебя закажут — убью. Иди.

Котище осторожно, бочком, сместился вдоль стены. Обошёл стол. Не сводя глаз с ведьмака, пробрался к двери. Толкнул её.

Дверь, запертая хитрой щеколдой, не открылась.

Демон отвёл взгляд от ведьмака только на секунду, но Геральту этого хватило. Взмах ремнём, на этот раз развёрнутым ребром по движению — и бляха бесшумно описала дугу, в конце её врубившись острым краем коту в шею. Из разрубленной артерии струёй брызнула чёрная кровь.

Мухомор завопил так, что у Геральта заложило уши, но ведьмак ударил бляхой ещё дважды, сломав коту левую лапу, сбил его с ног, схватил за шкирку и стал тыкать мордой в пол, усыпанный битым стеклом от пузырьков. Демон визжал и вырывался, но кошачье тело, несмотря на размер, было лёгким, и ведьмак, извернувшись, поднял его, удерживая за шкирку и основание хвоста.

А затем бросил на горящую кровать.

Огонь был слабым местом демонов, вселённых в живое тело. Кота мгновенно охватило пламя, словно он был сделан из вспушенной пакли. Дикий вой оборвался, и Мухомор, дёрнувшись ещё пару раз, рассыпался кучей искр.

Со смертью демона халупа изменилась — видимо, каким-то образом он наложил некое подобие иллюзии... или влиял на разум? Ведьмаку это было неинтересно. Геральт окинул взглядом потёки крови на стенах, кучу сваленных у стены полуобглоданных тел — и, заметив, что голое тело, лежащее на столе, цело и, вроде бы, шевелится, взвалил его на плечи и вывалился из горящей уже всерьёз халупы.

А затем, бросив спасённого за плетнём, вернулся за влипшим в кровавую слизь ножом. Нож был отличным, дорогим, гномского булата. Терять его просто так — было жалко.

Спасённый уже пришёл в себя и пытался встать.

— Мне кажется, вы спасли мне жизнь, сударь, — паралич быстро проходил, и завершив подобие благодарного поклона, мужчина смог проморгаться. — Я... дьявол меня раздери! Геральт, это ты?!

— Лютик, зараза... И почему я не удивлён? — ведьмака накрыла мгновенная усталость, он тяжело уселся прямо на землю, привалившись спиной к плетню. Спина болела. И плечо. И грудь. Вообще, болело всё. — В левой суме, на Плотве, есть моя запасная рубаха и подштанники. Прикрой срам, а то сюда набегут любоваться кметки со всей Редании. И дай мне, там же возьми, тряпка должна лежать, навроде портянки...

Лютик забормотал что-то, а затем воскликнул, подпрыгивая и пытаясь вдеть ногу в штанину:

— Берет мой пропал, эх... А знаешь, Геральт, я напишу балладу! О поэте, который пришёл к ведьме за средством от похмелья, а она... она, решила его съесть! Или... да, сначала изнасиловать, а потом съесть! Но честь и жизнь поэта спас некий благородный ведьмак...

— Пиши, поэт, — Геральт сплюнул и начал очищать нож от налипшей гнилой дряни. — Но учти: здесь такая баллада успеха иметь не будет. Тутошним кметам чего бы попроще — ну, девочка там, в сливовом берете. Или в красной шапочке. Несла она пирожки бабушке. А бабушку... например, съел волк. И притворился ею. В кровать залез...

— А девочка будет спрашивать: "Бабушка, а почему у тебя такие большие глаза?" — подхватил Лютик, увлечённый идеей настолько, что забыл натянуть подштанники выше колен.

— И про ведьмака тоже не надо. Пусть это будет... о, курва, да, хоть лесоруб.

Крыша горящей халупы провалилась, подняв тучу искр.

Гнусно воняло горелым мясом.