Miss the Misery (гет)

В послевоенном мире магической Британии было место солнцу, было место теплу, свету и смеху. Самой Гермионе в нём места не было.

И, несмотря на это, каждое утро Гермиона вставала с постели в магическом квартальчике на отшибе Лондона, кормила Живоглота, чистила идеально отточенным Экскуро лоток, пила свой первый утренний кофе и по камину перемещалась в Министерство.

Там её ждали стопки бестолковых отчётов, написанных как курица лапой аврорами Бутом, Финниганом и Мерлин знает кем ещё. Просто к почерку этих двоих Гермиона привыкла за полгода, а остальные представители законопорядка знали, что такое «каллиграфия», и хотя бы старались. Помимо стопок в форме дракклова «Огурца», торчащего из зада делового маггловского квартала, её также ждали по меньшей мере четыре претензии от владельцев магазинчиков, пострадавших при рейдах, парочка указаний от главного аврора, мать его, Робардса и одна сова с «Пророком», в котором уже третью неделю не переставали обсасывать помолвку Малфоя и Гринграсс.

Не то чтобы Гермиона имела что-то против этой самой помолвки.

Но смотреть на умиротворённое лицо бывшего, обнимающего свою наречённую, было по меньшей мере противно.

После того как шесть месяцев назад вышколенный чёрный филин принёс ей букет маргариток в середине февраля вместе с запиской, гласящей: «Я благодарен тебе за всё, Гермиона. Боюсь, что дальше наши дороги расходятся», — она застряла в бесконечном цикле из слёз, самобичевания и злости. Что удивительно, злость была направлена даже не на самого Малфоя — Гермиона вполне могла признаться себе, что после этой записки стало сильно проще перестать чего-то ждать (например, предложения, да) и заняться собственной жизнью.

Другое дело, что эта самая жизнь у неё напоминала лишь бледный отголосок прежней, что с хорьком, что без. Она ходила на работу, валялась с котом, периодически пила вино с Джинни и Гарри.

И злилась-злилась-злилась.

На этой злости послала к мордредовой бабушке престарелого начальника группы надзора за домовиками и ушла в аналитику Аврората. Там хотя бы можно было пить кофе литрами, ругаться матом и не изображать из себя пай-девочку. Пай-девочка осталась где-то в Королевском лесу Дин в девяносто восьмом.

Пай-девочка имела шрам во всю грудь, от которого периодически отворачивались любовники, «грязнокровку» на предплечье, которую на нервах расчёсывала в кровь, и целый котёл в душе, как будто расширенный чарами, в котором плескались разочарование в магическом мире, бесконечная усталость и та самая выжигающая ярость. На последней-то её карьера и зиждилась.

А ещё — на счастливой улыбочке Малфоя, у которого было всё: семья, любимая, положение в обществе (не зря же раз в месяц авроры писали служебки о зарубежных командировках в качестве телохранителей) — и абсолютно никаких кошмаров.

И всё без неё. Ему не нужна была Гермиона Грейнджер.

Мир шёл дальше, мир переступил через войну, метаболизировал весь волдемортовский адреналин и начал жить. А она чувствовала, как бежит, бежит в два раза быстрее — и не выходит даже остаться при том, что было до.

Когда они с Драко впервые после битвы за Хогвартс смогли вплавиться друг в друга за развалинами беседки у пруда в поместье Малфоев, она ощущала себя живой. Она жила в этих скорбно скривлённых бледных губах, метящих её шею, в пальцах, сдавливающих её исчерченные мелкими рубцами от стёкол бёдра, в надсадных вздохах на ухо: «Грейн… джер…» Оргазм казался маленькой смертью и тогда, и ещё много раз после — они не могли насытиться с мая по сентябрь, на её день рождения осквернили Запретную секцию, а в Хэллоуин — Визжащую хижину, в которой на досках до сих пор чернела застывшая кровь, лишь слегка омытая осенними дождями.

А потом — всё. Кончились и засосы между ключиц, и наматывание кудрей на кулак при первом толчке, и шлепки по горящим ягодицам, от которых она заводилась ещё больше. Лёгкая боль, которая напоминала, что Гермиона жива, что она не «золотая девочка», что она не одна пережила и Малфой-мэнор, и Выручай-комнату, и разрушенный Большой зал.

Кончились ссоры при первом же упоминании Второй магической.

«Ты стоял в этой блядской гостиной и смотрел, Малфой!»

Потом она обычно задирала рукав.

Он задирал свой.

«Зато какая симметрия», — шипел в ответ, как истинный слизеринец.

Последующая перепалка в заброшенном кабинете Снейпа в подземелье обычно заканчивалась тем, что Малфой нагибал её прямо над преподавательским столом, чудом выжившим после их дуэли.

С выпуска Гермиона возвращалась в Хогвартс дважды. Один раз её трахнул на том же самом столе новый преподаватель зельеварения из соседней Франции, но это было не то. Не тот уровень единения. Всё чувствуется иначе, когда вы прошли через дерьмо, пряча абсолютно больное обоюдное влечение от своих и от чужих. Влечение, которое, конечно, не могло укрыться от внимательных глаз Нарциссы Малфой.

Она посетила Гермиону на первое послевоенное Рождество, пока с Драко всё ещё было хорошо. Гостье в Малфой-мэноре выделяли довольно скромные (по меркам самих Малфоев, естественно) покои, в которых предусмотрительно завешивали картины, и миссис Малфой смотрелась в этих комнатах несколько чужеродно, насколько это вообще могло быть в её собственном доме. Гермиона заметила её на тахте у камина по возвращении с вечерних чтений с Драко (так они обычно называли торопливый секс в библиотеке где-то между секциями семейных хроник и эротической литературы) и ожидаемо не испытала по этому поводу особого энтузиазма. Улёгшееся после продолжительного оргазма раздражение снова мерзко заскребло под ложечкой, и Грейнджер поприветствовала вынужденного матриарха Малфоев несколько холодно, даже отстранённо.

— Мисс Грейнджер, — сказала тогда Нарцисса, лишь слегка повернув голову в сторону собеседницы, так и замершей в дверях, — не буду утруждать вас светскими формальностями и перейду к сути.

Миссис Малфой великодушно подождала, пока она закроет дверь и устроится в стоящем рядом кресле. Позвала эльфийку, попросила накрыть чай для двоих. Ненавистный Гермионе ромашковый с мёдом и лимоном.

— Рассчитываю на ваше понимание, мисс Грейнджер, — продолжила Нарцисса, когда чашка Гермионы опустела. — Любая мать желает своему сыну счастья, и это истинно как для магглов, так и для чистокровных волшебников. Ваши с Драко отношения… — здесь она взяла паузу, очевидно, подбирая более корректное слово, — губительны для вас обоих.

— Вы можете пожениться, — сказала она затем, опуская фарфоровое блюдце на столик, — можете завести детей, но вы не будете счастливы. Вы уже несчастливы. И не спешите возражать — лучше научитесь накладывать заглушающие чары, прежде чем предаваться плотским удовольствиям.

Ровно это Гермиона и собиралась сделать: и первое, и второе. И вторым желательно воспользоваться прямо сейчас, пока она ещё могла сдерживать поток резких слов, так и рвущийся с языка. Не сдержалась — открыла рот.

Нарцисса остановила её на первом же звуке, подняв тонкую бледную ладонь. Как у Драко, только хрупче.

— Признаюсь, мы с Люциусом не были образцовыми родителями, но детство у Драко вышло вполне счастливым и, если бы не некоторые решения моего мужа, которые я не смогла оспорить, таким бы и осталось. Сейчас ему требуется целитель разума, от которого он отказывается в том числе из-за вас, мисс Грейнджер. Поддержите его, если желаете Драко счастья. И — примите мой совет — посетите колдомедиков сами, если собственное счастье вам также важно.

К колдомедикам Гермиона не пошла — не хотелось жалостливых взглядов, не хотелось сплетен в газетах, колдографий у кабинета в Мунго, не хотелось никакого дракклова доверия, о котором битый час вещала ей миссис Малфой. Всё, что ей было нужно, — это хорошая работа после Хогвартса, которая забивала бы мозги, и хороший секс, который бы их после этой самой работы прочищал.

А вот Драко всё же решился.

Потом — февраль, маргаритки, огрызок пергамента и укушенный филином палец.

Отрицание, торг, гнев, досрочные экзамены, работа — смешать, но не взбалтывать.

Ещё позже — колдо в «Пророке», «Ведьмополитене», «Спелле»… Даже блядский «Придира» в июне написал о помолвке двух представителей древнейших английских магических родов.

С общего выпускного, где она последний раз видела Драко, прошло два месяца, и Гермиона скучала. Скучала по голосу Малфоя («Как же сладко ты стонешь, Грейнджер!»), по его саркастичной ухмылке на чарах, когда она привычно и совершенно не изящно плюхалась к нему за парту и раскатывала свиток с эссе хотя бы на пару дюймов длиннее, чем у него. По его манере снимать баллы с Гриффиндора за каждый чих (потому что потом каждую десятку она отрабатывала на коленях — к их взаимному удовольствию). По тому, какой целой чувствовала себя рядом, как горела от пары слов, как приятно было цепляться за общее прошлое.

Что ж, прошлое в прошлом. Вместе с Гермионой, войной, меткой, шрамами и ещё Мерлин знает чем.

* * *

В ночь мальчишника — Гермиона знает — Драко с друзьями-слизеринцами будет в «Синем Мерлине» прямо посередине Косой. Она надевает поселившееся у неё в гардеробе около года назад «трахни-меня» платье, красит ресницы, подводит губы. По-маггловски, сверкая глазами в зеркало и всё ещё ощущая призрачную злость на всё и ни на что. Крутит локоны на «Простоблеск». Трансфигурирует каблуки, чтобы мерцали в свете ночных огней, и аппарирует в гудящий магический квартал.

В баре найти нужную компанию оказывается до безобразия легко: Малфой, уже слегка набравшийся огневиски, хохочет, не аристократично запрокинув голову, и едва ли не рыдает от смеха на плече у Забини. Он слегка краснеет от алкоголя — Гермиона просто знает, хотя в полумраке и неверном свете огней не видно — причём всегда от ушей к щекам.

Нет смысла сильно скрываться — за несколько месяцев аврората Гермиона потеряла остатки стыда, терпения и скромности. Она идёт прямо к празднующему чужому жениху, уворачиваясь от подвыпивших любителей облапать чужие прелести. Не для них эта роза цвела.

— Вау, Грейнджер! — приветствует её Нотт, выставляя руку и упираясь в соседний диван. Явно закрывает дорогу дальше. — А ты теперь горячая штучка. Не меня ищешь?

— Много чести, Нотт, — отбривает она, зеркаля позу. — Пусти, поболтать надо.

Они несколько секунд сверлят друг друга глазами. Гермиона — снизу вверх, ведь чёртов Нотт выше неё на добрую голову, несмотря на то что она на каблуках. В его карих глазах пляшут черти, тщательно маскирующие беспокойство. Гермиона знает, куда смотреть, — теперь знает.

— Пойдём-ка, — говорит он, теряя напускную беспечность, и хватает её за локоть. Гермиона вырывает руку.

— Повежливее, будешь так со своей пассией обращаться, — цедит она, не двигаясь с места. Нотт теснит её грудью в сторону от диванчика, пока их не заметили.

— У тебя есть все шансы, — фыркает он и подмигивает, картинно отводя упавшие на лоб кудри. — Я серьёзно, Грейнджер, пойдём-ка выйдем.

Теодор проводит её через танцующую толпу к бару: рука на пояснице, тяжёлый древесный запах парфюма. Заказывает обоим смородиновый ром — после Аврората сливочное пиво уже не берёт. Смотрит тяжело, долго.

— Ну и почему тебя принесло сюда именно сегодня, Грейнджер? — начинает Нотт, покачивая тумблер с ромом в ладони. — В жизни не поверю, если скажешь, что решила поздравить с завтрашней свадьбой.

Гермиона дёргает уголком губ, щурится — агрессия в каждом жесте — и ставит свой бокал обратно на стойку.

— И что будет, если я отвечу честно, Нотт? В жизни не поверю, если скажешь, что дашь поговорить с Малфоем наедине.

— Один-один, — хмыкает тот, делая долгий глоток. — Не дам.

— Считаешь, что я…

— Считаю, что вы больные оба, Грейнджер, — перебивает её Теодор, хмурясь. — Драко был на измене с шестого курса, как вы начали трахаться. И не мог слезть с этой адреналиновой иглы, пока не обратился к специалистам. Хорошо, что ему хватило сил тебя бросить. Без обид. Он заслужил спокойную жизнь.

Она фыркает, усмехается, слегка качая головой. Тоже пьёт.

— Тебя послушать — так я ужас во плоти. Да только Малфой не лучше — у него тараканы пожирнее моих и твоих вместе взятых будут.

— Будут. И он научился с ними справляться. Я не хочу, чтобы пришла ты и всё завертелось сначала. Драко это не нужно. И тем более не нужно Тори.

— Пиздец, — не выдерживает Гермиона, всплёскивает руками — пара капель вылетает из стакана и приземляется на стойку. — Так может, он не научился, раз пятиминутный разговор способен свести на нет весь этот труд?

— Только если этот разговор не будет происходить с твоим языком в его глотке. А я практически уверен, что именно этим всё и кончится.

Нет, ну тут Гермиона поспорить не могла. План «А» действительно включал в себя перепихон с пьяным Малфоем в уборной «Синего Мерлина». План «Б» состоял в том, что они аппарируют и потрахаются уже у неё. Желательно, чтобы во время аппарации она уже осталась без белья.

Что Малфой будет делать завтра, её волнует сильно меньше. И что будет чувствовать его невеста — тем более.

— Даю тебе слово, Нотт, никаких языков в глотках, — обещает Гермиона, скрестив пальцы за спиной.

В конце концов, он ничего не говорил про языки на члене.

— Минут через десять пойдём курить к чёрному входу. — Теодор мерит её напряжённым взглядом, а потом улыбается во все тридцать два и выдаёт: — Ну, когда ничего не перепадёт, знаешь, где меня искать, куколка.

Гермиона закатывает глаза и опрокидывает в себя остатки рома, мол, ну да, ну да, как же.

Ровно через десять минут из двери чёрного хода — Грейнджер даже не успевает как следует накрутить себя — появляется Малфой в компании Нотта. Тот демонстративно хлопает себя по карманам брюк и, прежде чем Драко успевает недоумённо спросить, с каких это пор у Тео маггловские привычки, испаряется из поля зрения.

— Привет, — бормочет Гермиона спине Малфоя.

Замечает, какой напряжённой становится его поза, как едут к ушам плечи. А после Драко делает пару глубоких вдохов, расслабляется и поворачивается к ней.

— Привет, — со смешком говорит он, глядя прямо в глаза. — Так вот что за «покурить» Тео имел в виду.

И это настолько беззлобно, легко и непринуждённо, настолько непохоже на прежнего Драко, с которым она проводила время, что Гермиону берёт оторопь.

Она стоит, глупо приоткрыв рот и не зная, что сказать, пока внутри ворочается нечто дискомфортное, грызущее и требующее свою порцию крови. А если не крови, то какой-то другой грязи. Вывести Малфоя, заставить его прийти в себя, вновь стать тем Драко.

— Зачем ты здесь, Гермиона?

— Поздравить, — наконец придя в себя, усмехается она в ответ. С ним всегда было проще использовать тактику зеркала. — И передать небольшой подарок.

— Только если этот подарок не включает в себя нас, трахающихся в туалете, — улыбается ей Малфой. Ямочка на щеке, упавшая на лоб чёлка, лёгкая краснота на ушных завитках.

— Что ты, мы же цивилизованные люди, — игриво клонит голову Гермиона. — Можно сразу ко мне.

Он поджимает губы, вытаскивает из портсигара сигарету, подкуривает палочкой. Делает пару затяжек, выдыхает сизый дым, отвернувшись. Гермиона наблюдает, нервно теребя рукав пиджака Нотта, накинутого ей на плечи.

— Знаешь, Грейнджер… — спустя пару минут молчания всё же начинает Драко, — мне жаль, что всё так вышло. Ты… я… эта война… Трусом был, трусом и остался. Но понимаешь, в чём штука? Я всё-таки смог набраться смелости один раз и взглянуть своим страхам в глаза снова. И позволить себе быть слабым. И сильным. И вообще любым. Наверное, тогда я понял, что мы держались вместе, потому что могли наказывать себя друг через друга. Не знаю уж, за что ты, но я — за малодушие. И за неверное использование своих не таких и маленьких, в общем-то, возможностей.

Гермиона слушает молча. В горле стоит ком, и она ощущает себя… слабой. Именно слабой. Несмотря на стальной стержень внутри, несмотря на пережитые события, несмотря на напитывающую её злость, кипящую в жилах.

Драко прикуривает вторую и продолжает:

— И несмотря на это, я всё равно тебя любил, Грейнджер. И сейчас люблю — и понимаю, что нам лучше порознь, потому что вместе мы скатимся обратно и будем вариться в этом котле ненависти и взаимных претензий. Ты этого хотела бы? Я нет.

Он напряжённо выдыхает через нос после затяжки и всё же смотрит на Гермиону.

— Я… я… — От его признания что-то переворачивается внутри, к глазам подступают злые, чертовски злые слёзы. Этот ублюдок завтра женится, а сейчас так спокойно говорит ей, что любит? Да что он знает…

— Да и ты бы не хотела. — На этот раз его улыбка горькая. — Смотри, Грейнджер, мы можем сейчас сделать то, что ты задумала. Всё равно брак с Тори больше формальность, чем любовь. Хотя я бы, конечно, не стал предавать её доверие так быстро. Но знаешь, что произойдёт после? Ты поймёшь, что вся твоя тяга ко мне — это стремление к саморазрушению. Тебе не нужен я как таковой, тебе нужен эффективный инструмент, чтобы поддерживать нужный уровень злости на окружающий мир — и на этом выезжать, потому что грязнокровкам всё ещё трудновато приходится.

Он сглатывает, облизывает пересохшие губы. Тушит сигарету о каменную кладку.

— Ты лучше этого, Грейнджер. Тебе не нужна злость, чтобы перевернуть всё с головы на ноги. Сходи к целителю.

Гермиона остаётся одна в переулке за баром, тоже сглатывает, кривит накрашенные алым губы. Выходит не столько презрительно, сколько тоже горько. В словах Малфоя почему-то столько веры в неё, столько спокойствия и принятия, что начинает тошнить. Но от его «грязнокровкам» становится даже на мгновение легче, потому что вот он — изменился и одновременно остался прежним. Действительно ли так могла повлиять на него терапия?

Через пару минут из-за двери появляется Нотт. С наслаждением вдыхает ночной воздух конца августа, потягивается и смотрит на Гермиону.

— Ну что, Грейнджер, не прокатило? — ухмыляется чересчур довольно, тоже закуривает.

— Пошёл ты, Нотт, — фыркает Гермиона, скидывая с плеч пиджак и кидая его Теодору в грудь.

— Только если к тебе, детка!

Гермиона, направляясь прочь, вытягивает над головой руку с сложенной из указательного и среднего «V». В ответ доносится лишь хохот.

Она аппарирует к себе. Смывает макияж, расчёсывает локоны, гладит Глотика. Ложится спать и, глядя на потолок, по которому бегут тени проезжающих мимо машин, думает, что Малфой — тот ещё пиздабол.

В полдень следующего дня сова приносит ей «Пророк», в котором на первой полосе колдография с церемонии бракосочетания Драко Малфоя и Астории Гринграсс. В час дня в окно стучится слишком знакомый чёрный филин, и из его разжавшихся когтей на рабочий стол Гермионы планирует записка.

«Целитель МакГоверн. 6, Кэдоган Лейн. Будет ждать тебя в полдень через неделю, четвёртого сентября».

«Д. Л. Малфой»