Ship to Wreck (гет)

Сколько Гермиона себя помнила, её всегда укачивало в машине. В детстве она терпеть не могла дальние поездки за город, предпочитая поезда и стук колёс о стыки рельсов, хотя отец старался вести мягко, минимизировать торможение, да и дороги в ближайших к столице графствах всегда были ровными. От подступающей тошноты помогало только отвлечься книгой, и потому успевала проглотить как минимум половину томика Джейн Остин за те два-три часа пути, что разделяли родительский домик в Южном Патни и прибрежный Димчерч. Туда, конечно, можно было бы добраться поездом, но, пока Гермиона была ребёнком, ей не позволяли проделать такой путь в одиночку, а после отпала необходимость: бабушка умерла, домик продали, чтобы покрыть учёбу в Королевском колледже.

Сейчас тошнило так же, как в детстве. Гермиона тяжело вздохнула, с трудом сглатывая вязкую горькую слюну. Вокруг «Огурца» собралась пробка, которую они пытались немного разогнать на карете неотложки. Из кабины водителя сквозь прозрачную перегородку струился неяркий рассеянный свет, отражённый серыми домами этого района Лондона. Стекло, бетон и старая архитектура тут и там — не нужно было смотреть в окно, чтобы вспомнить, как выглядит улица Короля Уильяма, по которой Гермиона едва ли не каждое утро ехала на работу. Сейчас в полумраке фургона, запертая вместе с дремлющей Нарциссой Малфой, Гермиона чувствовала себя так, будто из неё высосали все силы, что ещё оставались на исходе второго месяца.

Неделю назад Снейпу в голову пришла не самая светлая мысль о том, что ухудшающаяся психотическая симптоматика действительно может быть вызвана соответствующим заболеванием: внешние проявления васкулита они купировали, насколько могли, а ментальные нарушения не исчезли, несмотря на положительную динамику сосудистых проявлений. Семейный анамнез тоже был на его стороне, хотя верить в подобный исход не хотелось никому из команды — в таком случае они становились бессильны что-либо изменить, и решённая загадка не то что не приносила удовлетворения, но и обрекала семью Малфой на дальнейшее не самое радужное существование. Беллатриса — старшая сестра их пациентки — уже некоторое время пребывала в специализированной лечебнице, и поговаривали, что останется там до конца своих дней.

Сейчас той же участи хотели подвергнуть и Нарциссу Малфой. Мисс Макгонагалл, до последнего защищавшая своё диагностическое отделение, была вынуждена отступить под давлением главы комиссии, объединяющей три госпиталя: Мунго, Бартс и Сент-Томас. Альбус Дамблдор тоже не обладал безграничной властью и, к сожалению или к счастью, не был заинтересован лично в случае миссис Малфой. Поэтому, не увидев причин для бойкотирования прочих членов консилиума, и подписал перевод в клинику, которая специализировалась в том числе на психиатрической помощи (в Мунго же предпочитали неврологию).

Так что теперь Грейнджер в тысячный раз изучала профиль лежащей на каталке пациентки, кусала губы и поминутно проверяла лежащий в кармане мобильник, с которого ещё полчаса назад отправила сообщение: «Миссис Малфой переводят в Святого Фому. Приезжайте вечером к семи». Несложно догадаться, кто был адресатом.

Лежащие рядом документы, подготовленные для передачи психиатрам, жгли бедро. Гермиона ненавидела проигрывать — почти так же, как Снейп, почти так же, как Гарри. А это дело уже действительно вышло для неё за рамки обычных. Не получалось не вовлекаться, не получалось держаться на расстоянии от обоих Малфоев, тем более что Драко взял за моду подбирать выходные так, чтобы они выпадали на дни её отдыха, и с вином заваливался в квартирку, агитируя расслабиться. Расслабляться Гермиона не умела, да и это было опасно в присутствии отстранённого от дела коллеги. Держать язык за зубами становилось всё сложнее, а Малфой как будто сорвался с цепи. Ходили слухи, что его видели в архиве с картами, и одному богу известно, что он там творил. Гермиона старалась не думать о плохом, хотя это было трудно. Место же Драко в команде до конца дела занял Лонгботтом, невролог, который ярче всего иллюстрировал негласный девиз врачей: «Излечи себя сам». Его родители закончили там же, где заперли Беллатрису Лестрейндж, и юный Невилл, оставшийся на попечении бабки из старой аристократии, присоединился к Гарри и Гермионе в колледже. А затем и в Мунго, где он наравне с приёмом пациентов участвовал в научной деятельности, направленной на разработку препаратов.

Сквозь гудение мотора раздался сигнал смс, выдёргивая Гермиону из тяжёлых мыслей. Она в прострации скользнула ладонью в карман и сдвинула слайдер, активируя экран.

«Еду».

Номер не сохранён — но это Грейнджер и не требовалось. Она выучила цифры наизусть ещё после первого сообщения, в котором отправитель интересовался, её ли смена сегодня, и пообещал заехать, чтобы не передавать новости о лечении по телефону.

После того чая, первого выхода за рамки «пациент-лечащий врач», Гермиона не нашла в себе сил вернуться к прежней отстранённости, особенно зная, что Люциус Малфой — не та глыба льда в толстой оболочке из иронии, которую она видела раньше. Отчёты Грейнджер о ходе диагностики и стратегии лечения всё чаще проходили на территории больничного сквера — как только сошли февральские снегодожди — и нередко заканчивались разговорами на отвлечённые темы. За месяц с лишним Гермиона успела обсудить с мистером Малфоем треть собственной библиотеки — тот оказался мастером подмечать в больничных сплетнях сюжеты прошлого века, актуальные, несмотря на смену декораций и действующих лиц. Немного вникнуть в никогда не привлекавшую её работу фонда Национальной службы здравоохранения. Вспомнить, как когда-то давно ходила в театр Её Величества. Вечно не хватало времени на жизнь, а когда оно появлялось, Гермиона чувствовала себя слишком уставшей, чтобы делать что-то посерьёзнее, чем чтение с Живоглотом под боком. А сейчас… она малодушно порадовалась, что отдохнёт. Возможно, попросит у Снейпа неделю отпуска — круговерть замучила окончательно, и колесу пора бы остановить свой бег.

Хватит. Ещё час-полтора, и миссис Малфой перейдёт под опеку коллег из Сент-Томаса, Гермиона последний раз проинформирует Люциуса об итогах пребывания в Мунго, а после поедет домой. И всласть поплачет от нечеловеческой усталости и схлынувшей лавины чувств.

* * *

Палату Нарциссе Малфой по иронии выделили на пятом этаже за точно такими же жалюзи, как и в Мунго. Гермиона, сидя на скамейке в коридоре, периодически оборачивалась, заглядывая в просветы. Её преследовал чужой взгляд, пристальный и недобрый — таким миссис Малфой последнее время смотрела на мужа, на Снейпа, на Гарри и на саму Гермиону. Твердила, что окружающие хотят сжить её со свету, и только Драко, солнышко, любит мать.

Эти заявления сильно били по самообладанию Люциуса — легко заметить, если знать, куда смотреть, а Гермиона против воли выучила детали мимики. У Малфоя-старшего была привычка едва различимо щуриться, когда видит, что собеседник привирает, дёргать уголком губ, когда раздражён, встряхивать левым запястьем, когда торопится. Действия на грани видимого, наполовину осознанные мельчайшие движения мышц. Грейнджер знала, что при взгляде на неё у Люциуса слегка углубляется морщинка между бровями — не то из-за недовольства, не то в размышлениях — но так и не смогла истолковать это проявление однозначно. Не знала, что думать, и не хотела. Много проще жить в неведении, чем получать ответы на вопросы, которые не хочешь задавать.

Грейнджер снова обернулась, но с прошлого раза не изменилось ничего: миссис Малфой дремала, получив первую дозу лекарств с ужином. Из-под матраса слегка торчали спрятанные эластичные бинты для мягкой вязки. Как же Гермиона ненавидела это всё. Ментальные заболевания — больше прочего. С остальным можно было разобраться, но случай Нарциссы протоптался по всем триггерным точкам команды, и какая-то наиболее неустойчивая часть Гермионы теперь радовалась, что всё — это больше не её проблема. Никакого риска проболтаться Драко, никакой круглосуточной поддержки для мрачного Гарри, никаких пустопорожних отчётов Люциусу. И никакого гиперфиксированного на проблеме Снейпа.

Никаких бессонных ночей из-за кошмаров об увольнении по профнепригодности. Никаких мучений насчёт нарушения врачебной этики. Никакого, чёрт побери, Люциуса Малфоя с этой его подчёркнутой вежливостью, лёгкими лукавыми улыбками, посиделками на скамейке и «мисс Грейнджер, круассаны даже при большом желании нельзя посчитать взяткой лечащему врачу».

Закатное солнце, льющееся через панорамные окна со стороны Темзы, заслонила тень. Мягкая поступь стихла, и Гермиона подняла голову. Интересная инверсия: теперь она выпрямляла спину, скрывая накатившее отчаяние, смотрела, прищурившись, на лицо мистера Малфоя, окружённое лучами, словно нимбом. Поднялась на ноги, прихватывая со скамьи копию выписки из Мунго и открывая папку.

Слова не шли. Она не могла даже выдавить из себя стандартное приветствие — только с нарастающим стыдом ощущала, как потеют ладони, держащие пластиковую обложку итога её двухмесячной работы. Отвела взгляд от серых глаз, уставилась на набор букв, отказывающийся складываться в что-то вразумительное, что она могла бы зачитать и прервать неловкое молчание.

— Что ж, мисс Грейнджер…

Захлопнула папку — нет сил терпеть этот внимательный прищур на себе. И ведь она врала, врала молчанием, если это было вообще возможно.

Опустила руки.

— Простите, что не оправдали ваших ожиданий, мистер Малфой.

Это только в приёмном умели осторожно разматывать размоченные перекисью бинты. Гермиона же предпочитала отдирать пластыри рывком.

— Наши коллеги уже начали лечение, призванное облегчить психотические симптомы… Деменционные изменения необратимы, но существуют препараты, замедляющие течение болезни. Ваш лечащий врач доктор Нилсон позже объяснит подробнее…

Люциус не перебивал, но и не отрывал взгляда от её лица. Гермиона с трудом вдохнула.

— Благодарю.

И выдохнула, протягивая папку. Люциус мягко принял её, не соприкасаясь пальцами.

Вот и всё.

— Я не виню вас, мисс Грейнджер.

Гермиона отвела глаза, поджав губы. За окном догорал в закатных лучах Вестминстерский дворец. Больничный гул разрезал бой курантов Биг-Бена. Семь вечера — мистер Малфой приехал даже раньше. Чёртова пунктуальность.

— И вы не вините. Врачи не всесильны и не всеведущи.

Гермиона медленно сморгнула наползшую слезу. Продержаться бы до дома. Или хотя бы до машины. Или до метро — толпе не будет дела до одной уставшей девушки, прижатой к дверям в час пик.

— Мне жаль, — повторила она. — Мне так жаль…

Плеча, скрытого под объёмным рукавом пальто, коснулась чужая ладонь, и это оказалось сродни падению в пропасть.

Она профнепригодна. Профпригодные врачи не нарушают дистанцию с родственниками пациента, не обмениваются личными номерами, не общаются на нейтральной территории на нейтральные темы. Не влюбляются. Не мнутся, когда передают случай.

Гермиона снова взглянула Люциусу в лицо, пытаясь сдержать внезапный тремор в ладони. Плечо горело от прикосновения, посылая иголочки в затылок и кончики пальцев. Так хотелось тронуть в ответ. Так невыносимо сильно хотелось прикоснуться, но уже не для того, чтобы поддержать, — самой бы не сойти с ума.

В голове стоял белый шум, Гермиона, не различая окружающих голосов, снова медленно моргнула и опустила взгляд с серых глаз напротив на губы. Машинально отметила, как чуть дёрнулся кадык Люциуса. Как он сжал челюсть. За окном, напуганные колоколами, орали и хлопали крыльями чайки.

Господь милосердный, Гермиона, давай уже. Ниже падать некуда — ты до ужаса хочешь этого поцелуя. Ты хочешь, чтобы тебя поцеловал Люциус Малфой, муж только что переданной пациентки, отец Драко и спонсор Мунго. Ты в эту минуту даже колеблешься не потому, что в голову лезет врачебная этика, ты прикидываешь, куда отправишь своё чёртово резюме.

Голова шла кругом от непрошенных мыслей, и призрачного движения навстречу оказалось достаточно, чтобы Гермиона встала на носки, заставив чужую ладонь соскользнуть с плеча на спину, и всё же сдалась своим желаниям.

Его губы сухие и неотзывчивые. Поцелуй горчил, и сквозь вспышку эйфории сразу же проклюнулся мерзкий росток сожаления, стыда и отвращения к себе. Гермиона отстранилась и шагнула назад. Еще раз. Снова прикусила нижнюю губу, чувствуя, как лопается потревоженная кожа, а на языке кислит железо. Не отрывая взгляда от непроницаемого лица Люциуса, она нащупала телефон и проездной в кармане пальто, а после, так и не сказав ни слова после «мне жаль», в панике сорвалась с места и исчезла на лестнице.

Всё, Грейнджер. Похоже, с медициной покончено. Ты сама подписала себе волчий билет.