Это не конец  (гет)

Примечания:

Пб открыта. Писала ночью(хотя, в другое время и не пишу)

Она знала, что ей нельзя связываться со смертным, понимала это, но нарушала собственные правила. Она — вечное существо, что не умрёт, пока её не убьют, что было в былые времена невозможным. Привязавшись однажды, полюбив всем сердцем, Люмин не сумела сохранить его жизнь. Не смогла исправить то, что она не человек.

Боль от потери терзала её десятилетия, века, и если бы не брат, она бы убила себя, не желая больше жить на этом свете. Из мира в мир, она не смела больше и думать, чтобы полюбить, хоть как-то привязаться и снова ощутить то чувство потери. Одного раза было достаточно, чтобы доказать, бессмертие — это жестокое проклятие, а не дар.

Люмин боялась предавать свою первую любовь.

Ничто не вечно, особенно память. С каждым миром, с каждым встречнным новым человеком его образ исчезал, таял, как бы Люмин не старалась сохранить его в памяти. А затем затихли и чувства, отголоски которых изредка давали о себе знать, будто бы напоминая, что нельзя привязываться, нельзя заводить даже простую дружбу.

Ей на судьбе написано терять, переживать из раза в раз смерти любимых и дорогих людей, при этом она даже ничего не могла сделать. Такова судьбы их, путешественников по мирам. Они могут спасти, уничтожить мир, но остаться — противоречит их правилам. Где они, там и беда, поэтому оставаться в одном мире нельзя было дольше положенного. Мир отвергал за их иномирность, за их необычность, за то, что они, Люмин и Итер, были всего лишь рождены не здесь. Таковы правила и их лучше не нарушать, иначе последствия могут оказаться катастрофическими.

Следовать правилу Люмин было сложно, но приходилось, пока в один момент все не сорвалось, пошло не по плану и пришлось остаться в одном из миров, без сил, без брата.

Без Итера Люмин было плохо, без Итера было невозможно. Не было рядом того, кто мог приобнять, успокоить, говорить так, что в каждое слово хотелось верить, не было рядом того, кто мог вовремя остановить, как в других мирах, не позволяя привязаться и вовремя выдергивая, когда грань должна быть вот-вот пересечена. От неё оторвали частичку и бросили учиться жить одной. Но близнецов нельзя разлучать — с рождения вместе, вместе и до самой смерти.

Путешествовать одной в неизвестном мире ей не дали, так как это просто было невозможно. Сначала Паймон, что Люмин спасла, потом рыцари, которым Люмин помогла, не замечая, как вновь позволяет себе привязаться, вновь позволяет волноваться о ком-то, кроме Итера. Ведь подавляющую часть жизни только они были друг у друга, и больше им никто нужен не был.

А потом появился он.

Человек-ураган, с вьющимися рыжими волосами и прекрасными синими глазами, от которых невозможно отвести взгляд. Постоянная улыбка, шутливый тон…

Он ворвался в её жизнь неожиданно, слишком быстро привязал к себе, а потом предал. Было так больно, но Люмин привыкла, Люмин справилась, ведь не первый раз, ведь это она совершила ошибку, подпустив слишком близко к себе.

И все же, рыжие вихры волос, озорной мальчишеский взгляд и широкая улыбка не выходили из головы.

Тарталья был тем, в кого невозможно не влюбиться, уж слишком яркой была улыбка, уж слишком заразен был его смех. Но Люмин помнила, про собственный запрет для себя.

Не влюбляться.

Никогда больше не влюбляться.

И была она в шаге от того, чтобы это правило нарушить, или уже нарушила? Сердце заходилось в бешеном ритме стоило вспомнить о нем, но разум каждый раз подкидывал то, что случилось в Золотой Палате.

А потом новая встреча и путешественница видит другую его сторону. Нет, Люмин все так же зла, старается всем своим видом показать, что ни капли не доверяет предвестнику, но предательское сердце стучит слишком громко и быстро. За их новое совместное путешествие Люмин узнала его по-новому.

«Не все то зло, что злом зовут, » — сказал однажды Итер и Люмин запомнила эти слова.

Тарталья действительно подходил под это описание больше, чем кто-либо ещё. Златоглазая его ни капли не оправдывала, нет, просто…

А что, собственно говоря, «просто»? Чувства ослепляют здравый смысл, идеализируя все вокруг. Люмин не должна поддаваться, или хотя бы не смеет показывать, что проиграла самой себе, что нарушила собственное правило, которому следовала веками.

Она не должна была…

Недолжнанедолжнанедолжна.

Не должна была влюбляться, не должна была привязаться, не должна была верить его обманчивой улыбке.

Люмин проиграла самой себе и не хочет принимать это поражение. Будет сопротивляться, будет работать до такой степени, что даже мыслями не будет возвращаться к Тарталье. Но судьба решает иначе, потому что встреча с Тартальей в Инадзуме явно не то, на что рассчитывала Люмин, думая, что хотя бы здесь спрячется от его влияния, от самой себя.

Она проиграла.

Окончательно и бесповоротно.

— Люмин, ты тут? — Паймон замельтешила перед глазами, поедая ножку от курочки. — Ну вот! Паймон придётся вновь рассказывать все сначала!

— Да, — без всяких эмоций отвечает девушка, возвращаясь к своим тяжелым мыслям, под громкое и назойливое щебетание подруги. Нет, Люмин нравится Паймон, она верит ей и считает своей подругой, но иногда блондинке хочется избавиться от её вечного присутствия и громкого голоса.

Люмин нужно побыть одной и успокоиться, решить, что делать дальше и как разорвать образовавшуюся связь.

Если это возможно.

— Кого нечистая принесла, — Паймон скривила маленький носик, смотря куда-то в сторону. Из-за резких изменений в голосе феечки, Люмин наконец-то обратила внимание на окружение. Надо же, девушка даже не заметила, как они прибыли в Ли Юэ и дошли до центра. — Чайльд Тарталья, — словно выплюнула феечка. Люмин даже подумать не могла, что её верная компаньонка может так себя вести, да и, такой ненависти она не наблюдала еще никогда.

— Путешественница, Паймон, — неизменная улыбка на губах, не трогующая васильковые глаза. Светловолосая никогда не понимала зачем он притворяется, ведь все давно уже известно о его деятельности.

Неужели так трудно показать хоть толику настоящего себя? Как в тот раз, когда он раненый и уставший после принятия той пугающей формы прятался от брата. Не было этой фальши в голосе, была лишь усталость, отчётливо виднеющаяся в глазах цвета океана.

Возможно, в тот момент что-то внутри мечницы и щёлкнуло, и теперь Люмин хотя бы раз в день мыслями возвращалась к рыжеволосому фатуи.

Чайльд Тарталья не достоин её доверия, её мыслей и внимания.

Но он в любом случае все это получает.

Отчего же?

Люмин сжала ладони в кулаки, закусив губу. Взгляд горящих золотых глаз направлен на него.

— Путешественница, дыру во мне прожжешь своим яростным взглядом, — насмешливый тон выводит из себя.

— У нас нет времени разговаривать с тобой, — она терпит, сдерживает себя, метаясь между желаниями — прижаться всем телом и ударить посильнее.

— Да! Мы заняты, в отличие от тебя, шатающегося без дела! Не порть нам день своим видом, будь добр, — Паймон скрестила руки на груди, смешно вздернув носик. — Навалять мы тебе всегда сможем, но не сегодня.

Тарталья на мгновение нахмурился запустив пятерню в рыжие вихры, зачесывая те назад, но вспомнив о Люмин, вновь улыбнулся, подавляя нарастающую злость внутри себя. Он не идеален, но такая открытая ненависть к нему пугала и раздражала. А иногда ему вовсе хотелось избавиться от маленькой феи, что суёт нос в не свои дела. Но зная, как это расстроит его маленькую мечту, зло сверкающую золотыми глазами, сдерживал себя.

— Я всегда буду не против битвы с тобой, Люмин, да и, давно я не разминался, — для пущего виду, синеглазый пару раз повёл плечом. — Или ты не можешь уделить мне немного своего времени? Зная твою силу, хватит и пяти минут, чтобы уложить меня на лопатки, не так ли?

Шаг вперёд, он в паре десятков сантиметров от неё. Рука непроизвольно тянется к её запястью, пока его окутывает сладкий запах каких-то цветов, от которого кружит голову. Тарталья подавил тяжёлый вздох, наконец касаясь маленькой ладони. Феечка в очередной раз начала бросаться колкостями и оскорблениями в его сторону, но Аякс не слушал, утопая в расплавленном золоте глаз путешественницы.

Люмин одернула руку, стоило ему лишь коснуться. Одернула так резко, словно обожглась. В золотых глазах плясало пламя, но чем оно вызвано — Тарталья понять не смог.

Никогда не мог её прочесть, как бы не старался, сколько бы сил не вкладывал. Люмин будто бы иногда вообще ничего не чувствовала. Молчалива, ведёт себя отчужденно, а если и говорит — кратко и по делу.

Но сейчас Люмин кажется ему живее, чем обычно. Пламя в глазах, поджатые губы, сжатые в кулаки ладони… Такая Люмин вызывает восхищение.

Такой Люмин он готов любоваться всю свою жизнь.

— Или ты испугалась? — Парень склоняет голову набок, в открытую дразня путешественницу. Чайльд не делает ничего, что хотел бы, так как они явно не в том месте. На них и так косо смотрят, лишний шум лишь прибавит проблем.

— Ха! Бред, Люмин ни за что не испугается тебя! Вот увидишь, она за минуту тебя уделает! — Вспылила феечка, чему Тарталья был только рад. Она имеет большое влияние на Люмин и спровоцировать её легче. — Мы идём! Сейчас же, да, Люмин?

— Да, — следует лаконичный ответ. Сегодня путешественница сама на себя похожа не была, слишком импульсивна, но предвестнику это только на руку. Возможно, сегодня он сможет получить ответы на свои вопросы.

— Так вы же заняты? — Решает напомнить Чайльд, не отрывая взгляд от невозмутимого лица. Его провокации работают, что не может не радовать.

— Так ты сам сказал, что хватит и пяти минут, — выдает Люмин холодным голосом, что совсем не вяжется с горящим взглядом. — Да и, дело может подождать, нас поймут.

— Оу… Хорошо, тогда выберем место подальше от лишних глаз, не хочу привлекать внимание.

— Снег пойдёт, не иначе, сам одиннадцатый предвестник — и не жаждет внимание. Не к добру это, ой не к добру, — съязвила маленькая фея, летевшая рядом с Люмин, что уже шла в сторону выхода из города.

Выбор путешественницы пал на место недалеко от озера Цинсю. Деревень поблизости не было, лишь руины, на которых можно было встретить похитителей сокровищ, стражей руин, и куда уж без хиличурлов со слаймами. Но монстры не нападают, пока не подойдёшь к ним ближе, а похитители сокровищ не настолько глупы, чтобы лезть на путешественницу. В прошлом она не раз уничтожала их лагеря и теперь для людей их деятельности Люмин словно кошмар, катастрофа, о которой нельзя говорить, иначе настигнет их кара от ее меча. Услышав это в первый раз, Люмин даже посмеялась.

— Паймон, пожалуй, уйдёт. Ещё заденете. Да и, я уже столько раз видела, как Люмин набирает зад зазнайке предвестнику, что исход очевиден, — предупредила феечка, исчезая. И как она только это делает? Люмин не понимала, да и — никто не понимал.

Небо заволокло тучами, за которыми спряталось яркое солнце. Сверкнула молния, раздался раскат грома, но дождь пока не пошёл, что радовало. Лишняя вода даст фору обладателю гидро Глаза Бога.

Без лишнего звука, без предупреждения, златоглазая бьёт первой, пока у неё было преимущество. В ней кипела злость на Чальда, что так самодовольно ухмылялся, на Паймон, что не удержала язык за зубами, на всех тех людей, что поручают ей ерунду, с которой могут справиться сами, но больше всего Люмин злилась на себя.

За свои привязанности, за свои ошибки, за свои чувства к рыжему предвестнику, что самодовольно улыбался, парируя удар водяными клинками. В его глазах — азарт, огонь, который просыпается лишь во время битвы.

А Люмин хотела, чтобы такими глазами он смотрел только на неё.

И в то же время — боялась этого.

Как же он её раздражал. Своим голосом, своими рыжими волосами, синими глазами и вообще — присутствием. Хотелось ударить, да побольнее, хотелось прильнуть к его телу, касаться бледной кожи, зарываться пальцами в медных волосах, и целовать пухлые губы.

Или все же ударить.

Побольнее.

Но не смертельно.

Люмин билась отчаянно, не думая, просто рефлекторно ударяя мечом, иногда пользуясь мощью трех стихий, чем вызывала глубокую складку меж бровей на красивом лице предвестника.

Чайльд стал сильнее. Намного, и пяти минут уже не хватит, чтобы так просто победить. Да и, не в ее состоянии, когда разум заполонил поток чувств, мешающий трезво думать.

Она наносит удар, вкладывая немного больше силы, чем обычно, но не замечает, что открылась, однако было поздно.

Она проиграла.

Тарталья не упустил момент и воспользовался брешью в обороне, нанося последний удар. У Люмин уже пронеслось в голове, как долго она будет залечивать раны. И все же, и она напоследок задела его, оставив неглубокую рану на плече.

Но на удивление, боли не последовало. Путешественницу лишь уронили на землю, пока сам Чайльд нависал над ней, опираясь на руки по обе стороны от её головы.

— Я победил. Теперь требую свою награду, как ты с меня, — на губах улыбка, в глазах пляшут смешинки. Влажные рыжие волосы прилипли ко лбу, рубашка тоже вся пропитана водой, да и, неизменно белое платье самой мечницы мокрое насквозь.

Красивый, какой же он все же красивый. Особенно так близко, особенно в такой позе…

Чувствовать его так близко было слишком волнительно. В баррикадах, выстроенных с тяжелым трудом и упрямством появились первые трещины.

Сделав глубокий вдох, Люмин одним резким движением хватает Тарталья за плечи, толкая и поворачивая того на спину роняя на траву, сама же села ему на живот, смотря сверху вниз. Парень даже не сопротивлялся, предвкушаю то, во что все это выльется.

— Ты!

— Я?

— Агх… Как же ты раздражаешь. Неуместно шутишь, постоянно притворяешься, тебе только дай повод — сразу в драку. Ты не выносим, Аякс.

Она избегала его, боялась возвращаться в Ли Юэ, зная, что он может быть там. Долго избегала, старательно выстраивая стены между ними, которые теперь готовы пасть из-за одного шага, из-за тёплого взгляда синих глаз, едва заметной улыбке.

— Чайльд.

— Да?

— Я тебя ненавижу.

— А я уж было подумал, что совсем ничего ко мне не чувствуешь.

— Аякс!

Она прекрасна. Когда злится, когда улыбается, когда смеётся, когда зовёт его по имени… Последнее заставляет его сердце заходиться в бешеном ритме, а мысли и чувства — путаться в неразберимую кашу. Глаза грозно сверкают, брови сведены к переносице, а губы слегка приоткрыты.

Аякс хватает её за руку, тянет на себя, а потом — целует. Пока она не опомнилась, пока не оттолкнула, он целует её, жадно впиваясь в приоткрытые губы. Даже последующий удар, который точно будет, не заставит его пожалеть об этом. Желание туманит разум; здравый рассудок окончательно отошёл, оставив свои полномочия.

Не было лишних мыслей, лишь поцелуй, дарящий такое неистовое наслаждение, что хотелось повторить ещё.

И ещё.

И ещё раз.

Её ладони на его груди, его руки — на её спине. Глаза у обоих закрыты, так ощущения гораздо острее, отчетливее, живее. Мягкое и такое нежное прикосновение губ будоражило фантазию и опьяненный разум выдавал весьма и весьма недвусмысленные картинки.

Ещё немного.

Ещё минутку и она точно отстранится.

Вот сейчас.

Его язык прошёлся по нижней губе, вызывая у девушки судорожный вдох. Совсем тихий стон сорвался с губ Люмин, приглушенный чужими губами. Длинные мужские пальцы сильнее сжали талию, прижимая как можно теснее. Кожа к коже, чувства в ответ на чувства, потерянный здравый смысл как оплата за наслаждение.

Стук собственного сердца оглушает путешественницу. Гремит гром, но они не обращают внимания. Даже когда первые капли упали на землю, а за ними и следующие, перерастающие в настоящий ливень.

Им было все равно.

Невозможно оторваться друг от друга, ведь и Люмин, и Чайльд так долго мечтали об этом, не раз представляли, каким будет их первый поцелуй, не раз думали о совместном будущем, пусть Люмин и отрицала все это.

Она проиграла.

Не только в битве с ним, но и самой себе, своим убеждениям, что разрушились под напором предвестника.

— Я тебя ненавижу, — Люмин резко отстраняется, опираясь руками о крепкую грудь.

По её щекам бегут слезы. Или это был дождь? А может, все смешалось воедино.

— Говоришь одно, но не самом деле чувствуешь другое, — он усмехнулся, водя кончиками пальцев по её бёдрам.

— Прекрати и ответь — чего ты хочешь?

— Чего я хочу?

Люмин ненавидела, когда в разговоре собеседники повторяли её последние слова. Очевидно, что они таким образом берут минуту на размышление, чтобы хитрее преподнести информацию. А значит, скажут не только правду. Или же правду, но не полную.

— Тебя, — от этих слов Люмин опешила, вновь посмотрев на серьёзного Чайльда. — Всю. От кончиков волос на голове до пальцев ног. Без остатка, — юноша сел, усаживая Люмин на своих коленях. — Неужели за столько времени, ты не поняла этого?

Дождь стучит о землю, небо рассекает молния. Прохладные капли совсем не доставляют дискомфорта, они вовсе не чувствуются на разгоряченной коже.

— Давай хотя бы раз посмотрим правде в глаза, Люмин, — Тарталья обхватил лицо девушки двумя руками, заставляя смотреть прямо себе в глаза. — Ты мне нравишься. Настолько нравишься, что я готов доверить тебе все самое ценное, что у меня есть. Так сильно нравишься, что я хочу провести с тобой всю жизнь.

— Это невозможно, — она старательно отводит взгляд, избегая синих пронзительных глаз. Казалось, он видит её насквозь, может узнать, если она солжет.

— Почему? Что со мной не так, Люмин? — предвестник крепко держит её лицо, оглаживая большими пальцами щеки. — Это из-за того, что случилось тогда? Нет, не в этом дело, — сам же отвечает на заданный вопрос. — Дело все же во мне? В моем роде деятельности? Не молчи, ответь мне, Люмин.

«Не в тебе дело, совсем не в тебе. Я хочу, я желаю быть с тобой, просыпаться по утрам вместе с тобой, нежиться в постели, готовить вместе завтрак, дарить все ночи только тебе. Хочу, чтобы твоя улыбка была только для меня, хочу, чтобы твои руки касались моего тела, но… Всегда есть проклятое «но», которое портит все. Я боюсь. Боюсь потерять тебя, боюсь себя. Я не старею, не умру даже через тысячу лет, но не ты. Я не хочу вновь собирать себя по осколками. Да, я эгоистка, Аякс. И за что ты только меня полюбил?»

— Ты человек, Чайлд, — выдаёт она спустя минуты молчание.

— Как будто ты нет, — пытается отшутиться, но замечая серьёзность в золотых глаз, мрачнеет.

— Да. Я не человек и поэтому не могу быть с тобой. Твоя жизнь лишь мгновенье для меня. Я не хочу снова испытывать то, что оставила далеко в прошлом. Я не хочу видеть, как ты угасаешь у меня на глазах, а я ничего не могу сделать, имея при этом огромную силу.

— Постой… — Тарталья совсем не удивлен таким откровениям. Юноша всегда подозревал, что обычный человек не может владеть стихиями без Глаза Бога, не мог на равных противостоять древним хранителям, как Ужас Бури или же Лорд Вишапов, и даже архонта. Подозревал, что тут было что-то не так, он отбрасывал все размышления, стоило увидеть путешественницу. Подорвать её доверие легко, тяжело его восстановить.

— Чайльд… Аякс, не нужно. Не останавливай, не говори мне ничего. Давай остановимся, пока не поздно. Пока я ещё могу все это пережить…

Стало тихо, но дождь все ещё идёт. Между ними словно камень за камнем вырастает стена. Так быстро, что сломать уже было невозможно. Но ведь, Аякс не привык сдаваться. Он наткнется на сопротивление, получит жестокий отпор, но все равно продолжит свое наступление после того, как залечит раны.

Но не в этом случае.

Не с ней.

— Ты ведь все равно уйдёшь и не останешься со мной до конца. Так… Позволь хотя бы эти года, пока ты будешь ещё здесь, провести с тобой? Вместе. Совсем немного, мне будет этого достаточно, — Аякс сам себя не узнает. Он всегда добивается того, чего хочет, но сейчас, будто проиграл, молит о пощаде, о снисхождении.

Но девушка перед ним пощады не знает, не внемлет его мольбам. Холодный взгляд золотых глаз обжигает, делает больно. Сердце ноет, болит так, хоть вырывай из груди.

Когда счастье так близко, нужно успеть поймать его, главное не спугнуть. Но иногда это совсем невыполнимо. Люмин не хотела идти ему навстречу, она убегала. Всё дальше и дальше, оставляя после себя лишь едва заметный звёздный шлейф.

От него.

От себя.

В первый раз он сдаётся. В первый раз отступает. В первый раз действительно проигрывает. И это поражение подобно смерти. Васильковые глаза тускнеют, теряя свой озорной блеск. Внутри будто пустота, будто в одно мгновение из него выдернули все чувства до единого, поиграли ими и вернули на место: поломанные и совсем бессмысленные.

Она ничего не ответила, но и не надо было.

Обо всем сказали её глаза.

— Прощай, Аякс, — девушка обхватывает его лицо, оставляя поцелуй у краюшка губ. И ведь не представляет, какую боль приносит. — Это наш с тобой конец.

«Мне было очень хорошо с тобой, » — не решается сказать вслух.

Златоглазая встаёт, поднимая лицо к небу. Крупные капли смешались с её слезами, пряча ото всех её боль. Люмин не задерживается долго, сразу же уходит, оставляя предвестника одного, сидеть под проливным дождем.

Если обернётся — вновь проиграет, вернётся к нему и будет страдать.

— Я люблю тебя, — шепот её теряется в новом раскате грома.

Она уходит, оставив после себя дурманящий запах цветов, прикосновения на его коже и разбитое сердце.

У каждой сказки есть конец, но не всегда счастливый.

Аякс знал эту истину, но никогда не мог подумать, что его собственной сказке не суждено получить счастливый финал.

— Какой же бред, Люмин, — он подставляет лицо под дождь. — Я люблю тебя, — сказал он небу, что отвечает ему раскатом грома. — Это не конец.

Примечания:

Буду рада отзывам, даже самыми маленьким.

Работа была написана спонтанно, под моё вялое настроение. Кто-то может посчитать её незавершенной, для кого-то финал останется приемлем. Хотя возможно будет продолжение, но это так же не точно, как мой режим сна)