Всё возвращается (джен)

Она — нищая, бледная и худая девчонка. Она живёт почти сама по себе, пока мать тащит ещё трёх младших братьев. Она японка лишь на половину и нелюбимая дочь от европейца, заскочившего в жизнь мамы на пару дней. Чахлая и болезненная, бесполезная и ни к чему не приспособленная. Проданная матерью людям с жесткими глазами, холодными руками, в чёрных костюмах, которые пахнут порохом.

И вместе с тем она помнит семь чужаков-друзей, белое платье и пышную шапку, татуировку-цветочек на щеке девушки, отражающейся в зеркале, свежеиспечённое печенье и маленькую жизнь в чреве.

Она чужая, везде чужая. Ей повезло, она выглядит слишком слабой, чтобы работать, и её просто учат. Она отзывается на имя Сасэко, но знает от Луче, что любые знания могут пригодиться. Памяти Луче она предпочитает верить — это единственное, что даёт силы жить. Нет, не надеется девчонка-чужачка однажды встретиться с теми, кто были сильнейшими, слыли легендой, не сомневается уже, что её дочь настигло проклятие, просто от чужой-своей памяти становится чуть теплее, чуть прямее становится спина, чуть сильнее руки. Она не знает, кто она, но разве это важно?

Сасэко или Луче, некрасивая худая девушка не сдаётся, просто надеясь выжить. И, может быть, за смирение, может, ещё за что-то высшие силы или Бог посылает ей дар. Но дар, как всегда, в отвратительной упаковке: в гостях у хозяина Сасэко останавливается Десятый Вонгола со своим репетитором, и её отдают полностью в их власть с наказом: утолить все желания гостей, чтоб оставить их довольными. До смерти.

Ей, в общем-то, всё равно, она давно этого ожидала, но безразличие спотыкается о чужой чёрный взгляд, чёрную шляпу с оранжевой лентой, зелёного хамелеона, который едва не бежит к ней на руки. Имя едва не срывается с губ, и она накладывает на них запрет, замыкается, закрывается. На подносе разложены сласти, а она предлагает зелёный чай — весь из трав, что для знающих говорят громче, чем её непослушные губы.

Сасэко смотрит и под чужим тяжёлым взглядом сминается, размягчается, тает.

— Почему?

— Я хочу жить, — чистая правда. И они берут её с собой. Выносят из особняка с боем, местами она ведёт их безопасным маршрутом. Десятый великолепен, его репетитор может гордиться, но Сасэко не сводит глаз с зелёного хамелеона, что ластится к её рукам, вызывая недовольство хозяина.

— Будешь жить, как захочешь, Сасэко-чан, — говорит ей Тсунаёши, и она впервые свободна, и она может дышать полной грудью, но отчего-то воздух не проходит в лёгкие.

Она неблагодарная, ей мало того, что ей дали. Ей хочется звать Реборна, хочется писать Фонгу, хочется смеяться над Коллонелло и Лал, хочется плакать под защитой Вайпера, слушать Верде, смотреть на Скалла. Она уже умерла, разве честно требовать помнить её. Она увидела их, разве можно просить у судьбы большего?

Но всё равно печёт печенье — то самое — и зовёт в гости киллера, и стоит в белом платье, похожем до боли, так что он вздрагивает. Губы его беззвучно шепчут её-чужое имя.

— Тогда ты спас меня от валуна, теперь от людей.

Недоверие, гнев — это она ожидала.

— Почему не сказала сразу?

— Это уже не моя жизнь, у меня другое имя. Я должна была вас отпустить, но я оказалась слаба.

Реборн пытает её расспросами, он ставит словесные ловушки и ловит неточности в ответах, а она тихо радуется, что он ещё здесь. И Леон сидит на руках.